Пепельные цветы - Алексей Анатольевич Притуляк
– Ну-у… – задумчиво протянул Липси. – Я не удивлюсь, если Маклахен и Деллахи сумеют о чём-нибудь договориться. В чём-то их характеры поразительно близки. Я бы даже сказал, что Деллахи – это мягкий вариант Маклахена. Или просто чуть более сдержанный на язык.
– Липси! – Гленда вперила в него свой горящий взгляд. – Что вы такое говорите!
– Деллахи, может быть, немного странноват, – пришла на помощь девушке Беатрис, – но я уверена, что он хороший человек и не способен ни на какую подлость.
Она подвела Ллойда к дивану, усадила, опустилась рядом.
– Чем мы будем ужинать? – спросил Ллойд.
Липси дёрнул головой, вздохнул:
– Когда? Я бы спросил так: когда мы теперь поужинаем в следующий раз?
– Ну, если так сидеть и думать об ужине, ужин на столе конечно не появится, – сказала Беатрис.
– Что вы предлагаете?
– Ой! – воскликнула вдруг Гленда, замерев у стола и рассматривая ладонь. – Кровь…
– Кровь? – Беатрис поспешила к ней.
– Какая кровь? – испуганно вопросил Липси. Наверняка он боится вида крови.
– Моя… – пробормотала Гленда, бледнея. – У меня из носа пошла кровь…
– Вы ударились? – Беатрис достала платочек, подала Гленде.
– Это от волнения, – сказал Ллойд. – Вы переволновались, Гленда. Вы так кричали от восторга, что немудрено пойти крови.
– Кошмар какой! – девушка стремительно бледнела, словно решила посостязаться в белизне с бумагой. – Мне сейчас станет дурно! Из носа так и льётся.
– Вам надо прилечь, – Беатрис обняла её за плечи, повела к дивану. – Липси, помогите. Ллойд, освободи место.
Липси бросился к ним, но не дойдя двух шагов вдруг упал. Не запнулся, не зашатался, не замер, а просто – повалился мешком; как шёл, так и упал.
Ллойд, поднявшийся с дивана, растерянно уставился на упавшего. В лице его появился страх. Потом он перевёл взгляд на Беатрис:
– Он умер?
Гленда взвизгнула.
– Бог мой! – Беатрис отпустила девушку, метнулась к лежащему на полу Липси.
– Бог – общий, дорогая, – неуверенно промямлил её любимый.
– Липси! – Беатрис коснулась плеча мужчины. – Липси, вы как? Не ушиблись?
Но тот не шевелился и не отвечал. Ллойд тоже подошёл, опустился рядом. Гленда, зажимая пальцами нос, прилегла на диван..
Беатрис похлопала Липси по щекам:
– Липси, эй, Липси!
– Умер? – спросил Ллойд.
– Кажется, он потерял сознание, – ответила Беатрис, едва удерживая себя от того, чтобы не прикрикнуть на этого… этого ребёнка.
– Наверное, это от голода, – прокомментировал "ребёнок". – У него голодный обморок.
Липси зашевелился. Он повернул к ним лицо, и стало видно свежую ссадину на лбу.
– Что это? – слабо произнёс он. – Что со мной было? У меня вдруг ужасно закружилась голова… Мутит…
– У вас был голодный обморок, – известил Ллойд.
– Голодный? Обморок? – Липси поднялся, опираясь на подставленную руку Беатрис. Ноги его дрожали, а движения были робкими и неуверенными. Мутный взгляд переходил с лица на лицо, но по нему нельзя было сказать, что человек уже пришёл в себя и узнаёт собравшихся.
– Всё когда-нибудь бывает в первый раз, – хмыкнул Ллойд.
– Не стоило нам выходить из подвала, – покачала головой Беатрис, помогая Липси усесться на стул.
– Вы думаете, это… – не договорила Гленда.
– Думаю, за сутки с нами ничего не могло случиться, – пробормотал Липси. – Хотя, этот мерзкий запах на улице… Наверное, здесь всё отравлено.
– Да нет, это был голодный обморок, – попыталась улыбнуться Гленда. – Просто голодный обморок. С кем не бывает.
– Вам надо отдохнуть, Гленда. Я провожу вас в комнату. А Ллойд поможет мистеру Липси, не так ли, дорогой?
Ллойд неуверенно кивнул.
– Да, – слабо произнёс Липси, – что-то у меня глаза слипаются. Правда, пойду-ка я к себе… Не беспокойтесь, Ллойд, я в порядке… Спасибо, я сам, я сам…
24. День двадцать первый. Ллойд
Когда тебе не хочется вспоминать детство, это значит, что жизнь твоя не удалась. Можно сказать, что ты почти не жил.
Ллойду не хотелось вспоминать. Вернее, он просто забыл, что когда-то у него было детство. Иногда воспоминания находили себе дорогу в запутанном лабиринте извилин, среди клеток мозга, в мириадах ячеек памяти и прорывались наружу. Это было похоже на чёрное облако, вдруг застилающее сознание, это было похоже на ослепительный ядерный взрыв. Взрывная волна жалости к себе сбивала сознание с ног, и оно, кувыркаясь, выпучив от ужаса глаза, неслось куда-то к затылку и там разбивалось, расплющивалось об изнанку черепа.
В те минуты, когда воспоминания из детства заставали Ллойда врасплох, он не видел ничего, кроме отцова лица, не слышал ничего, кроме его сурового голоса, читающего очередной псалом перед тем как высечь маленького Ллойда (по окончании экзекуции тоже читался псалом, а во время последующего стояния на коленях псалтырь должен был читать сам Ллойд).
Ллойд и поныне терпеть не мог псалмы – они наводили на него в лучшем случае уныние, в худшем – ужас. Слава богу, здесь никому не приходило в голову читать псалтырь, и только Липси, иногда шепчущий перед едой молитву, вводил Ллойда в ступор ожидания страшного, чего-нибудь вроде "Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их – западнёю; да помрачатся глаза их, чтобы им не видеть, и чресла их расслабь навсегда; излей на них ярость Твою…"
Профессор Локк советовал повторять текст наоборот, задом наперёд, когда вдруг услышишь случайно где-нибудь псалом или он просто всплывёт в твоей памяти. Но Ллойду ни разу не удалось последовать этому интересному совету по причине всё того же ступора, в который его неизменно ввергали знакомые с детства звуки молитв…
Оставшись один, он взял стул, отнёс его в самый дальний угол, уселся. Попытался задремать, но было холодно. Тонкий пиджак не грел, как в него не кутайся. Он уже собрался было отправиться на поиски Беатрис, когда в комнату вошёл Маклахен.
Хозяин не заметил Ллойда в полумраке. Он подошёл к умывальнику и долго мыл руки, бормоча что-то себе под нос.
Потом включил радио. Но кроме шипения и шорохов аппарат не издал ни звука.
– Проклятье! Сдох, что ли, чёртов ублюдок Кевин, – пробубнил хозяин. – Знал бы старина Джонс, какой придурок у него вырастет… "Дредноут"!.. Вот тебе и "дредноут" пришёл! Всем нам – дредноут скоро… Ничего, ничего… Нет, но каков этот хромой чёрт, а! Как запрыгал сразу, будто и не хромал сроду…
Он ещё что-то бормотал, но за треском радио Ллойд уже не услышал. Да и не до бормотания хозяина ему было – он желал только одного: слиться со стулом, врасти в стену, раствориться в окружающей обстановке, стать незаметным, временно несуществующим.
Маклахен так и не заметил его.
