Владислав Победоносцев - Тутти Кванти
— Так это не у него была нужда в вашем участии — чтобы спастись?! — бесконтрольно вырвалось у ревнителя. — Это, оказывается, у вас была нужда в профессорском добровольном признании, которое утопило бы его и вознесло вас как терцетчика?!
— У каждого своя нужда. — Жн фаталистически потупился. — Мне надо было сладить со своей.
Проповедь чистоплюйства, щепетильности, совестливости в серьезных делах ревнитель объявил бы ханжеской, но эта неукротимая жажда выигрыша, даже если он будет оплачен очень ценной жизнью, слегка покоробила и его, правда, не столько сама жажда, сколько абсолютно, казалось бы, парадоксальная для выражения ее сути форма — жалостливого выклянчивания, нищенского вымогательства. «По природе этот технолог хладнокровный циник, — подумалось походя, — и беспринципный холуй. Если содержать его в строгом ошейнике, он станет полезным штатным приспешником с самобытным почерком». Погасив затлевшую было неприязнь, он лученосно улыбнулся:
— Я доволен вами, господин Жн. Вы обнаружили матерого хищника и заправски травили его своими зверодавами, натасканными по вашей уникальной методике не на растерзание дичи, а на ее самоликвидацию. — Жн схватил только одно — он чем-то угодил ревнителю. — И в знак оценки вашей своеобычной хватки, ласковой, но удушающей, предлагаю вам службу в синклите главного города Трафальерума.
Технолог механически вскочил и переломился в поясном поклоне. Ликование и преданность перемешались во вспыхнувших глазах. Не умея выразить завьюжившие его чувства, он утробно заурчал и хаотично заманипулировал руками, то прижимая их к груди, то протягивая к ревнителю.
— Никуда из города не отлучайтесь. — Ревнитель жестом остановил суетливые движения. — Вас пригласят для технического собеседования и известят о дне вступления в должность приспешника… — И снова одарил Жн концентрированной улыбкой. — Ступайте с верой…
Когда дверь за обращенным в приспешника технологом затворилась, ревнитель снова потревожил пенек на опушке:
— Директора обыскали?
— Тщательнейшим образом, — ответил приспешник-секретарь.
— Пусть охрана еще раз промнет одежду — не загнал ли он в материю иглы. Потом вводи их.
— Будет исполнено.
Приглашенная компания долго не появлялась, что, безусловно, свидетельствовало о добросовестности обыска. Наконец перед ревнителем предстала живописная высохшая коряга с безумным, прожигающим взором. С боков ее то ли поддерживали под сучки-локти, то ли сдерживали два крепыша-охранника. Ревнитель жестом усадил троицу на диванчик у входа и, начиная психологическую атаку, приладился было к длительному и молчаливому проникновению в сердцевину коряги.
Но финансовый директор фирмы «Атом» смял высокочтимые в здешних стенах намерения…
Он и в молодости был заносчив с патронами и желчен с ровней, за что неоднократно бывал бит и изгоняем вон в очередные ворота, но уроков для себя не извлекал, ни к кому не приноравливался, а лишь мстительно, хотя и неосознанно, наращивал свою неуживчивость. С годами же в нем напрочь атрофировался находившийся в зародыше инстинкт, предупреждающий об опасности, шаткая психика его разрегулировалась окончательно, и он стал невыносим и в служебном, и в личном общении. Сам он от того ничуть не страдал, ибо позывов к сожительству с особями противоположного пола не испытывал, а временных сослуживцев либо не замечал, либо презирал, либо ненавидел. Нынешним сверхпрочным своим положением он был обязан президенту «Атома», который чувств не ведал и, ценя только деловые качества, сортировал сотрудников по принципу: полезен — бесполезен. Последних, раскусив, выгонял, первых возносил, что и выпало в итоге королю цифр Шз. Затиранив вверенный ему аппарат, но добившись оптимальной эффективности его функционирования, он получил в своих действиях карт-бланш от президента, безотчетно распространив его и на все внеслужебные поступки. Неограниченный финансовый самодержец, не замечающий, что властвует лишь в рамках фирмы, но ставший к этому времени фанатичным ратоборцем за чистоту веры, которая без остатка заполонила зияющие пустоты его души, с неизбежностью вызрел — на почве никем до поры не разгаданной узкой психической аномалии — до ощущения полнейшей вседозволенности в связи со своей особой миссией в истреблении скверны. Этим объяснялась его убежденно жестокая расправа над доктором Плт, уникальным исследователем космопластика, гордостью трафальерской науки. Этим была вызвана и мгновенная яростная контратака, предпринятая им в главном культовом кабинете столичного синклита и опрокинувшая психологический эксперимент ревнителя.
