Боб Шоу - Свет былого
Лейграф задумался.
– Знаете, если удастся усилить эффект, у вас в руках окажется нечто фантастическое.
– Как раз это я и собираюсь выяснить, – ответил Гаррод.
– И этим ты занимался все последние недели? – Эстер с недоверием смотрела на прозрачную прямоугольную пластинку, закрывавшую правую руку мужа. – Обыкновенное стекло.
– Так только кажется. – Гаррод испытывал детское удовольствие, оттягивая момент торжества. – Это... Медленное стекло.
Он пытался прочесть выражение ее холодного, словно из камня высеченного лица, отказываясь признавать в нем неприязнь.
– Медленное стекло... Хотела бы я понять, что с тобой случилось, Элбан. По телефону ты заявил, что принесешь кусок стекла в два миллиона миль толщиной.
– Он и есть в два миллиона миль толщиной – по крайней мере, для луча света, – Гаррод понимал, что выбрал неверный подход, но понятия не имел, как исправить положение. – Иными словами, толщина этого куска стекла почти одиннадцать световых секунд.
Губы Эстер беззвучно задвигались. Она отвернулась к окну, за которым будто факел горело в закатном сиянии солнца одинокое буковое дерево.
– Смотри, Эстер, – напряженно проговорил Гаррод. Он перехватил пластинку стекла левой рукой и быстро отвел правую. Эстер простелила за движением и вскрикнула, увидев еще одну руку за стеклом.
– Прости, – виновато произнес Гаррод. – Глупый поступок. Я забыл, каково это увидеть в первый раз.
Эстер не сводила глаз со стекла, пока рука, живущая своей жизнью, не исчезла, скользнув вбок.
– Что ты сделал?
– Ничего, дорогая. Просто держал руку за стеклом, пока не возникло ее изображение, то есть пока отраженный свет не прошел сквозь стекло. Это особый вид стекла, свет идет сквозь него одиннадцать секунд, так что изображение было видно еще одиннадцать секунд после того, как я убрал руку. Здесь нет ничего сверхъестественного.
Эстер покачала головой.
– Мне это не нравится.
Гаррод почувствовал, как в нем зарождается отчаяние.
– Эстер, ты будешь первой в истории человечества женщиной, увидевшей свое лицо таким, какое оно на самом деле. Посмотри в стекло.
Он поднес к ней прямоугольную прозрачную пластинку.
– Что за глупость... Я пользуюсь зеркалом...
– Это не глупость – смотри. Ни одна женщина не видела по-настоящему своего лица, потому что зеркало меняет стороны местами. Если у тебя родинка на левой щеке, то у отражения в зеркале родника на правой щеке. Но медленное стекло...
Гаррод повернул пластинку, и Эстер увидела свое лицо. Изображение, беззвучно шевеля губами, держалось одиннадцать секунд, пока свет проходил сквозь кристаллическую структуру материала, – и исчезло. Гаррод молча ждал.
Эстер усмехнулась.
Это должно меня поразить?
– Честно говоря – да.
– Увы, мне жаль, Элбан...
Она отошла к окну и устремила взгляд на расстилающуюся за ним зелень. Глядя на ее силуэт, Гаррод видел, как беспомощно повисли ее чуть согнутые в локтях руки. Из антропологии он помнил, что такое положение рук естественно для женщин. Но в его воображении фигурка Эстер казалась напряженной, готовой насаждать свою волю. Гаррод почувствовал, как внутри разгорается холодное пламя ярости.
– Тебе жаль, – резко повторил он. – Что ж, мне тоже жаль. Жаль, что ты не в состоянии понять значения этого материала для нас и для всего остального мира.
Эстер повернулась к нему лицом.
– Я не хотела говорить об этом сейчас, когда мы оба устали, но раз уж ты начал...
– Продолжай.
– Маусон, из финансового отдела, сказал мне на прошлой неделе, что ты намерен истратить больше миллиона на исследования своего... медленного стекла. – Она печально улыбнулась. – Тебе, разумеется, ясно, что об этом даже думать нелепо.
– Не понимаю почему.
– Не понимаю почему... – презрительно повторила Эстер. – Такие деньги на детские забавы?!
– Мне в самом деле жаль тебя, Эстер.
– Не жалей. – Ее голос набрал силу. Она приготовилась выложить на стол козырную карту, которую за два года супружества часто держала в руках, но ни разу не пускала в ход. – Боюсь, что я просто не могу позволить тебе такое беззаботное отношение к деньгам отца.
Гаррод глубоко вздохнул. Он давно страшился этого момента, но теперь, перед тем как разыграть маленькую сценку, чувствовал лишь странный подъем.
– Ты не беседовала с Маусоном в последние два дня?
