Вадим Михальчук - Глория
В следующий раз я очнулся от ощущения холода. Я сидел на холодном полу, поджав под себя ноги. Мне казалось, что я смертельно устал, мне ничего не хотелось, все тело ломило от боли. Я сидел в темноте, когда надо мной вспыхнул мертвенно-бледный свет. Я запрокинул голову вверх так, что почувствовал, как напряглись мышцы шеи. Я сидел, залитый этим холодным светом на холодном полу и это предпоследнее, что я помню...
Последнее смутное воспоминание было таким, как будто я плыву в темноте, я чувствую, что повис в воздухе, что мои руки и ноги свисают, как у тряпичной куклы. Мои глаза открыты, но я снова ничего не вижу. Сил нет, сил нет даже чтобы думать. Я не чувствую абсолютно ничего — ни гнева, ни любви, ни страха. Ничего...
Глава 9. Новый мир.
Когда я очнулся, то лежал в постели, укрытый белоснежным чистым одеялом. Я ощущал странные, незнакомые, но приятные запахи. Воздух был чист и свеж, но холодно мне не было. Я минутку открыл глаза и осмотрелся. Моя кровать стояла в темной комнате. На стене слева от меня переливались разноцветные огоньки — тепло-красные, оранжевые, зеленые, желтые. Я немного посмотрел на них, пока не заснул. Мне ничего не снилось.
Я не знал, когда я проснулся, но когда я открыл глаза, то в комнате было светло, как утром. Я все еще лежал в белоснежной постели, стена слева от меня все еще подмигивала разноцветными огоньками. Я лежал на спине и медленно обводил комнату взглядом, пока не остановился на мужчине в белом халате и белых брюках. Он сидел в кресле справа от меня и читал какую-то толстую книжку. Его лицо с толстыми щеками возвышалось над книгой, его глаза показались мне похожими на глаза старого бульдога.
Он посмотрел на меня поверх книги и машинально перевернул страницу. Он улыбнулся и сказал:
— О!
«В больнице я, что ли», лениво подумал я.
Толстяк отложил книгу на столик у кресла и подошел ко мне.
— Долго же ты спишь, — проворчал толстяк.
Его глаза улыбались, хотя и по-прежнему казались мне похожими на глаза старого доброго бульдога.
— Вы — доктор? — спросил его я и удивился тому, какой у меня дрожащий голос.
— Да, именно.
— Это — больница?
— Да.
— А где Рива?
— Кто это такая, сынок? — посмотрел он мне в глаза.
— Я её люблю, — ответил я и подумал: «Что за чушь я несу?».
Он улыбнулся, показывая крупные, начинающие желтеть, зубы.
— Тогда понятно. У тебя что-нибудь болит?
— Нет, просто как будто я тонну угля перетаскал — руки и ноги дрожат, противно так, — словно извиняясь, ответил я.
— Головокружение? Тошнота?
— Нет.
— Голова не болит?
— Нет. Где Рива? — я попытался сесть в кровати и тут у меня закружилась голова и перед глазами все поплыло, как будто после грандиозной попойки.
Его сильные руки уложили меня в кровать.
— Рановато тебе еще так вскакивать, — проворчал он, — отдохни, а я пока сделаю пару звонков.
— Куда? — открыл я глаза.
— Куда надо, — усмехнулся он.
— В полицию?
Он не ответил мне, потому что его большой палец нажимал на кнопку, похожую на дверной звонок в богатых домах.
— Центральная, Линкольна Томпсона, срочный вызов из больницы, — сказал он в металлическое ситечко над кнопкой в стене.
— Томпсон слушает, — ответило ситечко густым басом.
— Линк? Это Бауэр, — сказал доктор.
— О, док, как дела? Слушай, у меня дел полно, ты не мог бы потом?
— Нет, Линк, позже не получится. Парень очнулся.
Секунда молчания.
— Что-то говорил?
— Пока ничего особенного, но лучше бы ты появился сам, со всеми бумагами, что заготовил.
— Хорошо.
— Да, еще — тот умник с Земли у тебя?
— Нет, но я его позову, будет для протокола.
— Ладно, жду вас.
Доктор повернулся ко мне:
— Знаешь, если я увижу, что тебе станет хуже или начнешь волноваться, то я, пожалуй, дам тебе успокоительное. Ты не против?
— Против чего? — как всегда, умно, спросил я.
— Ну, ладно, — улыбнулся доктор.
— А как это вы со стенкой разговаривали?
Он засмеялся:
— Это не стенка, это телефон, просто вмонтирован в стену.
— Телефон?
— Ну да. А что, ты не знаешь что это такое?
— Знаю, только никогда не видел таких маленьких, да еще и в стене.
Давно, когда еще был гонцом, относил я одно письмо в Средний город, так там хозяин богатого дома, какая-то шишка на ровном месте, разговаривал с кем-то по телефону — такой черный ящичек с наушниками. Так что телефон я видел только раз.