— Меня под стражу?! — Дребезжащий пронзительный зуммер, вставленный в горло Шз вместо голосовых связок, включился на полную мощность. — Я сжег вероотступника! И пережег бы их всех! И религия была бы обязана мне великим очищением! Мое имя было бы увековечено на Игле Единения!.. Но меня схватили, обезоружили, бросили в узилище!.. Кто?! Если я вероносец — они веропреступники!.. — Старика пресек приступ кашля, но он совладал с ним. — Меня ввел сюда конвой, — значит, я во вражеском стане, в котором правишь ты! — Желтый сучок-палец сделал фехтовальный выпад в сторону ревнителя. — Ты не ревнитель веры — ты ее осквернитель!
Зуммер задребезжал сильнее и захлебнулся в кашле. Сухонькое корявое тельце старца сотрясалось в затяжном приступе, вызывая невольную жалость. Но руки его непостижимым образом не подчинялись недугу, продолжая служить неукротимому духу вероносца и выражая за него то, что он сейчас не мог сказать.
Выразительная жестикуляция безоговорочно утверждала, что городской синклит переродился в скопище предателей, возглавивших всепланетное движение веропродавцев. Пока этого, на свою погибель, никто из верных послушников не видит. Кроме него, страдальца и воителя! Но его не остановят продавшиеся культовики и слепые стражи — он сколотит боевые фаланги из правоверных севесеков — вон их сколько уже! — и изведет нечестивцев и даже их семя!..
Ревнитель посчитал, что пантомимическая тирада слишком продолжительна, а конструктивный диалог в целях дальнейшего использования фанатика на том же поприще абсолютно невозможен. И, поморщившись, подал охранникам знак вывести старика.
И тут произошло маленькое психологическое чудо. Знак понял не только конвой, но и Шз. И кашель мгновенно стих. Опальный финансист встал, вытер слезы и слюни, выдавленные приступом, и, глядя на ревнителя в упор, отчетливо, спокойно изрек:
— Приговариваю тебя к превращению в пепел! Жизнь у тебя отниму лично я! Приговор окончательный и апелляции не подлежит.
Обессиленный кашлем, трудно повернулся к дверям, намереваясь выйти. Опомнившиеся крепыши подхватили корягу под сучки и вынесли вон.
В задумчивости ревнитель поочередно наподдал щелчками каждому деревцу и пеньку рощицы, переполошив все синклитные службы. Они чеканно и лаконично выражали свою готовность выполнить любую его прихоть, но он никому не отзывался, исполняя бестолковый ноктюрн на пультовой клавиатуре.
Потом поднялся, в той же задумчивости пересек культовую и приемную, вышел в коридор и по длинношерстным шкурам, крадущим у шагов звуки, направился к кабинету правой руки ревнителя веры.
20
Приспешник-секретарь, склонившись в быстром, но почтительном поклоне, услужливо приоткрыл дверь. Реве Шш, уловивший едва слышное движение, не поднял головы от лежавших перед ним бумаг, нарочито усиливая эффект своей погруженности в дела.
Губы ревнителя тронула усмешка: подыгрывая, он бесшумно опустился в кресло поодаль от чурбанного стола. Реве Шш пришлось придумать надобность в стоящем на полке фолианте, чтобы обнаружить редкостного здесь визитера.
— О ревнитель! — прохлюпали его легочные мехи, а сам он грузно завозился, имитируя попытку приветственного вставания.
Ревнитель усмешливо остановил его и пересел в кресло у стола.
— Побеседовал с отличившимся терцетом… Правда, должен признаться, что беседа с Шз, как и у тебя, шла в одностороннем порядке…
— Приговорил к пеплу?! — В недрах реве зародились ухающие раскаты хохота. — Меня тоже!
— Следственный гон довершил разрушение его рассудка. Жаль. У меня тлела надежда приспособить старца к подбору руководителей терцетов… Но мое огорчение отнюдь не в крушении намеченного плана.
Это пустяк по сравнению с теми сомнениями, на которые навел меня поступок рехнувшегося финансиста… Ответь-ка, Шш: если безумец, терпеливо вслушиваясь в двухдневные допросы, узревает в ком-то ослушника и затем убивает его, может ли здравомыслящий считать, что тот виновен? Конкретнее: да, доктор Плт был несносно строптив, но вытекает ли из этого с неотвратимостью его причастность к преступным сделкам? К тому же ни Рв, ни Жн, пользуясь каждый своими уловками, ни на чем не поймали его…
