Роковые письмена - Владимир Хлумов

Воропаев осекся. Лицо батюшки побледнело, и голова свалилась на бок.

- Врача, - мелькнула мысль.

Воропаев соскочил со стула и выбежал в коридор.

Когда они с доктором вернулись, отец Серафим уже пришел в себя и неслышно шевелил губами.

- Что он говорит? - в пустоту спросил Воропаев.

Доктор нагнулся поближе.

- Прелесть, что ли, господин майор.

Тогда Вениамин Семенович сам подставил ухо поближе.

- Прелесть... - донеслось до его сознания.

Воропаев вопросительно посмотрел на доктора.

- Бредит?

- Я не психиатр. Общее состояние вполне удовлетворительное, температура, давление... - доктор пристально взглянул на Воропаева,

- Вот у вас определенно нездоровый вид, да и нервишки разболтаны. Вы давно отдыхали? Отпуск где провели?

- В Грозном... - не выдержал Воропаев, но доктор не смутился.

- Сволочи, сдали Кавказ.

Воропаев неласково посмотрел на доктора.

- Знаю, знаю, Кавказ не Москва, а Москва не Россия. Отсидимся в Филях, а там и в Париж, только будет ли этот париж во второй раз? Да и что оно такое, этот будущий, грядущий париж? Как вы думаете, полковник?

- Я майор, - поправил Воропаев и вдруг заметил, что доктор смахивает на фотографию Антона Павловича и Михаила Афанасьевича одновременно. Вас случаем не Антон Михалычем величают?

- Михаил Антоновичем, - теперь поправил доктор. - Знаете ли, с детства не люблю гэбистов... - доктор отвернулся к больному.

Воропаев достал сигарету и вышел на лестничную клетку. Потом достал телефон и пропиликал:

"Во по-ле бе-ре-зка сто...", - и домычал уже сам - ...яла.

На том конце несуществующего провода оказался Заруков.

- Что показало вскрытие? ... Отравление? Как нет? ...в результате кровоизлияния. Не у всех? ... В мозг... ...ах, так все-таки остановки сердца... А химики? Да что ты мне про этот дух, блин. Черемуха? ...

Тогда что же? Мы же не в Японии, блин, что я доложу первому? Аум Сенрико и председатель ФСБ? Ладно, отбой... отдыхай, Заруков, кстати, давно хотел спросить тебя, как твое отчество? Иваныч, понятно. Пока, Иван Иванович.

Потом он вспомнил про Андрея и тихо матернулся на себя за черствость души. В травмпункте уже все закончилось. Легкое внутреннее кровоизлияние, проступившее огромным фиолетовым пятном на задней части бедра, вот и все последствия. Правда, когда Воропаев поинтересовался самочувствием, Андрей ответил:

- Самочувствие в норме, полет проходит по программе, - отчитался Андрей и мотнув головой добавил, - Правда в голове шип какой-то. Ну да это мелочи.

- Шип?

- Типа. Шипение свистящее, так дисковод шумит.

- И давно? - Воропаев сделал сочувствующую рожу.

- Давно, всегда.

Молодой человек опять улыбнулся, но уже как-то невесело.

- У меня тоже шумит, только я уже привык, живу долго, понимаешь.

Раньше удивлялся, а теперь совсем прикипело. Давление, наверное, в ушах. - Воропаев помолчал. - Ты куда по Ленинскому шел?

- В университет.

- В университет строго наоборот, милый.

- Да почему же?

- По топографии местности.

- Но как же я бы попал в больницу, если бы я шел наоборот?

- Ты бы в морг попал, если бы шел в обратную сторону, а я тебя спас.

- Вот именно.

- Что именно!?

- Теперь я в больнице и сейчас пойду в университет, то есть туда, куда и шел.

Воропаев внимательно посмотрел на студента. Андрей смотрел внимательно на Воропаева. Оба подумали про очки.

- Знаешь, Андрей Алексеевич, я виноват перед тобой, давай я тебя довезу? Вот только мне с одной барышней поговорить надо. Подожди здесь. Андрей неопределенно мотнул головой.

6

Вначале Воропаеву показалось, что манекенщица - точная персонализированная форма его вечного чувства вины перед дочерью. Та все время доставала папу желанием иметь куклу Барби, а он все просил подождать до очередной зарплаты.

Воропаев приготовился слушать болтовню про бутики, версачи и шейпинги, но услышал нечто странное.

- Господи, зачем я такая дура, что не смогла даже умереть. Ведь он меня пытался спасти, понимаете, я, драная тварь, приползла с той попойки вся по горло в грязи, я и думала, что я продажная тварь, и мне ничего другого не положено, кроме как торговать своим телом и жить с этими ублюдками, - манекенщица откровенно плакала, смахивая слезы ладошками, - вы знаете, что значит с ними разговаривать, три извилины наехать, оттянуться и трахнуться, знаете, что является верхом остроумия, мне вчера один очень богатый человек сказал: "Ты как шестисотый мерседес - не к чему придраться". Да что там говорить, я и сама такая дрянь, что уже не надеялась на лучшее, но он дал мне надежду.

- Кто он? - осторожно влез Вениамин Семенович.

Девушка, как будто сама удивилась.

- А кто он? Я и не знаю, не знаю, скажите, зачем меня спасли, безмозглую дуру, впрочем, винить не кого - сама виновата. Надо было раньше о душе думать, я ведь забыла уже, когда в Третьяковке была, гибель Помпеи, вот и вся моя культура. Ни кандинского, ни дадаистов, жила как дура - сама не понимаю, да что там, в театр и тот перестала ходить, я ведь люблю Малый, без вины, а виновата... надо было на Виктюка ходить, разве ж я знала, что в таком деле голова понадобится?

- В каком? - Воропаев готов был уже сам спятить.

- В смертельном.

Надо было как что-то предпринимать, иначе расследование не сдвинется с мертвой точки.

- Сегодня утром на Версачи совершено покушение, - дикторским голосом изрек Воропаев. - Погиб всемирно известный модельер.

- Правда? Счастливчик, - с нескрываемой завистью отреагировала девица. - Мне нравится его стиль.

- Катерина Юрьевна, о ком вы упоминали как о спасителе? Где вы его встретили?

- Здесь, - манекенщица спустила покрывало и показала пальчиком.

- Хорошо, - перевел дух Воропаев и поправил покрывало на место, оставим вашего спасителя, поговорим об электричке. Расскажите просто по порядку.

- Что-то шуршит, - потирая виски, пожаловалась Катерина.

- Ветер шуршит в тростниках, - чуть со злости не выдал