Игорь Гор - Проект «Повелитель»
— Там не пройти, может и есть там … деревня. Не пройти до неё. ТУМАН!
— Слышь Хаймович, они говорят, что туман там какой-то… Пройти невозможно.
Косой с недоверием фыркнул.
— Почему не пройти? Туман с зубами? — решил пошутить я.
Шерсть на загривке поднялась. Но короткохвостый не угрожал. Это он от страха, сообразил я.
— ТУМАН! Не туман! Он всегда! Его ветром не развеивает,… Кто в него заходит, назад не возвращается, пропадает навсегда!
— Такие дела, — обернулся я к своим, — кто в туман заходит, назад не возвращается. Пропадают в нем навсегда.
— Может химическое оружие какое в своё время применили… Хотя давно бы рассеялось, — начал размышлять вслух Хаймович.
— Вот и они говорят, он всегда. Ветром его не разносит.
— Значит это аномалия, не хуже нашей речки. Постойте… Если река имеет свойства протекать не здесь и не сейчас, и каким-то образом связана с изменением пространства и времени… Допустим, свойства воды как таковой она не утрачивает. А значит, имеет свойства испаряться. И как поведут себя испарения воды заряженные иными … Всё правильно!
Этот туман, производное от нашей реки и есть! Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
— Вот я молодец. Сообразил!
Хаймович засмеялся и засиял как начищенный самовар, давно его таким не видел, последний раз, когда ампулы ему эти притащил. Он тогда чуть плясать не начал.
— Слышь, Пушкин, ты ещё сообрази, как женщин туда перетянуть, — кивнул в сторону моста Косой.
* * *Вода стекала по штанам, и в сапогах уже хлюпало. Одежда промокла насквозь и тяжелым грузом давила на плечи, сковывала движения. Чтоб не замерзнуть друзья двигались быстро. Но ноги расползались на глинистой почве. Голое поле вокруг и отсутствие прибежища настроения не улучшали. Железная дорога огибала холм, но Руслан решил подняться на него, чтоб осмотреться. Холм был крутой и скользкий, весь поросший седой и колючей полынью. Чтоб не соскользнуть вниз пришлось помогать себе руками, погружая пальцы в холодную стылую землю. Добравшись, он остановился отдышаться. Молчание затянулось.
— Что? Что там? Лес есть поблизости? — Окликнул его Лис.
Он чувствовал себя не в своей тарелке. Отсутствие леса его пугало. Не спрятаться, не скрыться. Голым и беззащитным чувствовал он себя. Как когда-то в детстве, когда попался с соседской курицей. И чтоб не прибил дядя Петя, пришлось перекинуться, сменить лисий облик, на человеческий. Так и стоял он, потупив взор, прикрывая руками срам.
Рот был полон крови и мелких куриных перьев, которые он боялся сплюнуть. Опасаясь вызвать очередной приступ гнева скорого на расправу соседа.
— Чего там? Чего молчишь? Или мне подняться?
Рус, как зачарованный, уставился вдаль и не отвечал.
— Рус! Ты оглох что ли? Сейчас поднимусь и уши тебе прочищу!
Тот нехотя отозвался.
— Подниматься не надо… Тут такое… кажется, мы пришли. Холм обойди, сам увидишь.
Николай заспешил по железке вокруг холма и остановился. Руслан скользнул с холма к нему. Прямо за холмом дорога ощутимо шла вниз. В конце её валялось скопище жеванных, скомканных железных змеев. И прямо за ними внизу…
Внизу раскинулся каменным зверем город. Его безбрежная шероховатая и пупырчатая шкура из битых кирпичей и бетонной крошки, угадывалась в зарослях бурой поросли кустарника, начиналась неподалеку в полу километре от них и протянулась от края до края, скрываясь за горизонтом, вздымаясь буграми холмов. Каменные глыбы громоздились одна на другую, создавали небольшие холмы. И чем дальше, тем выше они были. Смазанные и оплывшие под бесконечным дождем, занесенные песком и ветром в жаркий период, заросшие редкой травой, но все же угловатые, с намеком, на бывшие строения. Чуть дальше торчали остовы невиданных зданий, словно сломанные кости гигантского животного. За ними грозно вздымались громады целых домов подпирающих небо. Корявые голые деревья с пожухлой и редкой листвой, пробившиеся среди развалин, тоже казались не живыми порождениями мертвого города. Серое промозглое небо, как саваном накрывала все видимое пространство, туманом оседая на окраинах. От этого город казался ещё больше. Там и сям из развалин зловеще выпирали ржавые и мятые конструкции непонятного назначения, навсегда утратившие первоначальный облик и смысл своего существования. И от того казались остатками какого-то первородного зла, вырвавшегося из темных недр земли.
— Матерь Божья! — Выдохнул Лис, — Это и есть город?
