Андрей Лазарчук - Любовь и свобода
Мы поехали на мотоцикле господина Рашку потому, что дорога не настоящая и машина не пройдёт.
Мотоцикл водит хорошо Маркиз он и сел за руль. Я за ним а, Поль в коляску с собакой. Это старый армейский мотоцикл «Барсук» он, жрёт любое горючее и, едет где хочет. Только медленно как трактор. Говорят что, после войны на них фермеры пахали землю. Ни чего странного. У него сзаду крюк, а впереди шкворень для пулемёта. Но мы пулемёт не взяли. Потомучто в коляске ехал Поль а, он оружия в руки не берёт это все знают. Поэтому за него приходится стражаться другим. Это не в укор а, просто, к слову.
Мы долго ехали вдоль берега озера до причала километра три и потом от берега через бугры. Это где старый причал немного подальше. Там такое место что, людей мало ходит. Просто там нечего делать. Мокрый лес ходить трудно и противно. Есть змеи. Нет ни ягод ни грибов ни зверья. Раньше такие леса называли ведьмиными. Это когда верили в ведьм. Потом перестали.
А перед поездкой Поль долго разговаривал с командиром. Наверное пол часа.
Сейчас он показывал куда, ехать. Мы нашли нужную лощину. Она нас привила на странную поляну. Вокруг был хилый полу мёртвый лес. Потому что, казалось холоднее чем, обычно и, везде. Поль сказал остановиться и остановились. Маркиз не стал глушить мотор он сказал ему так спокойнее. Мне Поль сказал за ним не ходить а, сам пошёл. Медленно и как бы что то ища. Потом он остановился немного дальше от нас. И тут получилось что то чего, я не понял.
Потому, что перед Полем как будто раздвинули занавес как в театре. И я увидел большой чёрный треугольник высотой в дом и шириной примерно тоже. А потом мне показалось это был не треугольник а, конус, как шатёр горцев, но у них шатры цветные а, этот был совсем чёрный. И я вспомнил страшилки про чёрный шатёр в который, нельзя войти. Ты к нему идёшь идёшь идёшь а, он к себе не подпускает. И путешественник изнемогает и падает и, тогда шатёр его пожирает. Не знаю правда это или, нет. Но вот сейчас я сам увидел как, Поль подошёл. И он знал где, его искать. И может быть он смог бы в него войти. Командир потом сказал что, Поль мог перенести этот шатёр перед домом и в нём вылечить раненных.
Но тут вспыхнула вспышка такая же как, у карабина командира. Который раньше был у шестипалого. Вспышка была от дерева к Полю. Очень сильная. Мы стали стрелять в дерево но, там никого не оказалось. А Поля разорвало на части. Мы нашли только целую руку и часть головы и всё. Очень сильный был взрыв. И чёрный шатёр сразу исчез. А на том дереве мы нашли второй такой же карабин привязанный. Горцы ставят такие самострелы на горных тропах. Только там старые ружья или даже арбалеты. И тонкие верёвки. А здесь верёвки не было а, какой то приборчик с линзами. Я его сразу снял.
Мы сложили что, осталось от Поля, в мою куртку. И поехали на зад.
Да, и собака пропала. Она была недалеко от Поля когда, это случилось. А от взрыва мы не сразу начали видеть. Мы её звали и искали. Но пришлось ехать одним.
Вот так плохо закончился день который, начинался очень хорошо.
Конец сочинения 11.
Глава двадцать третья
— Мы тут посовещались…
Лимон открыл глаза. Вернее, постарался открыть глаза. Веки будто слиплись, пришлось их тереть и приподнимать пальцами. Ещё немного, мрачно подумал он, и будут меня звать Лысаком… как там у Верблибена: «младые девы, вздымающие веки Столь старому отродью, что даже борода его… брада его…» Забыл.
Это была Элера. Младая дева. За ней толпились братья, числом два: Эдон с Брюаном, с сумкой чрез плечо. Смеркались сумерки…
— Да, — сказал Лимон. — Вы говорите, я, если не пойму, переспрошу.
— По поводу раненых, — сказала Элера.
— Что именно?
Язык всё ещё был распухший, но Лимон как-то приспособился, и речь получалась почти внятная. Надо было только не торопиться…
— Отец рассказывал… он же почти ничего не помнил, совсем какие-то обрывки… что когда он был молодым, ещё до мамы — из его крови выделяли плазму и вводили смертельно раненым, и те выживали. Вот сейчас попробовали повторить, но не получилось…
— Дальше.
— Но мы же — его дети! Может, у нас такая же кровь?
— Так, — Лимон понял, что очнулся. — А вы можете так же, как он?..
— Не проверяли, — сказал Брюан, — не пришлось. Но всякие порезы затягиваются моментально и никогда не гноятся.
— Всё ясно, — сказал Лимон. — С кого начнём?
