Владислав Былинский - Француз и Дао

Только тут дошло до меня, к чему он клонит. И я -- неслыханно! -- прервал лекцию возгласом. Я вскочил:

– - Учитель, это правда?

– - Могу ли я знать это?

– - Значит, они среди нас?

– - Смотря кто…

– - Как увижу я? Как отличить идущего впереди от идущего навстречу?

– - Дураком перестанешь быть -- научишься!

Он вообще редко отвечает на вопросы. Он предпочитает лекции читать.

– - Учитель! Скажи: при чем тут мои сны?

– - Бестолочь! -- вздохнул гуру. -- Учишь их, учишь… Выход в ментал освобождает тебя от координатного клейма. Снам не требуются подмостки!

И он ловким манёвром вознесся мыслью от горизонта событий к сущности Дао.

У Дао, как известно, нет и не может быть сущности. Изначальному не нужны имена. Изначальный не обременен образом. Ему пофиг, каким его увидят. Как и мне, впрочем. Наставник полагал, что тут-то мы и поймали качество: проявленная сущность Дао -- пофигизм, а скрытая -- терпимость к любому мыслимому образу. Вспомнили мы о Двери мироздания, о Нижнем и Верхнем мирах, о Бездне, которая стремится осуществиться.

– - Пейзаж один, а холстов сотня. И на всех разное. Просто удивительно! -- бормотал я, укладываясь. Хотелось спать. Наконец-то я не боялся лечь и расслабиться.

– - У бесконечности бесконечное описание. Конструктор или художник должен заглянуть в бездну, чтобы увидеть в ней своё. Иначе ему придется всю жизнь нестись по бесконечной дороге. Из никуда в ничто, -- тебе это знакомо?

– - Как и вам, Учитель… Увидеть своё? Как?

– - Вытащить звено. Извлечь из расходящегося ряда бесконечный член…

Математика -- наука образная. Иногда -- слишком. Этого я перенести уже не смог. Уснул под заунывное бормотание гуру:

– - "Встречаюсь с ним -- и не вижу лица его; иду следом за ним -- и не вижу спины его"…

– - Спи, Франц, -- шептали стены, -- спи и не забывай, что спишь.

Как и было обещано, я пришел туда сам, и пришел налегке. Ни рамки, ни стрелялки -- даже ножа не захватил.

Как и было обещано, на верхней ступеньке лестницы лежали ключи. Увесистая связка. Обычных, которыми в замках ковыряют, и громадных, бронзовых, такие исполины подошли бы к крепостным воротам.

Как и было обещано, круг Входа, прикрытый дырявой мешковиной, был обведен мелом. Это такая слабина в мире, подсказал мне сквозь вереницу снов невидимый Наставник. Всё как настоящее, но сквозь всё торчит чужое; таких мест на Земле полным-полно.

Фанерная переборка, непонятно зачем воздвигнутая на пыльном чердаке, не имела обратной стороны: как ни встань, как ни подойди, она всё прямо перед тобою. Сие топопат! -- объявил гуру. -- Знай же: топопат, который ты зришь, являет собой локальную топологическую патологию, суть которой -- обман глаз человеческих. Она почему-то всегда возникает на нашем пути. Но тебе не страшно, ты же спишь.

Я потыкал в топопат ключом, самым неприметным из всех, поймал упругую податливость фанеры. Вставил, повернул…

Опаньки! Настоящий мужик всегда сможет! Переборка начала смещаться в сторону, открывая взгляду нарядную горницу с резными узорами на стенах. В ней -- никого. Где Поводырь? Что искать, куда идти? Горница-то колышется, как дно речное. Изменяется на глазах. Да и выхода не видно. А я уже вошёл. Попал!

– - Капкан ума и ослепление очей, -- туманно прокомментировал мои мысли Наставник. -- Божьи силки.

Я прошелся вдоль стен. Вдруг закружилась голова. Карусель, убыстряясь, отбрасывала меня назад. Удержаться не удалось, и я провалился спиной в пустоту, в зной и уличный шум.

Как все-таки просто устроена Дверь!

Какой-то хмырь стоял на тротуаре и задавал прохожим глупые вопросы. От него шарахались. Босой, с голыми ногами, в наглухо застегнутом тесном плаще, под которым, кажется, ничего не было. Бомж, все до нитки спустивший.

Пожилой господин ушастого вида, смахнув с лица пот, ответил:

– - Пить меньше надо, чудик! Имя свое забудешь! Сегодня седьмое июля.

Вот так. Прицельно. Из мгновения в мгновение. Ура! Мы победили! Машина времени действует!

Хотел бы я знать, что такое июль.

В этой реальности всё как у нас. За исключением деталей. Названия месяцев, способы звукозаписи… надо же, коробочка, а в ней пластиковая карточка. Детали ошеломляют. Пройдешься по улице -- обалдеешь.

Впрочем, привыкаешь. Побыл я денек бомжем -- ко всему привык.

– - Ты каким-то древним стал, -- сказал мне гуру, -- как экспонат музея.

– - Исторического?

– - Нет, восковых фигур.

