Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 1. Возлюбить себя
— Та-ак…это вы вроде дезертиров… Поня-а-атненько… Ну, а куда делся ныне сам старлей Круглов?
— В настоящее время старший лейтенант Круглов вместе с сержантом Бузиной находятся на внешнем боевом дежурстве во вверенном Вам, товарищ Босс…э…на вверенной Вам базе! Вместе с Вашими бойцами, товарищ Босс. Производят патрулирование местности на предмет изучения общей обстановки.
— А остальные? Пристают к моим женщинам, играют в кости на моё имущество и с наслаждением обжирают мой склад? В бане хоть все были?
— Никак нет, товарищ Босс, не пристают и не играют! Обед строго по Вашему расписанию. Так точно, товарищ Босс! Помывку и стирку отделение прошло в полном объёме. В настоящее время по распоряжению товарища Вячеслава остальные бойцы приводят в порядок жилой дом на внутреннем дворе для дальнейшего расселения. И осуществляют заготовку топлива для обогрева здания.
— Ух ты, бли-и-ин…, - восхитился я. — У меня теперь, как ты хотел сказать, имеется в подчинении собственный небольшой гарнизон? И каким числом боевых единиц? С вашей стороны?
— В количестве пяти единиц личного состава, товарищ Босс! Включая меня! Все бойцы, согласно характеристик командования, морально устойчивы, надёжны и тактически грамотны.
— Ну, от скромности вы не умрёте, это ясно. Погоди, погоди-ка, я — то помню, что вас ещё шестеро оставалось! Где ж ещё один подевался?
— Умер он. От ран. — Гришин мягко вмешался. Пять дней тому как. Его нашпиговали тогда хорошо. Как к воротам он добежал — не поймут. Видимо, в горячке, да парня к тому же Бог здоровьем, видимо, не обидел. Да только всё равно отошёл. Всё просил молока…
— Ему хоть дали молока?! — я не знаю, отчего мой голос вдруг сделался резким и глухим…
— Как не дать? Дали. Развели порошковые сливки, и дали. Испил, перекрестился хлопец, и умер, сердешный… — Гришин вздохнул.
— Господи прости…как же глупо всё вышло…, - начал было я, но Гришин меня перебил, поменяв тему разговора:
— А что, герр Босс? Вы — то сами как? Вижу, что отходите, о нас спрашиваете, но про себя всё ни слова…
Я повернул голову к нему:
— Вообще-то я рассчитывал это услышать от тебя, Домовой медсанбата! Ты думаешь, я знаю, что со мной?! — потянулся я к стакану с водой на полке.
Гришин кивнул на Лёву:
— А вон, — у него и спросите. Он же Вас и чинил… А буквально за минуту до того, как за Вас взяться, разрезал прямо тут, при мне, свою ногу. И железки на живую из себя клещами рвал. Прям из кости, представляете? Кое-как на скорую руку обкололся и рвал. Как не вырубился от боли, не ведаю. Меня и то чуть не вырвало. Ему этот ёжик тремя концами да на всю длину-то и вошёл. Одним концом прямо в пятку. Брр! Ему Вероника прямо во время операции над Вами раны промывала да перебинтовывала… А он уже Вас резал. На одной ноге, считай, стоял. Торопился. Вы, говорят, «уходили». — Мне показалось, что в голосе Гришина сквозит нечто… Осуждение?
Я поперхнулся водой и закашлялся. Как же так? Пацан этот? Меня?! Вот так фокусы! Парень, — зелёный совсем, да вдобавок сам, еле прыгающий на пробитой «ежом» ноге, — доставал меня из Тоннеля Вечности?! МОИМ ежом, моим ЛИЧНЫМ изделием… Я готовился его убить, пустить на корм атакующим Базу псам…
Как же ты мучился, Человек, спасая мою жизнь и страдая сам, истекая кровью и не думая ни о заражении, ни о собственной боли, ни о своей шкуре… Сам не заботясь о себе, выдирал меня из лап смерти…
Гришин тем временем продолжал:
— …Тут Николаевна Ваша совсем зашивалась уже и со мною, а тут и Вы, и тот парень, и сам Лёвка на одном курчонке прискакал, чуть не падая… У Вас, Босс, две пули немного выше сердца прошли. Три дня на волосок, можно сказать, были. Тоже, говорят, хороши, — сперва атаку собак отбили, роздали приказания, а потом уж и рухнуть с мостков отважно попытались… А теперь вот, — смеётесь! Солдатам нагоняй устраиваете прямо в палате! А Лёвка ещё не скоро ходить толком будет. Кости все раздолбаны в хлам, — и в пятке, и в стопе. Сам себя калечил и латал, бедняга… Вам и ему ребята все свою кровь давали. Так что Вы с ним ноне вампиры…
Но я уже почти не слышал его, бубнящего себе под нос и покачивающего удивлённо головой. Я не отрываясь смотрел в эти синие, как озёра, и ещё по-детски наивные глаза, и не мог оторвать души от их искренней чистоты:
— Бля-аа…как же так? — Странный, незнакомый спазм не давал мне договорить. Мучительно хотелось кричать и просить прощения у этой молодости, у этого большого сердца…
Лёва развёл смущённо руками и снова по-девичьи покраснел:
— Так это…товарищ Босс… Я до армии на нейрохирурга учился. Едва закончил, как забрали. Меньше года служу. Так что почти всё помню, так выходит…
Я потрясённо молчал. Воистину неисповедимы пути твои, Господи… Ты сохранил его, сохранил для того, чтобы именно он не дал мне встретиться с Тобою раньше срока… Ты, о Господи, заставил меня тогда открыть ему эти треклятые ворота… А ведь я так старательно стремился его уничтожить… Я буквально с восторгом видел его в перекрестье своего прицела. Так тщательно я всё выстроил и спланировал… Как всегда, буднично и чётко.
