Сергей Чекмаев - Либеральный Апокалипсис
Пока не выяснилось, что если в Америке ты работаешь на заводе, то в России завод работает на тебя. И ты напрасно учил правила игры, надеясь всех перехитрить, «отвечая на идиотизм здоровым цинизмом». Правила изменят, потом изменят еще и еще раз, пока ты не споткнешься.
Только сама игра будет прежней — игрой на выбывание.
Должен был остаться только один.
Когда мы с Кеном встали к конвейеру, обстановка на заводе более-менее утряслась. Рабочие старались не кусать руку кормящую, а дирекция нагибала «русский стафф» плавно, чтобы у него нигде не треснуло. Но время шло, фигня прогрессировала, народ принялся ответно чудить, дурить, вежливо хамить начальству, всячески ехидничать и вообще забивать болт.
Конечно, забивали болты в переносном смысле. В нашу сторону нет-нет да поглядывала вся Россия. Поэтому завод оставался чемпионом марки, и моя смена была чемпионом завода. Нас приучили к тому, что мы — шикарные ребята, лучшие из лучших.
Только не надо капать на мозги.
А нам капали и капали.
Не реже чем раз в квартал штаб-квартира рожала очередную адски креативную бредятину, и завод начинал ее эффективно внедрять. Допустим, нашивки на рукав за выслугу лет. Чтобы сразу было видно, кто уже вконец опупел, поскольку шестой год втыкает болт в одну и ту же дырку… Или конкурс на лучший плакат-мотиватор. Чтобы сразу было понятно, у кого чувство юмора окончательно отшибло.
Русские, конечно, и не такие инициативы кидали через бедро. Но, к сожалению, отчитывалась за внедрение маразма в производство вся командная цепочка, от тим-лидеров снизу до Пападакиса наверху. Так что, например, Джейн и Кен исправно получали свою порцию ненависти на большой совковой лопате. Сначала от нас, потом от дирекции. Джейн на это глядела философски — ей надо было расти, чтобы поставить на уши мировой автопром. А вот Кен начал задумываться. Ему предстояло трубить на компанию еще несколько лет, чтобы рассчитаться за учебу, и все эти годы его бы дрючили. Конечно, он мог попросить отца вытащить его куда-нибудь в исследовательский центр. Это означало поднять лапки кверху и признать, что кишка тонка. Сдаваться Маклелланды не умели, порода не та.
Вдобавок, Кен чересчур обрусел. И привык, что он тут первый парень на деревне — я даже ревновал. На заводе его любили, в городе любили, повсюду он был свой. И вдруг оказался не вполне свой, поскольку, надев галстук, стал играть на стороне пиндосов. Ему теперь могли сказать под горячую руку: «Вали в свой Пиидостан!» Знали, что не настучит — ни по морде, ни в дирекцию.
По мордам не стучал, но много раз обещал — я. Кен потом дулся на меня, и это было забавно. Джейн обзывала меня мальчишкой, и это начинало уже надоедать. Джейн вообще странно на нас обоих поглядывала.
Она будто что-то решала для себя.
А мне даже не интересно было, что у нее в жизни происходит, с кем Джейн спит после развода, и спит ли вообще. Может, нашу целеустремленную девушку ждал в постели резиновый цитрус, кто знает.
Лучше бы я в нее влюбился, когда ее звали еще Женькой.
Глядишь, все сложилось бы иначе.
Откуда во мне эта жертвенность, ума не приложу.
Национальный менталитет, что ли.
На очередное «совещание по эффективности» господа начальники прибыли вовремя: бодренький старший мастер; замученный Кен; красивая, но нервная Джейн; потный Вася-Профсоюз в качестве наблюдателя; и еще Рой Калиновски, самый приветливый в мире пиндос, который всегда успевал первым здороваться с рабочим человеком.
Смена была в сборе, только на центральном стуле, ожидавшем Роя, расселся наш тим-лидер. И начал беседу:
— Здравствуйте. Заседание клуба Анонимных Трудоголиков прошу считать открытым. Меня зовут Виктор, и я трудоголик! У нас общая проблема, давайте ее дружески обсудим. Ну, кто первый?
Встаю я, очень натурально стесняюсь и говорю:
— Здравствуйте. Меня зовут Виктор, и я трудоголик!
Все от души посмеялись. Включая господ начальников. Как нам после вломили! Тонкий намек на то, что все эти совещания полная бредятина, пронял дирекцию до печенок. Разбирали «безобразную выходку, подрывающую командный дух», на специальном брифинге в кабинете Пападакиса. Мы так и не поняли, кто настучал. Рой Калиновски точно не мог: ох, не за красивые глаза он зауважал русского рабочего… Мастер наш тоже не самоубийца. Значит, Вася. Основная задача профсоюза — держать работяг в узде, а тут мы явно хомут распустили.
