Нил Шустерман - Разобщённые

Придя домой, Маркус показывает Леву письмо, однако держит его так, чтобы брат не сразу смог до него дотянуться.

— Только обещай мне, что не провалишься в какую-то унылую чёрную дыру, когда ты сидишь словно сам не свой, думаешь о чём-то и только и знаешь, что неделями играешь в дурацкие видеоигры.

— Когда это я туда проваливался?

Маркус корчит ему гримасу, означающую «кому ты пытаешься втереть очки»? Он прав. Поскольку Лев под домашним арестом, заняться ему особенно нечем. Правда и то, что получив весточку от Коннора он всегда впадает в задумчивость, задумчивость переходит в депрессию, а уж она заводит его в такие места, куда лучше вообще не соваться.

— Эту часть твоей жизни тебе надо бы оставить за кормой, — твердит ему Маркус.

— Ты прав и неправ, — отвечает Лев. Он не пытается что-то объяснить, потому что и сам не знает, чтó имеет в виду, знает лишь, что так оно есть, и точка.

Он вскрывает письмо. Почерк тот же, что и всегда, но Лев подозревает, что это не рука Коннора — тому нельзя оставлять никаких следов. Верная подруга паранойя крепко держит их всех в своих лапах и не собирается сдавать позиции.

Дорогой кузен Левий,

Посылаю тебе запоздалое поздравление с днём рождения. Я знаю, четырнадцать значит для тебя гораздо больше, чем для многих других, учитывая, через какие испытания тебе пришлось пройти. Мы тут, на ранчо, в гору глянуть не успеваем. Большие мясозаготовительные компании угрожают задушить нас, но мы пока держимся. Разработали бизнес-план, который может спасти ферму, если до нас всё же доберутся.

С тех пор как я стал главным управляющим ранчо, мы работаем как проклятые, а от соседей помощи не дождёшься. Так бы хотелось всё бросить и умотать куда-нибудь, но кто же тогда позаботится о здешних работягах, если не я?

Нам известно, в каком ты положении, знаем, что ты не можешь приехать в гости. Да и не надо. В наших краях ходит коровье бешенство, так что лучше сюда не соваться и надеяться на удачу.

Будь здоров и передай привет брату, он так же здорово поддерживает нас, как и ты.

Искренне твой

Лев читает письмо несколько раз, пытаясь докопаться до сути его иносказаний. Юновласти угрожают разгромить Кладбище. Коннору трудно поддерживать убежище в рабочем состоянии без достаточной помощи со стороны Сопротивления. Лев отдалился от этого подпольного мира отчаявшихся душ, и получить от них весть — всё равно что услышать под ногами треск тонкого льда. Леву хочется бежать — безразлично в каком направлении. Бежать к Коннору или бежать от Коннора. Мальчик не знает, какое направление избрать, знает лишь, что заниматься бегом на месте становится непереносимо. Как бы ему хотелось написать ответ! Но он понимает — это слишком рискованно. Одно дело получать время от времени письмо от какого-то кузена, и совсем другое — пытаться послать весточку на Кладбище. Это, наверно, всё равно что нарисовать у Коннора на спине мишень. К досаде Лева, общение с «кузеном Карлом» может быть только односторонним.

— Ну, как там дела на «ферме»? — спрашивает Маркус.

— Неважнецкие.

— Но мы же делаем всё, что можем, правда?

Лев кивает. Маркус — активный член движения Сопротивления. Вызывается добровольцем на спасательные акции, вылавливает беглых расплётов и отправляет их в Убежища, помогает и деньгами, которые зарабатывает в качестве адвокатского поверенного.

Лев протягивает письмо Маркусу. Тот читает и, судя по виду, оно удручает его так же сильно, как и Лева.

— Надо подождать. Может, всё устаканится.

Лев меряет шагами гостиную. На окне нет решёток, но на мальчика вдруг нападает такая клаустрофобия, как будто его засадили в яму без окон и дверей.

— Я должен во всеуслышание выступить против расплетения, — молвит Лев, посылая подальше всю их конспирацию. Всё равно его больше не подслушивают. Сейчас, когда он ведёт жизнь отшельника, постоянное наблюдение ни к чему. Юнокопам что, больше делать нечего, кроме как пялиться днями напролёт на парня, который только и делает, что ничего не делает, лишь бродит по дому брата и пытается раствориться в забвении?

— Если я выступлю, люди прислушаются, они же испытывали ко мне раньше сочувствие, так ведь? Они будут слушать!

Маркус громко хлопает письмом по столу.

— Знаешь что, для человека, которому пришлось пережить столько всего, ты просто жуткий наивняк! Люди сочувствовали не тебе — они сочувствовали маленькому мальчику, ставшему хлопателем. Они смотрели на тебя как на его убийцу.

