Аркадий Стругацкий - Обитаемый остров (Восстановленный полный вариант 1992 года)
Навстречу им из кустарника вылез обросший человек в грязном арестантском балахоне. Максим узнал его: это был первый абориген, которого он встретил, старый Зефов напарник, сосуд мировой скорби.
– Подождите, – сказал Вепрь, – я с ним поговорю.
Зеф велел Максиму сесть, где стоит, уселся сам и принялся перематывать портянки, дудя в бороду уголовный романс «Я мальчик лихой, меня знает окраина». Вепрь подошел к сосуду скорби, и они, удалившись за кусты, принялись разговаривать шепотом. Максим слышал их прекрасно, но понять ничего не мог, потому что говорили они на каком-то жаргоне, и он узнал только несколько раз повторенное слово «почта». Скоро он перестал прислушиваться. Он чувствовал себя утомленным, грязным, сегодня было слишком много бессмысленной работы, бессмысленного нервного напряжения, слишком долго он дышал сегодня всякой гадостью и принял слишком много рентген. И опять за весь этот день не было сделано ничего настоящего, ничего нужного, и ему очень не хотелось возвращаться в барак.
Потом сосуд скорби исчез, а Вепрь вернулся, сел перед Максимом на пень и сказал:
– Ну, давайте поговорим.
– Все в порядке? – спросил Зеф.
– Да, – сказал Вепрь.
– Я же тебе говорил, – сказал Зеф, рассматривая портянку на свет. – У меня на таких чутье.
– Ну так вот, Мак, – сказал Вепрь. – Мы вас проверили, насколько это возможно при нашем положении. Генерал за вас ручается. С сегодняшнего дня вы будете подчиняться мне.
– Очень рад, – сказал Максим, криво улыбаясь. Ему хотелось сказать: «А ведь за вас-то Генерал передо мной не поручался», но он только добавил: – Слушаю вас.
– Генерал сообщает, что вы не боитесь радиации и не боитесь излучателей. Это правда?
– Да.
– Значит, вы в любой момент можете переплыть Голубую Змею, и это вам не повредит?
– Я уже сказал, что могу бежать отсюда хоть сейчас.
– Нам не нужно, чтобы вы бежали… Значит, насколько я понимаю, патрульные машины вам тоже не страшны?
– Вы имеете в виду передвижные излучатели? Нет, не страшны.
– Очень хорошо, – сказал Вепрь. – Тогда ваша задача на ближайшее время полностью определяется. Вы будете связным. Когда я вам прикажу, вы переплывете реку и пошлете из ближайшего почтового отделения телеграммы, которые я вам дам. Понятно?
– Это мне понятно, – медленно проговорил Максим. – Мне не понятно другое…
Вепрь смотрел на него, не мигая, – сухой, жилистый, искалеченный старик, холодный и беспощадный боец, сорок лет боец, а может быть даже с пеленок боец, страшное и восхищающее порождение мира, где ценность человеческой жизни равна нулю, ничего не знающий, кроме борьбы, – и в его внимательных прищуренных глазах Максим как в книге читал свою судьбу на ближайшие несколько лет.
– Да? – сказал Вепрь.
– Давайте договоримся сразу, – твердо сказал Максим. – Я не желаю действовать вслепую. Я не намерен заниматься делами, которые, на мой взгляд, нелепы и не нужны.
– Например? – сказал Вепрь.
– Я знаю, что такое дисциплина. И я знаю, что без дисциплины вся наша работа ничего не стоит. Но я считаю, что дисциплина должна быть разумной, подчиненный должен быть уверен, что приказ разумен. Вы приказываете мне быть связным. Я готов быть связным, я годен на большее, но если это нужно, я буду связным. Но я должен знать, что телеграммы, которые я посылаю, не послужат бессмысленной гибели и без того несчастных людей…
Зеф задрал было бородищу, но Вепрь и Максим одинаковым движением остановили его.
– Мне было приказано взорвать башню, – продолжал Максим. – Мне не объясняли, зачем это нужно. Я видел, что это глупая и смертельная затея, но я выполнил приказ. Я потерял троих товарищей, а потом оказалось, что все это – ловушка государственной прокуратуры. И я говорю: хватит! Я больше не намерен нападать на башни. И более того, я намерен всячески препятствовать операциям такого рода…
– Ну и дурак! – сказал Зеф. – Сопляк.
– Почему? – спросил Максим.
– Погодите, Зеф, – сказал Вепрь. Он по-прежнему не спускал глаз с Максима. – Другими словами, Мак, вы хотите знать, все планы штаба?
– Да, – сказал Максим. – Я не хочу работать вслепую.
– А ты, братец, наглец, – объявил Зеф. – У меня, братец, слов не хватает, чтобы описать, какой ты наглец!… Слушай, Вепрь, а он мне нравится. Не-ет, глаз у меня верный…
– Вы требуете слишком большого доверия, – холодно сказал Вепрь. – Такое доверие надо заслужить на низовой работе.
