Хольм Ван Зайчик - Дело о полку Игореве
Следуя руке Джимбы, Баг снова вгляделся в лица, усеивавшие колоссальный свиток, как опята пенек. Его внимание привлекло одно – неподалеку от благоверного князя Александра, решительное, одухотворенное… Ощущение сродни тому, что варвары называют «дежа вю», посетило Бага: лицо казалось очень знакомым… Ну конечно! Оно-то и было изображено на обложке странного издания «Слова о полку Игореве», которое Баг нашел в номере Асланівськой гостиницы; только там выражение этого лица было тупым и даже злодейским. Баг еще раз удивился откровенной недоброжелательности неизвестного оформителя.
— А кто это, преждерожденный Джимба? — поинтересовался, указывая на картину, Баг, уверенный в том, каким будет ответ.
— Ну как же! — Джимба заложил руки за спину. — Князь Игорь, — он глянул на Бага с легким недоумением. — Это же очевидно!
— Я так и думал, — кивнул Баг. — Просто… видите ли, мне совсем недавно попалось на глаза… гм… совершенно иное толкование образа, и это на миг сбило меня с толку.
Джимба поджал губы и взглянул на Бага с уважением.
— С тех пор как нас представили друг другу два года назад, — сказал он, немного подумав, — я внимательно слежу за вашей деятельностью. Должен признать, мне это доставляет искреннее удовольствие, драгоценный преждерожденный Лобо. Вы – человек выдающихся способностей, достойный занимать высокие должности.
— Служебный рост меня не интересует, — мягко отвечал Баг. Уверенная и скупая обходительность владельца бесчисленных предприятий производственного объединения «Керулен» была ему по душе. — Мне нравится то, что я делаю. — Он улыбнулся Стасе.
— Вы – человек на своем месте. Правда. — Джимба взял Бага под свободный локоть и увлек его и Стасю вдоль ряда картин. — Я восхищен тем, как вы проявили себя в асланівських событиях. Говоря откровенно, драгоценная преждерожденная Гуан, — обратился он к Стасе, — императорский двор мог бы быть более щедр к вашему спутнику.
— Что вы, награды тоже не интересуют меня! — запротестовал Баг, опять ощутив неловкость. — Прошу вас, не станем об этом.
«Чудо, как он скромен», — подумала Стася.
— Ваша сдержанность делает вам честь, драгоценный преждерожденный Лобо, — кивнул Джимба. — Воистину трудно сыскать второго такого человека. Совершенный муж совершенен во всем, — сказал он Стасе. Стася смущенно улыбнулась в ответ.
— Как раз сегодня утром я думал о вас, — продолжал между тем миллионщик. — И вот я случайно встречаю вас здесь, драгоценный преждерожденный. И вашу прекрасную спутницу. Что это? Это – знак судьбы, это неумолимый закон кармы. И вот я подхожу к вам, и мы уже беседуем… — Джимба остановился рядом с полотном, изображавшим Будду Гаутаму, Лао-цзы, Иисуса Христа, Мухаммада и великого Учителя Конфуция на горе Синайской. Окинул взором величественную композицию. — Вы знаете, драгоценный преждерожденный Лобо, я хочу сделать вам одно предложение.
Баг внимательно посмотрел на Джимбу. На его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул.
— Видите ли… В моем объединении уже скоро полгода свободно место начальника стражи. Есть такая должность. Наши огромные заводы, конструкторские бюро, лаборатории, где идут испытания и делаются новейшие разработки, приходится охранять. В мире существуют вещи, да простит меня достойная преждерожденная, о коих не говорил Конфуций: души умерших, СПИД, промышленный шпионаж… Вы обратили внимание, что для обозначения большинства из них даже не подыскать исконно ордусских слов? Только заимствования. Увы, прежний начальник стражи безвременно оставил свой пост… да и вообще наш мир. Я пытаюсь подобрать нового человека. Признаюсь, мною было рассмотрено множество лиц. Но… вы знаете, это все не тот уровень. Начальник стражи такого предприятия, как «Керулен», должен быть человеком острого ума и разностороннего образования. Человеком с государственным мышлением. Сегодня я знаю только одного подобного человека. Это – вы, драгоценный преждерожденный Лобо!
Баг был несколько ошеломлен. Он ожидал, что Джимба захочет от него совета в части подбора нового начальника стражи, попросит порекомендовать кого-нибудь, и уж лихорадочно прикидывал, кого бы назвать; но ему и в голову не пришло, что Лужан Джимба имеет виды на него самого.
Баг совершенно не представлял себя в должности начальника стражи частного предприятия. Совершенно. Ну никак.