— С меня, — сказал Брюан. Только сейчас Лимон увидел, что он бледный как бумага. — Брат всё-таки опытнее меня во всех этих опытах, а Элька… она больше в маму…
— Сколько времени понадобится? — спросил Лимон.
— Да… мы первую дозу уже отогнали, можно уже вводить…
— Тогда пошли!
Раненые лежали по двое: Дину с Ин-Пи, оба не слишком тяжёлые, и пограничник Тулан с Фитором, пареньком из станционного посёлка, который был с ними в лагере (Сапог его вспомнил) и у которого сейчас гнили обе ноги: он пытался бежать, и деревенские влепили ему с двух стволов дробью пополам с крупной солью. И Тулан, и Фитор приходили в сознание изредка и были откровенно плохи.
Госпиталь разместился в обихоженном крыле главного корпуса — то есть, по сути дела, в квартире Поля. Это получилось само собой, как будто так и надо. Но всё время на глаза попадались какие-то очень личные вещи, вроде фотографий на стене или застеклённых полок с тряпичными куклами в неизвестных науке костюмах.
И так получалось, что Лимон сейчас разгуливает по этой квартире как хозяин, а настоящие хозяева держатся за ним, подобно свите… Они вошли в проходной зал, откуда был вход в обе палаты, и сидевший в кресле с книжкой аптекарский сынок (как его?.. забыл) вскочил им навстречу.
— Как они? — спросил Лимон.
Тот только покачал головой.
Лимон поколебался несколько секунд, потом направился в палату тяжёлых.
Госпожа Тана и госпожа Илутера, жена аптекаря, обеспечили раненым весь возможный уход, так что в комнате даже не воняло; но видно было, что оба раненых уже доходят. Лимон постоял, держась за спинки кроватей, как будто получая через них какую-то информацию. Дети Поля мялись за его спиной.
Лимон обернулся.
— Первому — Тулану, — сказал он. И для верности показал: — Вот этому.
Эдон молча кивнул. Присел рядом с раненым пограничником на корточки, закатал рукав. Не глядя, протянул руку. Брюан вложил в неё длинную резиновую трубку. Эдон наложил жгут раненому повыше локтя, снова протянул руку. Брюан достал из сумки большой — реально большой, Лимон раньше таких не видел — шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и подал брату. Потом подал ватку со спиртом. Тот стал тереть бледную влажную кожу на сгибе локтя. Появилась лёгкая краснота. Эдон несколько раз примеривался, наконец воткнул иглу, потянул поршень — в шприце заклубилась чёрная кровь. Сними, сказал Эдон. Брюан осторожно снял жгут. Эдон начал вводить содержимое шприца в вену. Лимон видел, как в иглу медленно втянулись завитки крови. Шла минута за минутой. Наконец Эдон ввёл всё до конца, вынул шприц и, подложив ватку, согнул локоть.
— Всё понял? — спросил он брата. Тот, почему-то бледный и потный, кивнул.
— Пойдём делать вторую дозу, — сказал Эдон. — Завтра, если понадобится, повторим…
— Я могу колоть, — сказала Элера. Элька. — Хоть колоть-то я могу?
— Наверное, — сказал Эдон. — Завтра и решим.
Лимон посмотрел на лежащих. Ничего не изменилось.
— А когда?.. — начал он.
— Не знаю, — сказал Эдон.
В дверь заглянул Ин-Пи. Он держался одной рукой за брюхо, но в целом выглядел ничего себе. Пожалуй, подумал Лимон, получше, чем я или Брюан…
— Вот ведь, — сказал он. — Папка ваш. Сколько людей ему всем обязано… и так…
Он вдруг взрыднул, закрылся рукавом и исчез.
Лимон застыл в непонятном испуге. Осторожно оглянулся. Дети Поля стояли с каменными лицами. Даже Элька. Ни слезинки. Просто закушенные губы.
— Я загляну к Дину, — сказал он. — Вы идите пока.
— Мы через полчаса… ну, или чуть больше, — сказал Эдон. — Можешь тут подождать.
— А я нужен? — спросил Лимон.
— Ну… а кому вводить?
Лимон кивнул. Конечно, он командир…
— Ему, — он показал на Фитора.
— Командир, — сказал Эдон нерешительно. — Вообще-то военная медицина предписывает…
— Я знаю, — сказал Лимон. — Но мы сделаем, как я сказал.
Он дождался, пока дети Поля уйдут (держась чуть плотнее, чем обычно держатся друг к другу люди, даже самые близкие друзья), и вошёл к палату к Дину.
Тот лежал с открытыми глазами, совершенно неподвижно. Услышав Лимона, он скосил глаза, но ничего не сказал.
— Не спишь? — спросил Лимон, просто чтобы с чего-то начать.
— Нет, — равнодушно сказал Дину. — Просто лежу.
— Больно?
— Почти нет. Так… распирает.
Они помолчали.
— Эдон делает какое-то зелье, — сказал Лимон.
