Олег Рой - Страх. Книга 1. И небеса пронзит комета
Собственно, метод Ройзельмана от каннибализма принципиально не отличался. Лишь технически.
06.12.2042.
Город. Алекс
Когда Гарри Фишер основал свою Корпорацию, Ройзельман быстро оказался у него под крылом. На какое-то время он исчез из моего поля зрения, но некоторые научные прорывы (все-таки работали мы в достаточно близких областях) определенно связывали с его именем. Знаю, что сколько-то он работал в китайском филиале Корпорации, а сюда, в головное отделение, вернулся не больше года назад. Но больше я почти ничего о нем не знал. При всех своих успехах Ройзельман был человеком совершенно непубличным. До того момента, когда сделал свое сенсационное заявление на заседании Совбеза ООН.
Лев явился туда, держа за руку девочку лет пяти-шести и довольно улыбаясь:
– Посмотрите на этого ребенка, – обратился он к присутствующим (думаю, они не поразевали от изумления рты лишь потому, что политика приучает к сдержанности). – Посмотрите внимательно и запомните ее имя. Ее зовут Надин.
– Дядя Лев, мне страшно, – нахмурилась девочка, оглядывая заполненный до отказа зал. – Так много людей. Двести девяносто шесть человек. Я никогда не видела так много людей в одном месте. И они сердятся.
Ройзельман ласково погладил ее по голове:
– Не надо бояться, Надин. Все они хорошие люди. Они скоро перестанут сердиться и полюбят тебя. Они тебя увидели, и пока этого достаточно. Теперь ты можешь идти с Ойгеном, он угостит тебя мороженым.
– Я люблю мороженое. – Уходя с ассистентом Ройзельмана, девочка уже улыбалась.
Запись, которую затем продемонстрировали техники, забыть невозможно. Она до сих пор у меня перед глазами. На лицах присутствующих был ужас. И в то же время – надежда.
Да, запись дарила надежду на спасение человечества. Но какой ценой?
Надин – и это демонстрировалось во всех отвратительных подробностях – появилась на свет не из женского лона. Она «созрела» в некоем аппарате, надетом на руку немолодой женщины с усталым лицом и потухшими глазами. Конструкция охватывала руку от плеча до кисти, так что приходилось возить ее за собой на специальной штанге, снабженной внизу тележкой. Запись – и это подтвердили многочисленные экспертизы – была подлинной. Совет Безопасности посмотрел ее в частично ускоренной версии, но это не имело никакого значения. Значение имело лишь содержание.
– Процесс экстракорпорального вынашивания в аппарате АР занимает всего сорок дней, – с нескрываемым торжеством рассказывал мой бывший однокашник. – Мы сумели ускорить созревание плода без вреда для его качества. – Это звучало как реклама производства, скажем, пива, но ужас был в другом. – Единственный недостаток этого метода – эмбрион развивается с использованием тканей материнского организма.
– То есть? Что вы хотите сказать? – растерянно спросил представитель Бельгии среди общего подавленного молчания.
– Увы, чтобы выносить ребенка, матери приходится пожертвовать конечностью. Рукой или ногой, безразлично. Но, как вы понимаете, в сложившихся условиях это не такая уж высокая цена. Не чрезмерная, во всяком случае.
Крики, вопли, общее возмущение – заседание высокопоставленных политиков превратилось в настоящий базар. Скандал вышел оглушительный. Ройзельман тут же оказался под домашний арестом…
…чтобы с триумфом выйти на свободу меньше чем через неделю.
Человечество сдалось моментально, банально опустив руки перед неизбежностью (истинной или кажущейся, не имело уже никакого значения). Или, так даже точнее, подняло их. С этого момента Ройзельман и Корпорация стали диктовать миру свои условия, превратившись, по сути, в надправительственную структуру. Им теперь подчинялось (и подчиняется) все.
На всех континентах (за исключением Антарктиды) были открыты несколько мощных заводов (невероятно, невообразимо, неправдоподобно быстро, словно им помогали какие-то волшебные силы). Корпорация немедленно создала – вернее, легализовала – свою частную армию, в считаные дни увеличив ее численность за счет частных военных компаний, «диких гусей»[14], отставников, решивших вернуться в строй, и прочих «добровольцев» (размеры «добровольческого» жалованья сохраняются в строжайшей тайне).
Расходы? Да ладно! Фишер и Ройзельман могли себе позволить любые (в буквальном смысле) расходы: деньги потекли к ним мощнейшим потоком, в котором правительственные субсидии смешивались с многочисленными частными «пожертвованиями».