— Не отказывайтесь сразу! — быстро сказал Джимба, видя его замешательство. — Вы ведь еще не знаете, что я вам предлагаю. А это – маленькая армия из трех тысяч человек, находящаяся в полном вашем подчинении. Это новейшие средства безопасности, последние разработки «Керулена». Это апартаменты улучшенной планировки в центре Александрии и загородное имение в Пусицзине. Это целый парк служебных повозок и служебный воздухолет. Это высокое, очень высокое денежное содержание, гораздо выше вашего нынешнего. Правда, все это предлагается вам не даром. Занимающий этот пост человек будет загружен большую часть времени. И днем, и часто – ночью. Зато к услугам вашим и вашей семьи, — Джимба коротко взглянул на Стасю; Стася сжала локоть Бага; Баг легонько кашлянул, — бесплатное обслуживание в лечебнице «Тысяча лет здоровья», с которой мы на днях заключили долгосрочный договор.
— Вы знаете… — начал было Баг, но Джимба властным жестом прервал его.
— Нет, нет! Подумайте, посоветуйтесь с родными. — И он вновь коротко, но веско глянул на Стасю; та слушала очень внимательно, и Баг понял, что Джимба, кажется, обрел тут единочаятеля и союзника. Как мужчине, Багу было донельзя приятно, что эта прекрасная девушка так реагирует на слова «семья», «родные»… Это свидетельствовало о глубине ее чувств и серьезности намерений. И все же ему отчего-то стало немного тревожно.
— А потом позвоните мне, — закончил Джимба. — Договорились, драгоценный преждерожденный Лобо? — Он протянул Багу свою визитную карточку. — В любое время. И еще. Какое бы решение вы ни приняли, я не буду на вас в обиде. — Джимба опять коротко, с достоинством поклонился и, повернувшись, пошел к выходу из Павильона.
Баг тупо вертел в руках его визитную карточку.
— Деловой человек, — пробормотал он.
— Дорогой Баг, — вполголоса проговорила Стася, заглядывая ему в глаза. — По-моему, это очень хорошее предложение. Щедрое. А?
— «К услугам вашим и вашей семьи»… — передразнил Баг Джимбу, скорчив рожу. Стася высоко подняла брови, вытаращила глаза, стиснула губы и слегка втянула щеки – точь-в-точь как верная жена в четырнадцатом акте известной пьесы «Красная кувшинка». Долго, правда, такое выражение ей сохранить на лице не удалось – оба прыснули со смеху, едва успев прикрыть лица рукавами халатов.
Посетители выставки поглядывали на них с легким неодобрением.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Загородный дом Великого мужа Мокия Ниловича Рабиновича,
19-й день восьмого месяца, шестерица,
позднее утро
День выдался яркий, звонкий, но близость осени ощущалась во всем – в арктической просторности стылого безветрия, в бездонной черноте теней, где проваливается и меркнет взгляд, в ослепительности прозрачно-голубых, как лед, небес.
Главный цензор Александрийского улуса, Великий муж, блюдущий добродетельность управления, мудрый и бдительный попечитель морального облика всех славянских и всех сопредельных оным земель Ордуси Мокий Нилович Рабинович – сотрудники уважительно-ласково называли его Раби Нилычем – прихлебнул горячего чаю из блюдца, поставил блюдце на стол и потянулся к изящной соломенной корзинке с сушками.
— Рива, как всегда, преувеличивает, — сказал он и захрустел сушкой. Красавица-дочь Мокия Ниловича, сидевшая рядом с отцом, от души засмеялась.
— По-моему, папенька, не три, а все-таки, по крайней мере, четыре, — проговорила Рива, лукаво косясь на Богдана. — Это ты преуменьшаешь.
— Вот нынешняя молодежь, — глубоко вздохнул Мокий Нилович. — И спорят, и спорят…
Мокий Нилович Рабинович бросал курить.
— Честное слово, Раби Нилыч, — примирительно сказал Богдан, — мне иногда казалось, что для вас и пять пачек не предел.
Они чаевничали втроем – супруга Великого мужа на несколько дней отбыла по служебной надобности в Иерусалимский улус – на искусственном островке посреди пруда в саду загородного имения Мокия Ниловича, в беседке, именуемой «Залом, с коим соседствует добродетель» и увешанной длинными свитками с изречениями из Торы.
— Ну, может, и бывали напряженные дни, когда я выкуривал по четыре пачки, — сдался Мокий Нилович. — Но нечасто. Нечасто.
— А кашлял-то как по утрам! — с ужасом припомнила Рива.
— Честно сказать, я и теперь еще подкашливаю слегка, — признался Мокий Нилович. — Но все равно – совсем иначе чувствую себя. Совсем иначе. Пару-тройку сигарет за день выкурю – и хорошо, и ладно.
