Никита Аверин - Революция

— Мама, — Яков обратился к стоящей рядом женщине в коротком поношенном пальто, — что происходит?

— Ничего, Яшенька, все хорошо, — женщина крепко обняла сына, стараясь не выдать перед ним своего испуга. В отличие от детей, взрослые прекрасно понимали, что ждет их в конце этой поездки. Но они еще не знали, насколько страшнее окажется реальность по сравнению с их самыми мрачными ожиданиями.

Единственным исключением являлся Михолок Штейн, отец Якова, который с самого начала знал, что им всем уготована смерть. Еще в Варшаве, при посадке на поезд, Михолок стал ждать смерти, и потом все время, каждую минуту, секунду, он знал, что его и членов его семьи могут убить в любой момент. Просто выстрелят в затылок за то, что ты поднимешь глаза на охранника, или за то, что не расслышишь приказа, или просто конвоир окажется в плохом настроении.

Штейн-старший знал, что их везут в лагерь уничтожения. Знал, что четверо суток в тесном вагоне без окон и элементарных удобств станут последними днями в их жизни. Когда поезд достигнет конечной станции, то ему, его жене Марии, а также их сыну Якову и дочке Еве придет конец.

Но Михолок не делился своими догадками с окружающими, даже с женой. Несмотря на страх и отчаяние, он верил в то, что Бог не оставит их и не допустит столь чудовищного преступления. Погибнуть могут другие, только не он и не его семья.

Тем временем железнодорожное полотно плавно уводило поезд все глубже в лес, пока не уперлось в тупик, в котором располагался лагерь. Эшелон постепенно замедлял ход, пока, наконец, не остановился.

За закрытыми дверьми вагонов раздавались собачий лай и отрывистые команды на немецком языке. Через некоторое время двери распахнулись, узников ослепил яркий направленный свет прожекторов.

— На выход! Быстро, быстро!

Вошли несколько солдат и принялись выгонять пассажиров из вагона, придавая вес своим командам при помощи тумаков и зуботычин. Они не делали разницы между тем, кого ударить, с одинаковой жестокостью избивая женщин, детей и стариков.

— Пойдемте, быстрее! — Михолок схватил жену за руку и потянул к выходу из вагона. — Дети, держите нас за руки! Ни в коем случае не отпускайте…

Произнести фразу до конца Штейн старший не успел. Пространство вокруг них наполнилось грохотом выстрелов и последовавшей за этим какофонией криков боли и ужаса. Побоями и бранью евреев выталкивали из вагонов и загоняли на специальную разгрузочную платформу.

Яков, охваченный паникой, крепко ухватился за руку матери и испуганно озирался по сторонам.

Оказалось, что внутрь лагеря доставили не весь эшелон, а только первые пять вагонов. Площадку, на которую выгнали узников, с трех сторон охраняли солдаты в форме СС и вахманов, от которых сильно разило спиртным.

— Внимание! Просьба построиться: женщины налево, мужчины направо.

Несколько солдат из оцепления врезались в столпившихся узников и силой стали рассортировывать их на женскую и мужскую половины. При этом они требовали отдать багаж.

— Не беспокойтесь, вам все вернут! — улыбался вахман, буквально вырывая из рук Михолока чемодан со всеми оставшимися после погромов пожитками семьи Штейн. — А сейчас встаньте в правую очередь!

— Простите, но… — попытался было возразить Михолок, но немец его не слушал. Штейн растерянно посмотрел на жену. — Прости, милая, я не смог ему помешать.

— Все хорошо, Михолок, — жена постаралась приободрить мужа. — Он сказал, что мы получим вещи назад.

— Ты что, и правда ему веришь? Мария, ты до сих пор не понимаешь, куда нас привезли? — возмутился Штейн. Мужчина был напуган и унижен и чуть не выплеснул свое отчаяние на жену.

— Михолок, не повышай голос при детях! Им и так страшно.

Штейн примолк, но было поздно. То, что он боялся озвучить во время четырехдневного переезда, наконец-то прозвучало. Его слова заронили зерна страха.

Стоявшие рядом с ними люди стали настороженно оглядываться вокруг. Несмотря на улыбчивые лица охранников и их слова о том, что здесь узникам нечего бояться, многие из прибывших догадались о том, какая участь их ждет.

Над лагерем стоял смрад от разлагающихся тел.

Поднялись шум, плач и крики. Люди принялись валяться по земле и отказывались подчиняться приказам охранников.