«В руках твоих судьбы и жизни никчёмные наши, Всевышний… Отец мой небесный, как же жить нам без греха такого, когда люди — псы. Нелюди. И псы — тоже не люди… Как среди сияния тысяч пустых, никчёмных стекляшек различить единственно истинную Звезду? Прости же, прости всех нас, грешных, Господи»!!!
Я отвернулся к стене. Меня отчего-то мутило и хотелось немного побыть одному. Поняв это, Иван сделал знак Лёве, и они тихо устроились на топчане у Гришина, что-то почти неслышно обсуждая.
Через несколько секунд я непроизвольно поймал себя на том, что про себя читаю слегка подзабытый уже «Отче наш»…
XVIII
За прошедшую неделю с лишним меня просто задолбали всяким щедрым кормом и визитами. От первогои кормом и визитами. От первой я раздобрел, а от вторых устал.
В конце концов я стал взашей гнать всех. Исключения составляли визиты по делу.
Из них я узнал, что теперь в нашем строю находится пятнадцать мужиков. Правда, трое из нас пока были воинами на костылях, но остальные вполне справлялись и без нашей валерьяновой хромоты. Я уж даже подумывал, — а не стать ли мне просто главой клана и дорогостоящим теоретиком практицизма выживания?
Что-то мне говорило, что скоро так и будет. Во-первых, по здоровью, а во-вторых… — ну, где мне ещё там толкаться с молодыми? Практически все из них ведь не просто крестьяне.
Поэтому, выползая парализованной каракатицей на поверхность, я обнаружил наверху практически полноценный военный лагерь, отремонтированный дом и курящийся над ним дымок из сварганенной кем-то в доме простейшей печи. Там уже расположились новоприбывшие, а также «караулка» для стоящих на часах. Размах начатой Вячеславом деятельности впечатлял.
«Лишние» руки никогда не бывают бесполезными. Значительно прибавилось и топлива. Собираемый топляк и прочее дерево исправно тащилось и пилилось, сушилось, рубилось и укладывалось в поленницы. Снег не успевал покрывать вылизываемый до блеска двор. Посреди двора на специально подготовленной площадке горел аккуратный костерок, над которым постоянно подогревался в котелке талый снег.
Ставка в Филях, что сказать?!
На улице вращались здоровые, а в недрах убежища вовсю бушевал выкатанный из бинтов и ваты псевдо-фараон Гришин, наводящий просто жуткий кавардак на складе. Как оказалось, у Тутанхамона, — я так его теперь и зову, — обнаружился недюжинный талант к наведению «порядка».
Судя по всему, наведение этого порядка в вещах помогают человеку привести в это состояние попутно душу и мысли.
Гришин в этом сейчас явно отчаянно нуждался. И именно поэтому я счёл нужным не тащить его на приготовления к уничтожению себе подобных, а занять самыми мирными делами, — хлопотами по хозяйству…
…Курю, дышу, развалившись на вытащенном мне стареньком кресле. Наблюдаю за обстановкой и молча дожидаюсь, пока из патруля вернутся остальные.
Вскоре отпирают ворота. Выслушиваю подошедшего тут же ко мне Сабира.
После Хатыни, устроенной нами своре, та своими жалкими остатками рассосалась по окрестностям. Некоторое время спустя со сторону Радийки слышались нечастая стрельба, крики и визг раненых животных. Спустя час с лишним какофония прекратилась. И лишь изредка будоражащие тишину выстрелы и сковчанье подстреленной бестии нарушали покой горных склонов. Как мне рассказали, зажаренных и дымящихся тварей всех пород числом около двух с половиной сотен пока попросту отволокли подальше в лес и побросали в самый глубокий овраг. Чтобы закопать такую прорву останков, потребовался бы бульдозер.
Займёмся ими тогда, когда подтает как следует земелька. Сын гор просветил меня, что жертв среди собак могло быть куда меньше. Но разогнавшаяся голодная стая словно обезумела, и задние, напирая, не давали вырваться из-под губительного пламени и стрельбы передним.
