Свен Карстен - Страна Лимония

Но грузовик никак не останавливался, водитель выехал уже на ровную дорогу, переключил скорость и прибавил газу. Серёга сидел на мешках, держался руками за борта, ногами упирался в свинью, и ничего не понимал. Кричать смысла не было, да и он, вдобавок, кричать стеснялся. А вдруг Кержаков зять от Серёгиного крика обидится и тоже будет кричать? Зачем оно? Лучше уж подождать, может – все само собой устроится.

Грузовичок катил, по кузову громыхало из угла в угол помятое жестяное ведро, свинья воняла, иногда и Серёгу, и мешки с картошкой, и тушу подбрасывало невысоко в воздух и снова роняло на место – на дороге, видать, попадались рытвины. Сидеть на клубнях было больно, но выбирать не приходилось. Приходилось ехать, куда везут. Везли, похоже, далеко, и как бы даже не в город. Мама-Биологиня, вернувшись, не найдет ни Серёги, ни картошки – что тогда подумает?! Что украли его цыгане.

Вот так вот Серёга, как блоха на попутной собаке, первый раз и попал в Лимонов, в город, в цивилизацию. Выбрался, так сказать, разок в люди.

Глава 2.

Останавливались по пути лишь однажды, непонятно где. Серёга хотел, было, вылезти, и идти назад, но – а как быть тогда с мешками? И уехали далеко, и поворачивали сколько раз, как искать дорогу? Непонятка, одним словом.

Тут снаружи заговорили, Серёга прислушался. Один голос был, ясно, Кержакова зятя, а второй, хозяйский и ленивый – неизвестно чей.

– Та-а-ак, – сказал второй голос. – Без света едем. Создаем, так сказать, чрезвычайную обстановку.

– Забыл, командир, извиняюсь! – весело ответил кержаковский зять. – Опа! Уже горят!

– Сразу надо было, – не согласился ленивый. – Теперь плати по тарифу. Двадцать и за оформление пять.

– Может, без оформления, командир? – шофер, судя по голосу, очень радовался разговору. – Спешу я, опаздываю уже. Груз пропадает.

– Спешит он… – проворчал ленивый. – Пропадает у него… Чего везем-то?

По кузову резко ударили чем-то, как палкой. Серёга вздрогнул.

– Мясо на рынок, командир! Свинью забили, продавать везу.

– Мясо, говоришь… – голос перестал быть ленивым, словно проснулся. – Что за мясо? Лицензия есть?

– Да так себе мясо, командир, завонялось уже. Жарко, солнце, все дела…

– Завонялось у него… – опять потерял интерес ленивый. – Ладно, плати двадцать по курсу, и спеши куда хочешь.

– А какой курс сегодня, командир? – веселость кержаковского зятя несколько увяла.

– С утра три с половиной.

– Эх, мать-понимать, ничего денег не осталось… – кержаковский зять совсем сник. – У меня только полтинник, командир… Не думал я… Возьми полтинник, а?

– Со светом надо ездить! – крикнул командир, и по кузову снова стукнуло. – Правила для кого пишут?! Курс надо знать, в курсе надо быть, понимаешь?! В курсе! Полтинник у него! В последний раз отпускаю, а не полтинник! Давай мне тут! Что сказать положено?!

– Без сдачи… – процедил кержаковский зять.

– Паш-ш-шел!..

Мотор заскрежетал, взвыл, зашипели по гравию шины, Серёгу хорошенько мотнуло от одного борта к другому, а ведро прилетело и ударило его пониже коленки. Потом поехали ровнее, но все равно – машина то набирала скорость, то резко тормозила, часто поворачивала, и со всех сторон под тент кузова забирался странный, незнакомый шум – кругом ухало, фыркало, шелестело, звякало, слышны были голоса и гудки. Вокруг был город.

Наконец, поехали медленнее и вскоре остановились совсем. Мимо грузовика что-то прокатилось с треском и жужжанием. Кержаковский зять хлопнул дверцей кабины и через секунду просунулся в кузов по плечи, откинув край тента.

– Не сопрел еще, Сергуня? – весело спросил он. – Скидавай пока мешки и мясо, я сейчас телегу пригоню.

И снова исчез. Серёга, прихрамывая, проковылял к заднему борту и высунул голову. Летний день, солнце, жара, все дела… К горлу подошло, и Серёгу чуть не вытошнило. Но пронесло. Кое-как Серёга проморгался, выбрался из кузова и попытался оглядеться.

