Александр Сапаров - Назад в юность
– К нам на такой ранней стадии заболевания больные практически не попадают. Так что скорее всего все будет хорошо.
И суеверно стучали при этом по дереву.
Когда мы с отцом пришли в диспансер, мама была уже в палате. Выглядела она неважно, но при виде нас заулыбалась. Отец, как я его ни отговаривал, принес сетку апельсинов. Он считал, что это самый хороший подарок для больных, перенесших операцию. В палате было еще три женщины, и мы угостили всех.
Пока отец разговаривал с мамой, я пообщался с лечащим врачом. Тот был в курсе всей истории и долго тряс мне руку:
– Нет, это только студент первых курсов может ткнуть пальцем в небо и поставить правильный диагноз, не зная ничего! Любой другой бы сказал «язва, и никаких проблем». Так вот при гистологии выявилась типичная застарелая каллезная язва на малой кривизне. Как твоя мама не жаловалась раньше, не понимаю. Гистолог нашел только маленький фокус атипичных клеток в одном из краев язвы. Скорее всего, на этом все закончится. – Он снова суеверно постучал по столу.
После разговора я вернулся в палату, мы еще немного посидели и отправились домой. Шли молча, каждый был погружен в свои мысли. Когда я посмотрел на отца, то увидел, что по его щеке скатилась одинокая слезинка, которую он, не глядя, смахнул рукавом. Я же шел совсем в другом настроении, ведь отец даже не подозревал, что в иной жизни это все закончилось бы гораздо страшнее.
«Вот еще одно дополнение в те изменения реальности, которые уже широким кругом расходятся вокруг меня, и чем эти изменения закончатся, я не знаю», – размышлял я.
Дома нас встречала бабушка, которой не терпелось узнать, как дела у дочери. Она собиралась навестить маму на следующий день.
После моего визита к Петру Анатольевичу тот проявил заметное внимание к моей персоне.
– Понимаешь, Сережа, я давно интересуюсь возможностями человека, в том числе меня интересует такая вещь, как интуиция. Считалось, что интуиция срабатывает у людей, которые являются специалистами своего дела, и озарение, как правило, приходит к ним в результате долгой и кропотливой работы. Ну как, например, Менделееву приснилась его таблица. А вот ты выбиваешься из этого ряда, у тебя просто нет знаний, которые бы могли тебе помочь интуитивно поставить правильный диагноз.
И опять начался известный разговор. Петр Анатольевич предложил мне подумать о профессии анестезиолога, которую он считал вершиной врачебного мастерства. Думаю, здесь немалую роль сыграл мой диагноз рака при наличии минимальных его признаков, а Петру Анатольевичу нравились думающие и успешные студенты. Когда же я вежливо отказался, мотивируя тем, что уже усиленно занимаюсь хирургией, то он сказал:
– Мне импонирует твоя настойчивость в освоении уже выбранной специальности, но впереди много времени. Мы еще встретимся с тобой на занятиях, может, ты и передумаешь.
В кружке я попросил Аркадия Борисовича дать мне возможность продолжить мою работу по возможностям пересадки сердца. В этой работе я уже более подробно, чем в первый раз, указывал на трудности, которые будут связаны с проблемами иммунной несовместимости. Также я описывал методики и доступы при подобных пересадках, которые сохранила моя память. Конечно, если бы я сам в прошлой жизни занимался этим, то мне было бы намного легче. В этой работе я, наплевав на осторожность, прямо указал на высокий уровень медицины ЮАР. Не исключено, отметил я, что там и произойдет первая пересадка сердца. Назвать Кристиана Барнарда первым хирургом, сделавшим это, мне все-таки не хватило нахальства.
Над этой работой я сидел почти полгода и закончил только к экзаменам. Аркадий Борисович, прочитав мой труд, на следующий день долго рассматривал меня, как редкое насекомое, и наконец сказал:
– Ты знаешь, что написал почти кандидатскую? Сколько студентов у меня было, но такого!.. И что мне с тобой прикажешь делать? Может, отправим твой опус в журнал «Кардиология»? Вот только бы убрать упоминание о ЮАР, было бы политически неправильно упоминать об успехах в стране апартеида.
– Аркадий Борисович, а может, отправите мой труд своему другу? Если он даст положительную рецензию на мою работу, то ее тогда уж точно опубликуют. И наша кафедра прозвучит.
Лицо моего руководителя просветлело.
– А что, неплохая идея! Сегодня же позвоню в Москву.
В ожидании вестей из столицы я продолжал самостоятельно изучать руководства по психотерапии и психиатрии. К сожалению, полностью скрыть от окружающих свой интерес не удавалось. Но пока мои однокурсники просто считали это блажью.