– - Жарко, -- отвечаю, -- не люблю жары.

– - Тогда выкарабкивайся из простыней и докладывайся.

– - Потом. Я еще посплю, ладно? По-человечески, без топопатов.

Было дело, и было начало дела. Отмотай от памяти двадцать лет -- прямо к месту попадешь. Захожу как-то в "Гномик"… нет, ты не знаешь, это совсем другое заведение, не для детишек-сладкоежек… время стёрло его с доски. Всё течёт, всё сплавляется в Лету, мой бритоголовый брат: названия, воззрения, символы и страны. Даже слова со временем меняют кожу и уползают в чужие дворы, к новым факирам, удивляя змеиным твистом тех, кто привык к вальсу; даже ударения в словах непостоянны. Не говори мне о любви, о вкусе и о смысле, о мастер суоми; всё это слишком скоротечно.

"Гномик" -- коктейль-бар. Там уютно и шумно, там в бокалах плещется слово и в спорах рождается смысл, там дым "Опала" сладок и приятен. Висюльки на стенах не режут глаз, музыка не лжёт на ушко каждому приходящему, но и не напрягает без спросу больным ором вселенским. А девушки! тут бы и ангела не обидели -- но ангелы, всё-таки, витают в других слоях. А девушки всему предпочитают "Мальборо" и "Маргариту": они божественно красивы, вопреки внешности, и чертовски обворожительны. Они так очаровательно матерятся, улыбаясь, что хочется немедленно жениться и сразу, впрок, развестись. А для того, чтобы жениться -- или чтобы умереть молодым -- совершенно необходимо привлечь к себе внимание.

Шуми, душа! Голубок-бармышка одобрительно на меня щурится: клиента видит. Свой клиент! Невелик в плечах, велик в речах! В питье смел, в житье умел! дай поцелую тебя! Ну хоть так, по-французски, из-под полы, сквозь ладошку.

Весело мне, девушки в рот глядят, вот и затеял вселенский диспут на четыре стола. И доказал я им, задушевным доперестройщикам, теорему о тщете человеческих усилий в отдельно взятом государстве. За центральным столиком пил водку отважный бестолковый реформатор -- к нему и обращался.

– - Проще простого с кухни государством управлять! А кто будет заниматься тобой и твоей жизнью? Ты устрой так, чтобы жизнь твоя загляденьем стала. Чтобы я к тебе с любовью приходил, чтобы подражал во всем! Вот тогда и правь. Я не правителю покорюсь -- человеку!

– - Какой, к дьяволу, правитель? -- стонал реформатор. -- Демократия грядёт! Пойми, умник: все правители -- драконы! Ели они нас и будут есть!

– - А демократия, значит, фея над ручьем?

– - Это, прежде всего, равенство всех перед единым для всех законом.

– - Понятно. Соскребем с лозунгов братство и счастье, навалимся на первый пункт, станем свободными как весенние мухи, приравняем генсека бармену Петруше да и заживем… Не верю я в рецепты. Рецептов полно -- лекаря нет.

– - Были уже. Говорили: я знаю, как надо. Кровь пускали, чтобы полегчало. Больной на поправку? Иглу ему в зад! Нельзя его выписывать -- он нас кормит… пока в палате лежит. Ему под нашим надзором спокойнее и лучше.

– - Шарлатан и подлец тебе попался!

– - Других на троне не бывает. Других еще на подступах затопчут. Оболгут или уничтожат.

– - А третьи? Которые не локтями, не глоткой, не весом -- правдой сильны? Дай такому власть -- устоит! Не смогут оболгать его, не посмеют уничтожить. Люди недоверчивы, но и не слепы. В самой глухой деревушке узнают: пришел! Сумей возвысить чистого -- и ты откроешь золотой век!

– - Чистыми руками с государством не управиться.

– - Кто сказал? Не верю!

– - Эмпирика, однако. Невозможно быть там -- и не испачкаться.

– - Ты мне латынь не вливай, мне чужой брехни не надо! Своей поверх ушей! Вначале брешут: "воруют все", потом -- "чем я хуже других?" Вот и вся твоя эмпирика. Ширмочные истины для отвода глаз. Заканчиваются они прямой и наглой ложью: "держи вора!" Это когда самого за руку ловят… Приведи к трону чистого, обеспечь ему власть -- и он найдет нужный способ. Он ведь не попользоваться пришел -- править!

– - Вот и приведи, вот и обеспечь, -- усмехнулся скептик-реформатор. -- Вот и поглядим тогда, чья правда правдивее.

– - Это займет время. Но, раз просишь, сделаю, -- пообещал я…

Этот эпизод предшествовал моему знакомству с Гуру.

Было дело, и были планы. Прошли годы. Замкнулся цикл, заколосились над целиной жизни пышные сорняки разочарований, и я вернулся к наставнику. Постарел он, чёрт веселый, но хватки не утерял, прямо с порога завёл, раскрутил, на новые рубежи нацелил.

– - Индустрия перемен набирает обороты! -- сообщил. -- Лепим светлое будущее из чего ни попадя. На ходу меняем ход истории.