Скорость изменения мира поражала. За считаные недели и ООН, и правительства отдельных государств стали не более чем функциональными подразделениями Корпорации. Неофициально, разумеется, но от того, что зритель «не видит» кукловода, марионетки не перестают быть марионетками.
Власть Корпорации была такой, что не снилась ни одному диктатору. Против диктатора можно восстать. Но как восстать против того, кто тебя… спасает? Да, спасает, спорить с этим не стал бы никто. Кроме меня, наверное. Быть может, есть где-то люди, которые так же, как и я, считают происходящее чудовищно недопустимым, но я их не знаю. Я – белая ворона. А удел белой вороны – быть общим объектом для битья.
Смахнув с лобового стекла снег, я запустил двигатель, но выезжать со стоянки не спешил. Двигаться не хотелось. Достав термос с кофе, я налил себе кружечку. Термос готовил Герман, который жил теперь в моем доме. Их бывшие с Верой апартаменты остались целиком в распоряжении моей дочери. И попробовал бы он возражать! За спиной Веры теперь стояла сама Корпорация, готовая всем своим могуществом защищать участниц программы «Дети-R».
Моя дочь перенесла потерю будущего ребенка настолько тяжело, что, по-моему, слегка повредилась рассудком (честно сказать, она никогда не была семи пядей во лбу; невероятно талантлива – бесспорно, но не зря говорят, что «у балетных ум в ногах») и так, похоже, и не пришла в себя. И едва стартовала эта чудовищная Программа, Вера тут же ринулась в нее очертя голову, не сказав даже ни слова Герману.
Вообще-то Программа – удовольствие не только сомнительное, но и недешевое. Впрочем, для тех, кому это не по карману, государство предоставляет разнообразные субсидии (хотя бы на первый взнос), а Корпорация с любезной улыбкой предлагает не менее разнообразные кредитные варианты «на самых льготных» условиях (в переводе на язык цифр это означает практически пожизненную финансовую кабалу). Но мы – люди обеспеченные, так что для Веры финансовый вопрос проблемой не являлся.
Герман, узнав о решении жены, впал в ярость. Но…
После потери ребенка Вера словно переродилась: всегда робкая, нерешительная, практически безвольная и феноменально послушная, теперь она стояла на своем тверже Жанны д’Арк. Попытки же Германа ее переубедить (довольно скандальные, надо сказать попытки, с криками и оскорблениями, ладно хоть без рукоприкладства) завершились его – ни больше ни меньше – арестом. Оказалось, что, согласно скоропалительным поправкам в законодательство, любая попытка препятствовать Исполнению Женщиной Своего Высочайшего Долга (именно так) считалась серьезным правонарушением. Показательный суд вынес решение моментально: Германа обязывали не только содержать Веру и ее ребенка, но и оплачивать протезирование (тоже, кстати, недешевое удовольствие – киберпротезы Корпорации). Впрочем, от последнего пункта его внезапно «избавила» сама Вера. Вступив в жуткую организацию WDC («Женщины, преданные Долгу») и став «лицом» рекламной кампании «Дети-R», она получила новейший киберпротез абсолютно бесплатно. Но все прочие издержки ложились исключительно на Германа, с угрозой немалого срока в случае попытки уклонения от «Долга Мужчины».
Жить с Верой Герман больше не мог (я хорошо его понимал, общение с ней и для меня стало почти невыносимым), и я, сочувствуя его потерянности, предоставил несчастному «стол и дом». Ну, не то чтобы «стол» (его балеты по-прежнему ставились, принося какие-то роялти, большая часть которых уходила на содержание Веры, но все-таки), но «дом» точно. Герман махнул на себя рукой, жаловался, что не в состоянии больше ничего создать, начал опускаться и даже, по-моему, регулярно прикладывался к бутылке. Даже бриться перестал. Потерянный человек без каких бы то ни было надежд на будущее.
Зато он варил мне кофе и немного помогал по дому. Впрочем, я его особо не донимал, понимая чудовищность его катастрофы. Дело не только в утраченной любви – сломалась вся жизнь Германа. Он ведь привык все в жизни держать под контролем, именно поэтому был для Веры такой надежной опорой. А потом явилась комета… Пусть пока поживет, думал я, а там видно будет. Может, успокоится, может, даже смирится с новой Верой, может, даже найдет в себе силы вернуться к ней…