— Прекратить панику! Немедленно построиться и пройти к навесам! — заорал в жестяной рупор офицер в форме унтершарфюрера СС. Людей, оказавших сопротивление, немцы и вахманы принялись избивать плетками, прикладами карабинов и просто руками и ногами. Несколько солдат из оцепления вновь выстрелили в воздух. Унтершарфюрер продолжал успокаивать толпу. — Вам нечего бояться! Вы обязаны помыться в бане, после чего вас отправят работать на Украину.

Прибывшие на поезде люди сдались. Подгоняемые ударами охранников, наконец-то стали строиться в мужскую и женскую очереди.

— Михолок! Яков! — в отчаянии закричала Мария, когда коренастый вахман грубо вырвал ее из объятий мужа и оттолкнул сына в сторону мужской половины толпы.

— Не смей трогать мою жену!

Это стало последней каплей. Штейн старший бросился на обидчика с кулаками. Но что хилый ученый мог противопоставить профессиональному солдату? Вахман лишь раз ударил Михолока прикладом автомата в солнечное сплетение, и тот без чувств рухнул на землю.

— Нет! — Мария из последних сил пыталась дотянуться до распростертого на земле мужа, но толпа волокла ее в противоположную сторону. Женщине ничего не оставалась, кроме как пытаться удержать рядом с собой плачущую Еву. — Яков, позаботься об отце…

Юноша бросился на помощь Штейну-старшему, но ему помешал солдат, держащий на поводке хищно оскалившую пасть овчарку.

— Куда прешь, собака? — немец преградил Якову дорогу к отцу и показал пальцем в сторону одного из навесов. — Мужская раздевалка в той стороне. Иди! Или ты хочешь, чтобы я, Mensch,[44] помог тебе найти дорогу? Шевелись, еврейская собака!

Яков, который к этому моменту уже пребывал в полуобморочном состоянии, послушно побрел в указанном направлении.

«Собибор» действовал как четко отлаженный механизм. Раздевалки для мужчин и женщин представляли собой навесы, загороженные с трех сторон. Люди, подгоняемые ударами охранников, быстро раздевались и отдавали вещи источающим сивушный аромат вахманам. Рядом с раздевалками имелось помещение, называемое «кассой», куда надлежало сдавать ценности.

— Не волнуйтесь! После бани вы получите свои вещи в целости и сохранности! — уверял запуганных людей краснощекий солдат, забирая деньги у очередного несчастного.

— Простите, но как вы поймете, кому и что возвращать? — в недоумении спросил отдавший ему деньги толстый поляк, трясущийся от холода и страха.

— У нас ничего не пропадает! Пошел, не задерживай очередь! Следующий!

В женской половине раздевалки не только заставляли раздеваться догола, но стригли женщинам волосы. Срезавший локоны практически под корень цирюльник успокаивал плачущих женщин.

— Это все ради вашей пользы, милочка! В дороге вы могли подхватить вшей. А после бани мы выдадим вам чистую одежду, и вы можете больше ни о чем не волноваться. А волосы еще отрастут!

Охранники уже теряли последний налет дружелюбности и постоянно подгоняли и торопили людей. А если кто-то не хотел или медленно раздевался, то тут же начинали избивать плетками, прикладами или травили собаками.

От каждой из раздевалок далее шел коридор длиной в сорок метров и шириной около трех метров. Женщин с детьми направляли в один коридор, мужчин — в другой.

— Снять одежду! — один из вахманов в мужской раздевалке ткнул дубинкой в плечо Якова Штейна. — Ценные вещи сдать в кассу!

Двигаясь словно во сне, Яков вывернул карманы своего пальто, в которых практически ничего не было. Лишь пара грошей и несколько листов бумаги.

— Что это? — спросил краснощекий солдат-кассир, разворачивая листки. Яков запоздало понял, что это чертежи отца, неведомо каким образом оказавшиеся во внутреннем кармане его пальто. — Ты Штейн, инженер-конструктор?

Штейн-младший автоматически кивнул, слабо понимая в этот момент, что происходит вокруг него. Тем временем краснощекий что-то сказал стоявшему неподалеку вахману. Тот схватил Якова за рукав и оттащил в сторону.

— Стой здесь. Пойдешь в другой очереди.

Яков вновь кивнул, выискивая глазами в толпе свою семью. Но перед его взглядом все плыло, нагие лысые люди были абсолютно идентичны. Ему не оставалось ничего иного, кроме как стоять и наблюдать за происходящим со стороны.

Только сейчас он заметил, что немцы отделили от общей толпы не только его. На площадке перед вагонами остались старики и те люди, кто не имел сил передвигаться самостоятельно. Но почему-то их тоже заставляли раздеваться и отдавать ценные вещи и деньги.