Бенджамин Розенбаум - Заведи часы
— Мир и до этого был прекрасен! — Я отодвинулась в сторону. — Прекрасен! — Я ревела вовсю, из глаз текли соленые слезы, из носа липкие сопли. Я отерла лицо рукавом двубортного пиджака, и на рукаве остался липкий след, как после слизняка. — Нам было хорошо…
— Дело не в нас…
— О, вздор! — Я вскочила на ноги и, чтобы не упасть, схватилась за перила. — Будто ты собираешься жить с нами на галеоне, палить из водяных пушек и ходить на дни рождений! Нет, Эбби, не обманывай себя! Ты станешь такой же, как они! — И я ткнула пальцем наверх. — Сексуальная ревность, экономика сексуального партнерства, обман, взаимная эксплуатация и посягательство на независимость, серийные моногамность и разводы и вся подобная мутотень…
— Сьюз… — тихо промолвила она.
— Не надо! — остановила ее я. — Не надо! Если хочешь этого, делай, но тогда оставь нас в покое. О'кей? Ты нам не нужна. — Я повернулась и пошла вниз по лестнице. — Убирайся к чертовой матери.
Внизу стоял Макс. Мне не понравилось, как он посмотрел на меня. Я не останавливаясь прошла мимо.
Мальчишки-Качки уже сидели в машине, они с огромным аппетитом поедали длиннющие бутерброды, похожие на подводные лодки. Карла сидела на крылечке и беседовала со своей тряпичной куклой. Она подняла голову, и красный лазерный глаз блеснул на свету — словно в полдень, когда смотришь прямо на солнце. Но она тут же отвела взгляд и уставилась в небо.
— Чего ты боишься? — спросила она.
Я оперлась о косяк и ничего не ответила. Подул ветер, и по улице прошелестели мятые клочки бумаги.
— Я боюсь коров, — начала Карла. — А Милли… — она подняла в воздух тряпичную куклу, — боится… хм-хм. знаешь, она боится, когда люди тратят все, что у них есть, а потом смотрят друг на друга, как в тот день, а потом из-за этого меняется погода, и тогда можно распевать вместе с кошками и все такое прочее. Вот этого она боится.
Я отерла глаза рукавом.
— Ты можешь видеть будущее, Карла?
Она захихикала, но тут же посерьезнела.
— Вы все всё на свете путаете. Просто придумали себе такую игру. Никакого будущего нет.
— Тебе нравится быть Модифицированной? — спросила я.
— Мне да, а Милли нет. Милли чего-то боится, но она просто глупышка. Милли хочет, чтобы мы были больше похожи на людей, а деревья оставались бы деревьями и чтобы нам не нужно было все время все исправлять. Но тогда мы не сможем играть в такие интересные игры.
— О'кей, — сказала я.
— Макс с Эбби выйдут через четыре тысячи пятьсот шестьдесят две миллисекунды после того, как я закончу говорить, и хорошо, если вы сейчас не подеретесь, потому что проекция группового насилия увеличивается на тридцать пять процентов, так что давай ты поезжай на клоунской машине, а я подвезу их, вообще-то я бы хотела жить вместе с вами, но понимаю, что рядом со мной другим страшновато, но можно мне хотя бы прийти к вам на день рождения Макса?
— Конечно, — ответила я. — И на мой тоже.
— Правда? Правда можно? — Она запрыгала и обняла меня за талию, прижавшись щекой к моей груди. — Ой, даже не ожидала от тебя такого! — Она оторвалась от меня, лицо у нее просто сияло, и тут же показала на машину. — Ладно, а теперь давай быстро! Уезжайте! Пока!
Я залезла в машину и завела мотор. Карла помахала мне, потом взяла за руку Милли и помахала ее рукой тоже. За ее спиной открылась дверь, я заметила ботинок Макса и тут же нажала на газ.
Когда мы отъехали от Карлы на четверть мили, плоский экран замигал и включился, а серьга начала беспрестанно звенеть. Я разрешила принять вызов Трэвиса.
— С Эбби все в порядке, — сказала я. — Она с Максом. Они вместе приедут домой.
— Круто, — ответил Трэвис. — Ну и отлично!
— Ага.
— А Томми с Шири прислали мне видеоролик о доме. Выглядит клево. Тебе тоже нравится?
— Да, нравится.
Я уже ехала по 1-90. За шпилями и воздушными трамваями Биллингса были видны причудливые пригороды — мельницы, замки, корабли, купола, заколдованные леса.
— Круто, я так понял, что они там подписали какие-то бумаги.
— Что? Трэвис, но как же без нашего согласия? — И тут до меня вдруг дошло, что единственной, кто не видел дома, была Эбби. Я крепче сжала руль и заревела.
— Что? Что такое? — спросил Трэвис.
— Трэвис! — провыла я. — Эбби хочет завести часы!