– А низовая работа состоит в том, чтобы валить дурацкие башни? – сказал Максим. – Я, правда, всего несколько месяцев в подполье, но все это время я слышу только одно: башни, башни, башни… А я не хочу валить башни, это бессмысленно! Я хочу драться против тирании, против голода, разрухи, коррупции, лжи… против системы лжи, а не против системы башен! Я понимаю, конечно, башни мучают вас, просто физически мучают… Но даже против башен вы выступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные, а значит, надо бить в центр, а не сколупывать их по одной…
Вепрь и Зеф заговорили одновременно.
– Откуда вы знаете про центр? – спросил Вепрь.
– А где ты его, этот центр, найдешь? – спросил Зеф.
– То, что центр должен быть, ясно каждому мало-мальски грамотному инженеру, – сказал Максим пренебрежительно. – А как найти центр – это и есть задача, которой мы должны заниматься. Не бегать на пулеметы, не губить зря людей, а искать центр…
– Во-первых, это мы и без тебя знаем, – сказал Зеф, закипая. – А во-вторых, массаракш, никто не погиб зря! Каждому мало-мальски грамотному инженеру, сопляк ты сопливый, должно быть ясно, что повалив несколько башен, мы нарушим систему ретрансляции и сможем освободить целый район! А для этого надо уметь валить башни. И мы учимся это делать, понимаешь или нет? И если ты еще раз, массаракш, скажешь, что наши ребята гибнут зря…
– Подождите, – сказал Максим. – Уберите руки. Освободить район… Ну хорошо, а дальше?
– Всякий сопляк приходит здесь и говорит, что мы гибнем зря, – сказал Зеф.
– А дальше? – настойчиво повторил Максим. – Гвардейцы подвозят излучатели, и вам конец?
– Черта с два! – сказал Зеф. – За это время население района перейдет на нашу сторону, и не так-то просто им будет сунуться. Одно дело – десяток так называемых выродков, а другое дело – десяток тысяч озверевших крестьян…
– Зеф, Зеф! – предостерегающе сказал Вепрь.
Зеф нетерпеливо отмахнулся от него.
– …Десяток тысяч озверевших крестьян, которые поняли и на всю жизнь запомнили, что их двадцать лет бесстыдно дурачили…
Вепрь махнул рукой и отвернулся.
– Погодите, погодите, – сказал Максим. – Что это вы говорите? С какой это стати они вдруг поймут? Да они вас на куски разорвут. Ведь они-то считают, что это противобаллистическая защита…
– А ты что считаешь? – спросил Зеф, странно усмехаясь.
– Ну, я-то знаю, – сказал Максим. – Мне рассказывали…
– Кто?
– Доктор… и Генерал… А что – это тайна?
– Может быть, хватит на эту тему? – сказал Вепрь тихо.
– А почему – хватит? – возразил Зеф тоже как-то очень интеллигентно. – Почему, собственно, – хватит, Вепрь? Ты знаешь, что я об этом думаю. Ты знаешь, почему я здесь сижу и почему я здесь останусь до конца жизни. А я знаю, что думаешь по этому поводу ты. Так почему же – хватит? Мы оба считаем, что об этом надо кричать на всех перекрестках, а когда доходит до дела – вдруг вспоминаем о подпольной дисциплине и принимаемся послушно играть на-руку всем этим вождистам, либералам, просветителям, всем этим неудавшимся Отцам… А теперь перед нами этот мальчик. Ты же видишь, какой он. Неужели и такие не должны знать?
– Может быть, именно такие и не должны знать, – все также тихо ответил Вепрь.
Максим, не понимая, переводил взгляд с одного на другого. Они вдруг сделались очень непохожи сами на себя, они как-то поникли, и в Вепре уже не ощущался стальной стержень, о который сломало зубы столько прокуратур и полевых судов, а в Зефе исчезла его бесшабашная вульгарность и прорезалась какая-то тоска, какое-то скрытое отчаяние, обида, покорность… Словно они вдруг вспомнили что-то, о чем должны были и честно старались забыть.
– Я расскажу ему, – сказал Зеф. Он не спрашивал разрешения и не советовался. Он просто сообщал. Вепрь промолчал, и Зеф стал рассказывать.
То, что он рассказал, было чудовищно. Это было чудовищно само по себе, и это было чудовищно потому, что больше не оставляло места для сомнений. Все время, пока он говорил – негромко, спокойно, чистым интеллигентным языком, вежливо замолкая, когда Вепрь вставлял короткие реплики, – Максим изо всех сил старался найти хоть какую-нибудь прореху в этой новой системе мира, но его усилия были тщетны. Картина получалась стройная, примитивная, безнадежно логичная, она объясняла все известные Максиму факты и не оставляла ни одного факта необъясненным. Это было самое большое и самое страшное открытие из всех, которые Максим сделал на своем обитаемом острове.