Руслан чуть заметно кивнул, всё ещё пристально разглядывая открывшуюся картину.
— Это сколько тут народа жило? У меня пальцев на руках не хватит…
— Не только у тебя, а у всей нашей деревни, даже если и на ногах прибавить.
— Пасмурно. Стемнеет тут рано, — неожиданно и без переходов продолжил Николай, — ночлег бы подыскать.
— Это точно, обсушится, нам не мешает. Пошли..
— Куда?
— Да вон туда, до того «улья» доберемся, — указал Руслан на ближайшую, более-менее целую пятиэтажку, виднеющуюся за развалами. Из-за неё выглядывали разномастные дома, стоящие грозными нестройными рядами мертвых воинов. Черными провалами окон смотрели они на незваных гостей.
* * *Мы с Хаймовичем с тревогой смотрели, как неуверенно и шатко ступает на трос Луиза.
Трос противно и ржаво скрипел. Хоть испытан он был уже моим весом и Хаймовичем. Но ладони вспотели от волнения. Нестерпимо хотелось их вытереть, но я держал конец страховки. Особой надобности в ней не было. Но все же… Луиза была привязана к верхнему тросу. Оступись она сейчас, то просто повиснет на нем, и страховочной веревкой я просто подтащу её к этому берегу. Но почему-то очень не хотелось всю эту надежную систему старого Хаймовича проверять на практике. Голова у него, конечно, варит, но надежность веревок и тросов ещё та. Я иногда ловлю себя на мысли, что я трус. Хотя, для меня есть два вида трусости. Первая, личная, перед неизведанной опасностью. С ней я борюсь просто, засучиваю рукава и лезу бить морду. А вот со второй труднее. Это трусость за близких, когда я боюсь как бы чего с ними не случилось. Однажды помню в детстве, когда меня подобрал дед. Случилось это не сразу, а месяца через два, когда я уже отъелся на дедовских харчах, залечил старые раны. Ночью мне вдруг пришло в голову, что дед умер. Уж не знаю, почему такая блажь нашла. То ли оттого, что он не храпел эту ночь как обычно. Но мне стало страшно и невыносимо грустно. И я прорыдал всю ночь, до утра уткнувшись в подушку. Мне было ужасно жалко себя и деда. И я поклялся, что сделаю всё чтобы он прожил подольше. Потому как добрых людей я в жизни кроме матери, которую помнил смутно, не встречал. А дед был, несомненно, очень добрый, раз просто так взял меня жить к себе. Жили мы с дедом по-разному… то дружно, то не очень. Все-таки я сбегал на волю с пацанами, и бывало пропадал неделями. Но всякий раз, возвращаясь, прятал глаза из-за того, что чувствовал себя виноватым. Вот, не было меня, а вдруг дед нуждался в моей помощи? Вдруг с ним что случилось, а он рассчитывать мог только на меня? И этот ужас, крутящихся в моем воображении всяческих бед и напастей какие с ним могли приключиться по моей вине, были для меня куда как страшнее его ругани. И я облегченно вздыхал, когда видел его живым и здоровым. А слова его о моем разгильдяйстве пропускал мимо ушей. Я знал, что это он просто за меня волновался, вот и накипело. Пусть пар выпустит.
Луиза шла осторожно, но уж больно медленно. А тут как на грех, завел свою песню Максим младший. То ли Хаймович его неловко держал, то ли он по мамке соскучился. Луиза, услышав эту сирену, заспешила и конечно сорвалась. Коротко взвизгнула и повисла на тросе, упустив нижний трос из под ног. На счет три, я втащил её на берег. Косой с Розой на том берегу было занервничали, но быстро успокоились.
— Розу вяжи! — Крикнул я Федору.
— Крепко привязывай, как свою! — Добавил я зачем-то, и стушевался. Господи! Опять из меня этот страх за близких лезет. И как с ним бороться? Вот Роза только шаг сделала а у меня уже сердце забилось как голубь в силках. Страх этот свой я конечно скрываю как могу. Но видимо что пробивается, потому как однажды Роза вдруг ни с того, ни с сего сказала: — Толстый, ты конечно убийца как все. Но люблю я тебя за то, что у тебя есть сердце. И стукнула кулачком в мою грудь. А я широко улыбнулся. Знала бы она, какое это сердце. Сердце насмерть перепуганного зайца.
Ну, шагай же ты! Никаких нервов не хватит смотреть на её неловкие, скованные страхом движения. Слава богу! Перебралась. Косой двинулся следом, почти не глядя под ноги скользнул к нам. Вот и перешли. На том берегу остались мои провожающие. Они вылезли из-за кустов, стояли молча и смотрели нам в след. Две пары глаз с непонятным выражением. Хоть бы хвостом махнули, лохматые. Пошарился я в их мозгах, но ничего не понял.
