Вероника Рот - Преданная
Калеб передал мне слова нашей матери, которая считала, что зло сидит в каждом из нас. А первый шаг к тому, чтобы полюбить кого-то, — это признание факта, что зло — внутри нас, и только так мы можем научиться прощать. Разве я могу держать зло на Тобиаса, считая, что я лучше него, как будто я никогда не давала собственному безрассудству ослепить меня?
— Привет, — говорю я, засовывая листок с наставлениями Калеба в задний карман.
Тобиас оборачивается. На его лице застыло жесткое выражение. Оно мне знакомо. Именно так он обычно выглядел в первые несколько недель нашего знакомства: он будто постоянно пребывал на страже своих сокровенных мыслей.
— Тобиас, — начинаю я, — я обещала тебе, что подумаю, могу ли тебя простить или нет… Теперь я понимаю: тебе не за что просить у меня прощения. Ну если не считать подозрений в ревности к Ните.
Он хочет что-то сказать, но я жестом останавливаю его.
— Короче, дело совсем не в прощении, а в том, действительно ли мы подходим друг другу.
На обратном пути в Резиденцию я много размышляла. Вспоминала мать и отца, которые спорили чаще, чем любые другие родители из фракции альтруистов. Но всю свою жизнь они прожили вместе. Я стала сильной и уверенной. И Амар считает, что я смелая. Меня уважают, да и вообще я достойна любви.
— Что ты решила? — спрашивает Тобиас дрожащим голосом.
— А вот что: ты — единственный человек, достаточно толстокожий, чтобы выдержать мою колючесть.
— Я-то справлюсь, — произносит он подчеркнуто суровым тоном.
Я целую его, а он обнимает меня и притягивает к себе. Я приподнимаюсь на цыпочках, утыкаюсь лицом в его плечо и закрываю глаза, вдыхая его свежий запах — это аромат ветра.
Раньше я думала, что, когда люди влюбляются, время для них будто замирает. Но мне кажется, что все по-другому. Я люблю Тобиаса, поэтому и остаюсь рядом с ним. Каждый раз, когда мы ссоримся или лжем, обижаем друг друга или миримся, я снова и снова выбираю его, а он — меня.
37. Трис
Когда мои часы показывают ровно десять, я прихожу в офис Дэвида на свое первое заседание Совета. Дэвид как раз выезжает из дверей кабинета на инвалидной коляске. Он выглядит очень бледным, а под глазами у него — темные круги.
— Привет, Трис, — здоровается он. — Ты вовремя. Не терпится, да?
В моем теле до сих пор разлита тяжесть сыворотки правды. Кара, Калеб и Мэтью проверяют на мне действие своих разработок. Они пытаются создать новую мощную смесь. Она будет воздействовать на генетически чистых. Даже на тех, кто может ей противостоять. Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения, отвечаю:
— Конечно, мне безумно интересно. Вам помочь? У вас усталый вид.
— Да, пожалуйста.
Я берусь за ручки инвалидной коляски, чтобы сдвинуть ее с места. Дэвид вздыхает.
— Мне ведь не удается выспаться со времени нашего последнего кризиса. Трис, покатили здесь налево.
— О каком кризисе вы говорите?
— Скоро узнаешь, не будем спешить.
Толкаю его коляску по тусклым коридорам Терминала 5, как гласит вывеска на входе.
— Старое название, — поясняет мне Дэвид.
Здесь нет окон, ни единого намека на существование внешнего мира. Я буквально ощущаю паранойю, исходящую от стен, словно сам терминал ужасается любым чужим взглядам.
Рассматриваю руки Дэвида, сжимающие подлокотники. Ногти у него неровные, кожа вокруг — красная и воспаленная. Похоже, что он постоянно грызет ногти. Мои собственные пальцы когда-то выглядели подобным образом. В те времена мне часто снились кошмары о сыворотке, и даже днем не было покоя. Может, это последствия воспоминаний Дэвида о том уколе?
«Тебе на него наплевать» — напоминаю я себе. — Помни о том, что он сделал. И он может это повторить».
— Прибыли, — объявляет Дэвид.
Я толкаю коляску через открытые двойные двери. Остальные в сборе. Члены Совета сидят за столом, помешивая крошечными палочками кофе в кукольных чашечках. Большинство из них — весьма зрелые люди. Впрочем, есть и несколько молодых. Например, Зоя, которая смотрит на меня с вежливой, натянутой улыбкой.
— Итак, начнем, — говорит Дэвид, направляя коляску к столу переговоров.
