Великая кошачья революция - Андрей Анатольевич Горбунов
Пушок, открыв рот, вертел головой из стороны в сторону. Когда шок прошел, он с удивлением обнаружил, что рядом с ним уже никого нет. Кошачье племя двинулось прочь с поляны. Причем передвигались звери на задних лапах! Чтобы нагнать своих новых знакомых, Пушок и сам встал на нижние конечности.
Он был готов рухнуть в ту же секунду. Но земля не ушла из-под подушечек, а передвигаться на двух лапах оказалось гораздо приятней и естественней. Не говоря уже про открывающийся с такой высоты шикарный обзор.
Через пару минут зверек уже поравнялся с рваным ухом рыжего кота. Тот снисходительно хмыкнул и предложил разделить с ними временную стоянку. Так Пушок был принят в племя.
2
Стоянка представляла собой скопище шалашей. Они располагались по всему периметру вместительной поляны. В центре поселения весьма кстати лежал гигантский плоский камень, который кошачье племя использовало в качестве общего стола. На него сородичи и побросали уже начавшую синеть мамонтятину. Пушка из всего малообразия интерьера в первую очередь привлекла клетка из прочных веток дуба в самом дальнем углу стоянки. Взаперти томился взъерошенный исхудавший кот. Он, не останавливаясь ни на секунду, метался из одного угла клетки в другой и постоянно что-то бормотал себе под нос.
Заинтригованный Пушок крадущейся походкой направился прямиком к пленнику. Уже на самых подступах к клетке путь ему перегородила новая знакомая. Черная лапа уперлась бывшему домоседу аккурат в лоб. Другая лапа энергично замахала перед носом Пушка. Без каких-либо объяснений черная кошка за шкварник развернула новопринятого и отправила к остальным соплеменникам разделывать мамонтятину к ужину.
Общение, определенно, не было сильной стороной мохнатого племени. И неудивительно, учитывая, что изъясняться приходилось на палеокошачьем. Впрочем, с развлечениями дела обстояли не лучше. Каждый день с первыми лучами солнца все племя разбирало примитивные орудия труда, как то деревянные дубины и первые подвернувшиеся под лапы камни, и, сбившись в тесное стадо, бежало охотиться на мамонта. Лидером племени в целом и заводилой на охоте в частности был рыжий кот с рваным ухом. Он мастерски умел вынюхивать след мамонта и с алмазной точностью делил поровну мамонтятину на всех соплеменников. Стоит ли удивляться, что главная красавица стоянки, которая с первой встречи не шла из усатой головы Пушка, с гордостью делила шалаш с рыжим. Остальные коты и кошки ночевали в тех жилищах, какие приглянутся в тот или иной вечер.
Так как Пушок не любил тесноту и густонаселенность, он выбрал себе самый непопулярный шалаш – почти впритык к клетке со взъерошенным пленником. Первую неделю в племени любимец Муркина с непривычки так адски уставал на охоте, что, едва переступив порог шалаша, падал без задних лап. И его совершенно не тревожило непрекращающееся бормотание заключенного. Но вот организм криогенного засони окреп, Пушок привык к суровому распорядку дня соплеменников, и сон уже не валил кота с лап. Мало того, из-за постоянных мыслей о Черной Красавице Пушок заработал бессонницу. Теперь по ночам до него все чаще стали доноситься непонятные тирады запертого кота:
– Говорить или не говорить – вот в чем вопрос… Я мыслю, следовательно, я – кот… И днем, и ночью кот ученый… М-м-м-мя-я-я-яу-у-у-у-М-м-мяу-у-у-у-МЯУ! – неожиданно срывался пленник с непонятной тарабарщины на привычный палеокошачий.
Однажды в особо романтично лунную ночь оба кота разошлись не на шутку. Пушок весь извертелся от мартовской страсти к кошечке с белой грудкой. Пленника терзали страсти другого толка:
– Сижу за решеткой в темнице сырой, вскормленный в неволе кошак молодой… Мя-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-яу– Мяу-у-у-у-у-у-у-МЯУ!
Пушок не мог больше терпеть этот нечленораздельный бред. До охоты оставалось всего два часа. А он так и не сомкнул глаз. И виноват в этом болтливый псих! Кот выскочил из своего шалаша, не забыв прихватить у входа дубину.
– Мяк-мяк-мяк! – закричал он на пленника.
– Ну и чего ты размякался? Самому-то не противно? – совершенно спокойно отнесся к истерике Пушка бормотун. – Ну что ты на меня вылупился? Я и сам когда-то мяукал да мяукал. А потом задумался: вот бы было здорово, если бы мы могли все вещи, да что там вещи, даже абстрактные понятия, выражать специально предназначенными для этого словами! Долго я думал, мучительно. И, знаешь, сами собой как-то в разговорах между всякими мяканьями стали проскакивать мысли интересные. Вот, к примеру, пошло племя на охоту, а я им предлагаю: «Зачем нам убивать этих малахольных мамонтов? Давайте их приручим! Пахать на них будем, ездить. Ну и забивать по мере необходимости». А эти варвары решили, что духи лесные в меня вселились. Мол, одержим я. Ха-ха! Одержим! Если и одержим, то умом своим. Разве виноват я, что интеллектом вышел? А они всё: «Духи-духи! Изыдите-изыдите!!»… Я тут на днях вот что подумал: предположим, что все лесные духи – мертвы. Значит ли это, что коты вольны делать все что заблагорассудится? Или…
Пушок не дослушал сумасшедшего пленника и сломя голову понесся в свой шалаш. Он и сам до конца не понял, что напугало его больше: странные звуки, которые издавал пленник, или то, что Пушок сам стал понимать смысл этих звуков. Но забиться под травяную подстилку в ставшем уже родным шалаше не удалось. Жилище Рваного Уха зашуршало, а через мгновение оттуда вылез сам вожак – верный признак того, что пора точить когти и собираться в путь-дорогу. Сбитый с толку Пушок с радостью бы взял на сегодня больничный и хорошенько подумал о тарабарском разговоре. Но, увы, кошачье племя ничего не слышало о больничных, и всякий нежелающий идти на охоту автоматически добавлялся в вечернее меню в качестве затравки перед мамонтятиной.
Рыжий лидер потянулся, умылся языком и, наконец, заметил Пушка, в нерешительности застывшего на пороге своего шалаша.
– Мяу-мя? – участливо поинтересовался вожак.
– Нормально-норма… – начал было Пушок, но тут же судорожно сжал передними лапами рот.
– Мур-мяу, – махнул лапой рыжий, что с палеокошачьего можно вольно перевести как «Будь здоров». Рваное ухо Рваного Уха почти совсем не слышало, поэтому вожак решил, что его новый соплеменник всего-навсего несуразно чихнул.
Через полчаса племя в бесчисленный раз отправилось охотиться на мамонта. Едва последний добытчик скрылся за горизонтом, Ученый Кот принялся грызть клетку, точнее догрызать. Этому занятию он предавался ежедневно с тех пор, как варвары-соплеменники его сюда посадили. Пара десятков особо остервенелых прикусов, и ход на свободу был готов.