Я-то легко отделался. Вызвал кадровик и сказал уныло:
— Просили ведь тебя!..
— Надоело, — говорю.
— А вот послушался бы меня в свое время…
— Спасибо, — говорю, — я насмотрелся уже на Кена и Джейн. Мы ведь одноклассники, между нами секретов нет…
— Лучше бы секреты были! Сгинь с глаз моих. В последний раз предупреждаю.
— Чего я сделал-то?!
— Поставил под сомнение элемент корпоративной культуры.
— А если он бессмысленный, элемент этот? Чистое ведь издевательство!
— Сам ты элемент. Подрывной!
И в спину мне, как в прошлый раз:
— И перестань уже болтать!
Ничего не понимаю. Где я должен перестать? С кем? И так уже в курилке больше мычу и хмыкаю, чем говорю. И по пивным булькаю да хрюкаю, чтобы не подставляться. Хочу все-таки прокатиться по турецким и немецким заводам. Чисто по инерции. Я действительно спекся, ничего мне в автопроме неинтересно. Одна навязчивая идея: уйти с завода и встретить девушку, которую захочу нарисовать. Соскучился по любви. Соскучился по чувству, которого толком не знаю.
А в уютном гаражике с покрасочной камерой меня ждут хоть завтра.
И вот сижу вечером, пиво пью, с зеркалом чокаюсь. Вдруг звонок в дверь. Прямо в дверь, как будто телефона и Интернета не существует. Ко мне так приходят трое: я, Кен и полиция. Я уже тут, значит, выборка сужается.
Вваливается Кен с упаковкой пива.
— Выйдем на воздух, а? Разговор есть.
Ну, выйдем. Беру упаковку на всякий случай и шагаю с крыльца — куда бы вы думали, — к берегу реки.
А на дворе конец сентября, теплый вечер, все кругом золотое, да еще за рекой правый берег светится. Господи, счастье-то какое. И черт с ним, что по мутным водам ничего к нам не плывет. Кто знает, вдруг, когда оно приплывет наконец-то, русские не обрадуются.
Может, нам совсем другого надо — мира во всем мире, и чтобы врагов у нас не водилось отродясь. Чтобы нас все любили, и мы всех любили…
— Прости, что?!
— Увольняйся, — говорит Кен.
— Ты бухой, что ли?
— Ты сам бухой. Оба мы поддатые, вот и говорю, пока не страшно — увольняйся, дружище.
Я так и сел на берегу реки.
— У нас есть «программа лояльности молодых специалистов», — говорит Кен скучным голосом, глядя в никуда. — Всегда была. Меня она не касалась, хорошо быть Маклелландом. Я лояльный по умолчанию…
— Не надо, Кен. Твой отец не хочет, чтобы ты опиндосился, вот и приказал тебя не трогать. Элементарно, Ватсон! Ну, что за программа? Стучать? Так у нас каждый второй стучит.
— Это не обычный стук. С его помощью растят будущих управленцев, которые далеко пойдут. Он предполагает умение грамотно работать с людьми. Теперь дошло?
— Не-а.
— Не налегайте на тормозную жидкость, Холмс… Молодой специалист налаживает контакты. Втирается в доверие. И составляет отчет не о том, как люди работают, а о том, чем они дышат. О степени мотивированности, уровне притязаний, готовности чем-то жертвовать ради карьеры. Составляет психологическую карту рабочего коллектива. Сначала на уровне бригады. Тренируется, так сказать, на кошках… Выпьем!
Выдули по банке и швырнули в реку. Отвратительно, но факт — у нас в городе такая некрасивая традиция. Мне стыдно, правда. И у вас в Москве я так не делал, честное слово.
— Эти отчеты — тренировка, но не игра. По ним реально принимаются решения. Фирме не нужны еретики, не нужны озлобленные, да и слишком умные — тоже. Умных всех на учебу, а кто в отказ, того за ворота. Клоуны нужны. Вот почему Малахов работает — и будет работать до пенсии… Но главное в отчете — число. Чем больше, тем лучше. Не отыскал недовольных? А ты их спровоцируй.
Я в затылке почесал, вспоминая, сколько раз «молодые специалисты» при мне ругали пиндосов. Откровенные русские парни. А ведь есть и такие, кто в курилке запросто толчется. Не положено им, но дружба важнее, мы ведь русские! И пиндосы смотрят на это сквозь пальцы, терпят местный колорит. Ну-ну… Вот зачем они его терпят…
— Знаешь, какая гонка за показателями идет? На карту поставлена власть. Реальная власть. Кого обогнал, того и будешь нагибать потом. В конце года подведут итоги — и мы увидим, кто из наших самые крутые скоты. И ничего не сможем, ни-че-го…
— Стонать только не надо, пожалуйста.
Кен перестал ныть и сказал очень спокойно:
— Если о «программе лояльности» узнают, город взорвется.