– Нет.
– Я делаю ему выговор от твоего имени – из него плохой шпион.
Эстер кинула на мужа настороженный взгляд.
– О чем ты?
– Маусон обязан был донести тебе, что на этой неделе я продал ' несколько второстепенных патентов на термогард. Это делалось втайне, разумеется, но ему следовало пронюхать.
– Всего лишь? Послушай, Элбан, то, что ты наконец сумел заработать несколько долларов, вовсе не означает...
– Пять миллионов, – приятно улыбаясь, сказал Гаррод.
– Что? – Лицо Эстер побелело.
– Пять миллионов. Сегодня утром я расплатился с твоим отцом. – Эстер открыла рот, и каким-то уголком сознания Гаррод отметил, что это выражение предельного, откровенного изумления делало ее куда красивее, чем при любых других обстоятельствах на его памяти. – Он был поражен не меньше тебя.
– Не удивительно. – Эстер, всегда быстро ориентирующаяся, немедленно изменила тактику. – Я не понимаю, как ты ухитрился выжать пять миллионов из материала для ветровых стекол, который не годится для ветровых стекол, но так или иначе трамплином тебе послужили деньги отца. Не забывай, он ссудил тебя без обеспечения, под минимальный процент. Порядочный человек дал бы ему возможность...
– Войти в дело? Извини, Эстер, термогард принадлежит мне. Только мне.
– Ты ничего не добьешься, – пообещала она. – Ты потеряешь все до последнего гроша.
– Полагаешь?
Гаррод приблизился к окну, поднял прозрачную пластинку, а затем быстро отошел в самый темный угол комнаты. Когда он повернулся лицом к жене, Эстер сделала шаг назад и прикрыла глаза. Ослепительное в красно-золотом великолепии в руке Гар-рода сияло заходящее солнце.
Отсвет первый.
Свет Былого.1
Деревня осталась позади, и вскоре крутые петли шоссе привели нас в край медленного стекла.
Мне ни разу не приходилось бывать на таких фермах, и вначале они показались мне жутковатыми, а воображение и обстоятельства еще усиливали это впечатление. Турбодвигатель нашей машины работал ровно и бесшумно, не нарушая безмолвия сыроватого воздуха, и мы неслись по серпантину шоссе среди сверхъестественной тишины. Справа, по горным склонам, обрамлявшим удивительно красивую долину, в темной зелени могучих сосен, вбирая свет, стояли огромные рамы с листами медленного стекла. Лучи вечернего солнца порою вспыхивали на растяжках, и казалось, будто там кто-то ходит.
Но на самом деле вокруг было полное безлюдье. Ряды этих окон годами стояли на склонах над долиной, и люди приходили протирать их только изредка в глухие часы ночи, когда ненасытное стекло не могло запечатлеть их присутствия.
Зрелище было завораживающее, но ни я, ни Селина ничего о нем не сказали. Мне кажется, мы ненавидели друг друга с таким неистовством, что не хотелось портить новые впечатления, бросая их в водоворот наших эмоций. Я все острее ощущал, что мы напрасно затеяли эту поездку. Прежде я полагал, что нам достаточно будет немного отдохнуть, и все встанет на свое место. И вот мы отправились путешествовать. Но ведь в положении Селины это ничего не меняло, и (что было еще хуже) беременность продолжала нервировать ее. Пытаясь найти оправдание тому, что ее состояние так вывело нас из равновесия, мы говорили все, что обычно говорят в таких случаях: нам, конечно, очень хочется иметь детей, но только позже, в более подходящее время. Ведь Селина из-за этого должна была оставить хорошо оплачиваемую работу, а вместе с ее заработком мы лишались и нового дома, который совсем было со-брались купить, – приобрести его на то, что я получал за свои стихи, было, разумеется, невозможно. Однако в действительности наше раздражение объяснялось тем, что нам против воли пришлось осознать следующую неприятную истину: тот, кто говорит, что хочет иметь детей, но только позже, на самом деле совсем не хочет ими обзаводиться – ни теперь, ни после. И нас бесило сознание, что мы попали в извечную биологическую ловушку, хотя всегда считали себя особенно неповторимыми.
Шоссе продолжало петлять по южным склонам Бенкрейчена, и время от времени впереди на мгновение открывались далекие серые просторы Атлантического океана. Я притормозил, чтобы спокойно полюбоваться этой картиной, и тут увидел прибитую к столбу доску. Надпись на ней гласила: «Медленное стекло. Качество высокое, цены низкие. Дж. Р. Хейген». Подчинившись внезапному побуждению, я остановил машину у обочины. Жесткие стебли травы царапнули по дверце, и я сердито поморщился.