— Но мне надоело сидеть здесь сложа руки! — Лев бросается из гостиной в кухню, стараясь сбежать от правды в словах брата, но Маркус следует за ним.

— Неправда! Ты много делаешь! Вспомни о ваших с Дэном воскресных беседах.

Лев только ещё больше свирепеет.

— Но это же всё в рамках наказания! Ты думаешь, мне ах как нравится быть заодно с юнокопами? Держать всех этих детей на коротком поводке ради них?

Вот Коннор — в этом Лев совершенно уверен — никогда и ни за что не стал бы выполнять для юнокопов грязную работу.

— Ты сделал больше, чем кто-либо другой, Лев! Многое изменилось благодаря именно твоему вкладу. Пришло время и тебе пожить собственной жизнью — ещё год назад ты и на это не мог рассчитывать. Так что если ты хочешь, чтобы все твои страдания были не напрасны, то просто живи и оставь нам заботы обо всём остальном!

Но Лев снова стремительно проносится мимо брата.

— Куда это ты собрался?

Лев хватает наушники и игровую приставку.

— К себе в голову. Или ты и туда за мной попрёшься?

И в следующий момент он уже погружается в «Стихию огня и магии» — игру, уводящую его далеко-далеко от жизни и воспоминаний. Но даже при этом ему кажется, что Маркус и впрямь последовал за ним в его голову. А также Коннор и Риса, Маи и Блэйн, Секач и СайФай — все они здесь, и каждый борется за место в его разуме. Он никогда не забудет их, никогда их не бросит...

...хотя и не уверен, что ему так уж этого хочется.

В один прекрасный день всё резко меняется. В этот день к ним приходит девочка-скаут.

Морозное утро понедельника после очередной воскресной проповеди для парней, которым грозит состояние распределённости, и пробежки по лютому холоду. Дэн, машина которого не пожелала завестись, остался у них на ночь, иначе ему, чего доброго, пришлось бы ночевать где-нибудь посреди дороги. Он готовит завтрак, пока Маркус собирается на работу.

— Ты же знаешь — я против расплетения, — говорит Дэн Леву, ставя перед ним тарелку с яичницей-болтуньей, — но ДПР для меня немного слишком экстремистская организация. Стар я для борьбы против системы. Я могу только стонать и жаловаться, на большее сил нет.

Лев знает — Дэн делает куда больше, чем говорит. Он агитирует против расплетения при каждом удобном случае. Самому Леву это запрещено. Впрочем, согласно Маркусу, ни к чему хорошему проповеди пастора всё равно не приведут.

— Сопротивление, само собой, подкатывалось ко мне с завлекательными предложениями, — говорит Дэн, — но с меня пока хватит всяких организаций, какими бы славными делами они ни занимались. Предпочитаю быть беспартийным смутьяном.

— Как по-вашему, — спрашивает Лев, — чем мне заняться?

Бывший пастор задумчиво осматривает лопатку, на которую налипли кусочки яичницы.

— Я думаю, тебе надо убраться в своей комнате. Я туда заглядывал, так она, похоже, расплелась Бог знает во что.

— Я серьёзно!

— И я серьёзно. — Он кладёт лопатку и садится рядом с Левом. — Тебе четырнадцать, Лев. Большинство ребят твоего возраста не пытаются переделать мир. Попробуй расслабиться и заняться делами, подобающими четырнадцатилетнему подростку. Поверь мне, по сравнению с попытками спасти мир уборка в комнате покажется тебе настоящим праздником.

Лев ковыряет вилкой в тарелке.

— До того, как всё это со мной случилось, моя комната всегда была вылизана до блеска.

— Ну, крайности тоже ни к чему.

На кухню заходит Маркус, присаживается у стола, и в это время звенит дверной звонок. Маркус вздыхает и смотрит на Лева, который как раз закончил завтракать.

— Не откроешь?

Лев подозревает, что это пришла Дарси, учительница, специально назначенная для того, чтобы учить его на дому — потому что даже бывший террорист должен уметь решать квадратные уравнения. Но она обычно так рано не приходит.

Лев открывает дверь — за нею стоит девочка в скаутской форме; в руках у неё коробка, наполненная красочными пачками печенья.

— Привет! Не купите наше печенье?

— А ты не старовата ли для скаутов? — с ухмылкой спрашивает Лев.

— Ну, знаешь ли, — отвечает гостья, — какая разница, сколько мне лет? Мне всего-то четырнадцать. Хотя, вообще-то, да, с печеньями ходят девочки помладше, так что ты, пожалуй, где-то прав. Я просто помогаю своей младшей сестре, если тебе так уж хочется знать. Так что — я могу войти? Здесь холодно.