— А вы в полицию звонили? — спросил я доктора, пытаясь не выдать волнения.
— Да, а что?
— Да так, ничего, — ответил я и подумал: «Кажется, я попал. Теперь-то уж точно в тюрягу — Чарли нет, заступиться некому. Господи, ну где же Рива?!»
— Я тебя оставлю на минутку, — сказал мне доктор и вышел, как мне показалось, сквозь стену.
Я тряхнул головой, чтобы убедиться, что не сплю, ущипнул себя за руку. Боль чувствовалась — значит, не сплю. Я присмотрелся к стене, через которую провалился доктор, и увидел, что она мерцает, как отраженный в зеркале свет. «Чудеса, да только валить мне надо отсюда», подумал я, вспомнив рассказы Саймона о Карпенуме. «Не хватало еще, чтобы на мне опыты ставили. Валить надо отсюда и поскорее».
Я попытался сесть в кровати, опасаясь, что опять налетит шторм, но в этот раз голова послушалась хозяина и сел я удачно. Пошарил взглядом — нет ли поблизости моего барахла, хотя бы штанов, а то на мне, как на Адаме, ни клочка одежды не было. Ничего не нашел и попытался завернуться в простыню, под которой лежал. Одеяло, конечно, же показалось мне пудовым, а простыня — неподъемным грузом, но обернуть себя, вернее, верхнюю часть себя, я сумел. Опустил правую ногу на пол, оказавшийся неожиданно теплым, подвинулся к краю кровати, опустил левую ногу. Оттолкнулся от кровати, как бы прыгая с обрыва в глубокую воду. Пол качнуло, меня зашатало, голова показалось мне поплавком в водопаде. Я снова с размаху сел на кровать, пытаясь утихомирить налетевший шторм. Закрыл глаза — легче не стало. Где же Рива?!
Сквозь стену вошел доктор, за ним плотный широкоплечий мужчина в темно-синей форме с незнакомыми мне знаками различия, в руках у него была черная толстая папка, на широком ремне висела кобура, из нее торчала рукоять чего-то, очень похожего на револьвер. За полицейским, если я правильно определил его профессию, вошел еще один мужчина в сером странном костюме. Странным он мне показался, потому что я никогда не видел, чтобы пиджак застегивался под самым горлом. У мужчины были длинные черные волосы, казалось, он их никогда не расчесывает, длинный горбатый нос, длинные руки с тонкими гибкими пальцами. Выражение лица у него было какое-то рассеянное, он как будто бы собирался найти что-то очень важное, да только забыл что именно. Все втроем посмотрели на меня и доктор быстро подошел ко мне:
— Говорил же — не поднимайся, слабый еще.
Он подсунул мне по спину подушку и слегка толкнул в грудь. Мне пришлось сесть.
— Так, начнем, — сказал полицейский.
Он достал из кармашка на поясе блестящий металлический браслет, что-то на нем нажал и браслет осветился приятным желтым светом. Полицейский пристегнул браслет к скобе на мундире на груди и сказал тихо:
— Инспектор Линкольн Томпсон, седьмое февраля восемьдесят восьмого года, больничный комплекс колонии Ланкасет. Опрос неизвестного лица, находившегося в неопознанном корабле инопланетного происхождения, обнаруженном на орбите Церебии, второй планеты звездной системы Бета Альгор, двадцать седьмого января восемьдесят восьмого года. Присутствуют: лечащий врач, Томас Бауэр и научный консультант, профессор ксенобиологии, Андрей Говоров, университет Альберта Эйнштейна, Земля.
Он замолчал, снова нажал браслет, который ответил тихим, на удивление, нежным женским голосом:
— Ведется запись, параметры видеоадаптера в норме, микрофон в норме, включена фильтрация посторонних шумов.
— Ну, и отлично, — довольно сказал полицейский, — никак не привыкну я к этой технике, все привык, знаете ли, сам.
Толстяк улыбнулся, но постарался, чтобы это было незаметно, Худой, как я окрестил мужчину в сером костюме, вообще никак не отреагировал, просто сидел в кресле, которое невесть как и когда появилось в комнате, и так задумчиво посматривал в потолок. Я и сам посмотрел туда, но ничего интересного не заметил.
— Ваше полное имя, год и место рождения, — явно обращаясь ко мне сказал полицейский.
Я, по своему опыту знавший, что с представителями Закона лучше не заедаться, а то быстро сгноят, ответил:
— Алекс, сто пятьдесят девятый год от Приземления, район Селкирк.
Полицейский и доктор переглянулись.
— Полное имя, пожалуйста.
— А как это? — сказал я.
— Имя и фамилия.
— А, фамилия, — протянул я.
— Арчер, Алекс Арчер, — шевельнулись мои губы как бы сами по себе.
— Хорошо, Алекс Арчер, — посмотрел внимательно на меня полицейский, — насчет района понятно, а как называется твоя планета?