Так как пока до цикла психиатрии на пятом курсе было еще далеко и тренировать способности было не на ком, я решил заняться аутогенной тренировкой. В первой моей учебе я, к своему стыду, даже и не слышал о такой. Но сейчас прочитал еще довоенные работы немецкого психотерапевта Шульца и был полон энтузиазма, начав свои упражнения. Тем более что жил я заботами моей мамы один, и мне никто не мешал в этом деле. Первое время я, долго и упорно сидя в кресле, твердил себе:
– Я спокоен, моя левая рука очень тяжелая.
Проходили дни, и никакого эффекта в моих занятиях не было. Но однажды, когда я привычно сел в кресло и начал твердить свою мантру, то почувствовал тяжесть в руке. Испугавшись, я вскочил, и ощущение ушло. После этого у меня как будто прорвало плотину.
Через неделю я уже мог немного управлять сердечным ритмом, доводя разницу до десяти – пятнадцати ударов в минуту. Через два месяца я садился в кресло и последовательно в течение нескольких минут вызывал у себя тяжесть в конечностях, мог регулировать сердцебиение и дыхание, ощущение тепла в эпигастрии и прохлады в области лба.
Так что стандартные упражнения из учебника Шульца я смог освоить самостоятельно. Теперь я мог приступить к достижению высшей ступени тренировок – самосозерцанию.
И здесь, как и в начале тренировок, у меня долго ничего не получалось. Но постепенно мои попытки вызвать в сознании яркий образ стали успешнее. Сначала яркий красный шар, потом разные геометрические фигуры и, как завершение, моя Аня, почти с фотографической четкостью запечатленная памятью.
Надо сказать, тренировки очень положительно сказались на моей памяти. Я многое вспомнил из первой жизни, казалось, забытое навсегда. Очень часто, выходя из самосозерцания, я хватал авторучку и лихорадочно записывал все, что вспомнил в этот раз. Но вот дойти до глубины самосозерцания, погрузить себя в «нирвану», как выражался Шульц, у меня пока не получалось.
Хотя считалось, что в этом состоянии человек может сам сформулировать ответы на себе же заданные вопросы и получить их в виде зрительных сновидных образов. Я упорно трудился и надеялся, что дойду и до такого состояния сознания.
Вот в такой непрерывной учебе и работе у меня прошел третий курс. Экзамены я привычно сдал на пятерки и, как говорили мои преподаватели, уверенно шел на красный диплом. В один из июньских деньков меня нашел Аркадий Борисович и сообщил:
– Ну что, ты выиграл счастливый билет. Чазов берет тебя к себе. Через три года ты оканчиваешь университет – и можешь собирать вещички и ехать в Москву. Твою работу он очень подсократил, убрал все, что ты там напророчил, кое-какие методики приберег на будущее и отдал в журнал. Выйдет твоя статья как сделанная тобой под нашим с ним руководством, цени! Мы не под каждой статьей подписываемся. Короче, работай над этой темой дальше. Когда через три года приедешь, у тебя будет уже готовая диссертация.
«Наверное, я все делаю правильно, – думал я. – Пока все, что я предпринял, вело меня в Москву. Провидением или кем-то там еще, кто отправил мою сущность на пятьдесят лет назад, предопределено такое развитие событий. И мне остается только смело идти вперед, не оглядываясь по сторонам, без всяких колебаний и сомнений».
* * *После сдачи экзаменов у меня оставалось свободное время до практики. Мы с Аней, которая тоже успешно сдала экзамены за первый курс, снова уехали к моей бабушке.
Бабушка или специально так делала, или действительно не понимала, но она опять упрямо поселила нас в маленькой комнатке с одной кроватью, мотивируя это тем, что у нее на первом этаже живет подруга из Ленинграда, а Лешка, который уже перешел в девятый класс, таскает в дом кучу парней. Дескать, нам с Аней будет очень удобно в этой комнатке, где есть отдельный вход и нам никто не будет мешать.
Аня при словах бабушки слегка покраснела, но ничего не сказала. По-моему, она была даже рада такому развитию событий.
И этой же ночью то, чего мы так долго ждали, случилось. И куда исчезла Анина стыдливость! Она сама помогала мне раздеться и, сняв с себя комбинацию, дрожа всем телом, прижалась ко мне. Слегка охрипшим от волнения голосом прошептала:
– Сережа, если бы ты знал, как долго я этого ждала, как ты меня дразнил своими прикосновениями. А сейчас ты мой, и никто тебя у меня не отнимет.