— Я знаю, — пробормотал он.
— Что? Ты знаешь?
— Она сказала мне об этом сегодня утром.
— Почему же ты молчал?
— Она взяла с меня обещание, что я никому не скажу.
— Трэвис!
— Я надеялся, что ты ее отговоришь.
Я выехала на дорогу, ведущую в Страну Пиратов, пролетела сквозь оранжевый пластмассовый тоннель, украшенный подвижными изображениями скелетов, выбирающихся из морской пучины.
— Ее невозможно отговорить.
— Но как же, Сьюз, мы должны это сделать. Послушай, не можем же мы вот так просто прекратить свое существование. Сначала Катрина и Огбу… — Он снова начал нервно пищать, подобно крысе, а мне вдруг все так надоело.
— Заткнись и прекрати пищать и ныть, Трэвис! — прокричала я. — Она или передумает, или нет, но по-моему, нет, так что привыкай понемногу.
Трэвис ничего не ответил. Я отдала приказ прекратить связь и блокировать все вызовы.
Я подъехала к галеону и остановилась. Нашла в «бардачке» носовой платок и тщательно вытерла лицо. Костюм у меня был дорогой, и на нем уже не было заметно никаких слез и соплей, наоборот, ткани хорошего качества только лучше становятся от протеина. Я взглянула на себя в зеркало, мне не хотелось, чтобы Дама агент по недвижимости заметила, что я плакала. Только после этого я вылезла из машины и постояла, оглядывая дом.
Насколько я знаю Томми и Шири, они все еще должны быть тут, наверное, нашли каток для катания на роликах или комнату для родео.
Рядом с домом был припаркован старинный фургон Дамы агента — настоящая классика, небось еще на бензине ездит. Я подошла к фургону. Боковая дверь была открыта. Я заглянула внутрь.
Там сидела Девятилетка и читала книгу. Она была одета, как настоящий Ребенок — волосы завязаны в два хвоста, футболка с лошадкой, носочки с какими-то яркими подвесками. Вполне сочетается с Мамочкиным стилем, в котором одета Дама. Лично мне все эти переодевания-маскарады не нравятся, но о вкусах не спорят.
— Привет, — поздоровалась я.
Она подняла глаза.
— Ага, привет.
— Ты тут живешь?
Она наморщила нос.
— Моя мама не хочет, чтобы я рассказывала незнакомым людям, где я живу.
Я закатила глаза.
— Слушай, оставь эту ерунду, зачем разыгрывать спектакль? Я задала простой вопрос.
Она уставилась на меня, потом сказала:
— Нельзя все заранее знать о людях, — и закрыла лицо книгой.
На дорожке послышался стук каблуков Дамы. У меня мурашки побежали по коже. Что-то тут не совсем в порядке.
— Привет, — весело заговорила Дама, хотя видно было, что она в замешательстве. — Вижу, вы познакомились с моей дочерью.
— Это действительно ваша дочь, или вы вдвоем просто вошли в роль?
Дама сложила руки на груди и пристально посмотрела на меня своими зелеными глазами.
— Коринта подхватила коммуникативный синдром задержки развития, когда ей было два года. Семь лет тому назад ее начали лечить.
Я почувствовала, что у меня рот открылся сам по себе.
— Значит, ее часы были заведены, когда она была Двухлеткой? И она провела двадцать пять лет в неизменном возрасте двух лет?
Дама заглянула мимо меня в фургон:
— С тобой все в порядке, дорогая?
— Да, — не отрываясь от книги, ответила Коринта. — Если не считать, что ходят тут всякие бездари и задают глупые вопросы.
— Коринта, пожалуйста, будь вежливой, — упрекнула ее Дама.
— Извини, — ответила она.
Дама повернулась ко мне. Думаю, у меня глаза чуть не вылезли из орбит. Она рассмеялась.
— Я видела ваши документальные фильмы.
— Правда?
— Да. — Она оперлась спиной о фургон. — С технической точки зрения они безупречны, и мне кажутся убедительными и некоторые ваши мысли. Например, когда вы показываете пробелы в отснятом материале, которые появляются, если рядом оказываются Модифицированные дети. Я вдруг почувствовала, каково же живется этим несчастным, подключенным к Интернету.
Как странно она все излагает, но я не стала ничего говорить, лишь выдавила:
— Хм… спасибо.
— Но мне сдается, что вы несправедливы к тем из нас, кто решил не Модифицировать своих детей. Глядя на ваши работы, можно решить, что родители, не давшие согласия на Модификацию, поголовно страдают от Усталости Родителей и отсылают своих малышей на государственные фермы-ясли и навещают детей только на Рождество. Или что родители ведут варварский, жестокий, развратный образ жизни. — Она посмотрела на свою дочь. — Коринта доставляет мне только радость…