Сажусь рядом с Зоей на один из стульев, расставленных вдоль стены. Ясно — нам не место за столом, рядом с важными шишками. Ладно, это даже к лучшему, значит, можно будет поспать, если станет скучно. Впрочем, если их новый кризис настолько серьезен, что Дэвид не спит, сомневаюсь, что я буду тут зевать.
— Вчера вечером мне позвонили наши переполошившиеся диспетчеры, — начинает Дэвид. — Похоже, что в Чикаго набирает силу новый конфликт. Люди, называющие себя верными, выступили против диктатуры бесфракционников. Они напали на оружейные склады. Но они не знают, что Эвелин Джонсон нашла новое оружие — сыворотку смерти, спрятанную в штаб-квартире эрудитов. Никто не может противостоять этой химии, даже дивергенты. Если верные атакуют руководство бесфракционников, то Эвелин Джонсон примет ответные меры. Последствия будут катастрофические, и число жертв неизмеримо возрастет.
Члены Совета разом начинают гомонить, я же изучаю пол.
— Успокойтесь, — произносит Дэвид. — Эксперименты окажутся под угрозой закрытия, если мы не сможем доказать нашему начальству, что способны их контролировать. Еще одна революция в Чикаго только укрепит их веру в то, что данное направление деятельности себя изжило. Но нам надо продолжать бороться с генетическими повреждениями.
Сквозь усталость Дэвида прорывается нечто, показывающее такую силу духа, что я поневоле верю ему.
— Мы должны использовать сыворотку памяти для массовой перезагрузки, — изрекает он. — Разумеется, во всех четырех экспериментальных городах.
— Перезагрузки? — непроизвольно восклицаю я.
Все моментально на меня оборачиваются.
— Мы используем этот термин для обозначения процедуры стирания памяти, — поясняет Дэвид. — Мы прибегаем к ней, когда эксперименты по изменению поведенческих реакций находятся на грани краха. Последний раз мы применяли сыворотку в Чикаго несколько поколений назад. Почему, как ты думаешь, в городе так много разрушенных домов в секторе бесфракционников? Произошел бунт, и мы должны были его подавить, избегая, по возможности, человеческих жертв.
Он как-то странно улыбается мне, я же впадаю в ступор. Перед моим внутренним взором проносятся выбитые стекла в окнах домов, поваленные уличные фонари и раздолбанные дороги. Такого не было больше нигде, даже к северу от моста, хотя здания давно пустуют в том районе, — наверное, их освободили мирным путем. Я-то считала, это просто результат деятельности бесфракционников. Меня обманывали, как и других.
Меня охватывает гнев. Они хотят остановить революцию. А для чего? Ради спасения своего драгоценного исследования. Отвратительно. И вдобавок Бюро полагает, что имеет право уничтожать воспоминания. Так, видите ли, удобнее для его сотрудников.
Но я догадываюсь, почему так происходит. Люди в нашем городе — просто ходячие вместилища генетического материала. Они — «ГП», служащие одной цели — передаче своего генокода будущим поколениям. Их мысли, мечты и желания абсолютно неважны для руководителей Бюро.
— Когда? — спрашивает кто-то из членов Совета.
— В течение ближайших сорока восьми часов, — отвечает Дэвид.
Все согласно кивают.
А что он сказал мне в своем кабинете? Ах, да: если мы собираемся выиграть бой у генетических повреждений, мы должны пойти на жертвы. Понятно. Дэвид с удовольствием обменяет тысячи «ГП» на тотальный контроль над экспериментами. Он пожертвует людьми, даже не задумываясь об альтернативе. Еще бы, кого же заинтересуют всякие там «поврежденные»!
38. Тобиас
Опираюсь ботинком на край кровати Трис и затягиваю шнурки. В широких окнах видно, как блестит солнечный свет на боковых панелях самолетов на взлетно-посадочной полосе. Вокруг них в своей зеленой униформе копошатся «ГП», проверяя двигатели перед взлетом.
— Как продвигается ваш с Мэтью проект? — спрашиваю я у Кары, лежащей на соседней койке.
Трис сегодня утром разрешила Каре, Калебу и Мэтью проверить их новую сыворотку правды на самой себе, и с тех пор я ее не видел. Кара приглаживает волосы и тихо отвечает:
— Так себе. Трис иммунна к новой версии сыворотки. Она вообще на нее не подействовала. Странно, что генокод может сделать человека настолько устойчивым к подобным манипуляциям.
— Может, ее генокод ни при чем, — пожимаю я плечами и начинаю завязывать другой шнурок. — Наверное, это сверхчеловеческое упрямство.
— А вы с Трис вошли в стадию взаимных обид после разрыва? — усмехается она. — У меня в этом — большая практика, знаешь ли, после того, что случилось с Уиллом. Тебе обязательно надо покритиковать ее нос.