Грузовик стоял на краю большого гладкого пространства – дороги. На другом краю ее росли деревья, но не как в лесу, а слабенькие и рядком. Вдоль дороги стояли дома, серые и высоченные. Конечно, дома. Что же еще, если есть окна? Дома домами, но какие же в городе тогда, получается, огромные семьи, если они живут в таких здоровенных домах?! Это же сто или двести человек должна быть семья! Возле почти каждого окна – сарайчики на стене, маленькие и стеклянные. Конечно, сарайчики – хорошо видно всякое барахло внутри. Зачем же старые вещи так выставлять, чтобы все видели? А, понятно! Городские там белье сушат, за стеклом, на солнце! Вон белье висит, и рядом тоже!

И люди кругом. Мамочки мои, сколько людей! Серёга столько людей за всю жизнь не встречал! Все идут, все разом, непонятно куда, половина идет туда, половина обратно. Все словно чужие друг другу, никто не разговаривает ни с кем, не здоровается. Дальше под деревьями стоят человек двадцать-тридцать, толпой, будто ждут чего-то. Тоже не разговаривают. Женщины, мужики. Одеты пестро, многие в светлом, запачкаться не боятся. Женщины, через одну – в штанах. В руках сумки. Мимо Серёги прошли двое, пришлось даже к кузову прижаться, а то бы помешал. Нет, ничего, говорят между собой, но тихо так, вполголоса. На Серёгу покосились, но ничего ему не сказали. Городские, ясно.

Город был чужой, шумный, непонятный. Слишком большой, слишком тесный. Жить в нем было невозможно.

Как открыть задний борт грузовика Серёга догадаться не смог, поэтому снова вскарабкался под тент, и там ему немного полегчало. Сначала он подтащил и перевалил наружу два мешка картошки, потом спустил свинью – она выкрутилась из целлофана и свалилась в пыль, это ничего, потом подберем – затем выгрузил остальные мешки. Когда Серёга опять спрыгнул вниз, возле свиной туши стояли какие-то двое, одинаково одетые.

– Кто владелец? – сказал первый, поставив ногу в сапоге на мясо. Он был в оранжевой куртке, застегнутой, несмотря на жару, на голове – такого же материала фуражка с длинным козырьком, спереди буквы: МЧС. Серёга уже видел такие буквы, они были на той шапке, что нашел в кустах Лысенко.

– Документы? – спросил другой, пиная мешки.

– Не, картошка, – ответил Серёга. И поправился, повторив по-городскому. – Картофель. Семейство паслёновых.

– Твои, балда, – сказал первый.

– Мои, – согласился Серёга. – Свинья вот только привязалась какая-то.

– Шутник, – похвалил спросивший. Он вздохнул, посмотрел в небо, сплюнул, и без замаха ударил Серёгу кулаком в живот, очень больно. Серёга ахнул, согнулся, тут ему заломили руки и, подгоняя под зад коленом, чуть не бегом потащили прочь от грузовика.

Город – он штука такая, негостеприимная. Чуть поздороваться забыл – бьют тебе в живот и крутят руки.

Серёга хоть и вертел, как мог, головой, не видел ничего, кроме своих семенящих ног. Локти его были так близко к затылку, что он даже удивлялся, как такое возможно. Очень больно было. Перед носом промелькнула полоска травы, полная окурков, низенький проволочный заборчик, о который Серёга запнулся, дорожка, ступеньки, дверной порог, коридор с деревянным полом, крашенным коричневой краской, которая липла к ногам, еще один порог, почему-то железный, и тут руки ему отпустили, сильно толкнув напоследок. Серёга повалился на колени и ударился плечом и головой об стену. За спиной загромыхало железо. Серёга, засучил ногами, кое-как сел на полу, шмыгнул носом и стал осматриваться.

Он был в комнате, у которой вместо одной стены имелась частая металлическая решетка и посередине – дверь, как в кладовке. Снаружи ее как раз запирал коротко стриженый молодой парень, в очках, как мама-Биологиня, и тоже в оранжевой куртке, как и те двое. Голоса тех двоих слышались из коридора, но неразборчиво, словно из-за угла. Они, вроде, уже уходили. Парень тоже сейчас, видно, уйдет, оставив Серёгу запертым.

– Я русский, – поспешил сказать Серёга. – Я не черный, я русский.

Парень еще раз повертел в замке ключом, посмотрел на Серёгу без всякого интереса, и ответил:

– Да по мне хоть китаёза. Сиди тихо, знай.

Повернулся и ушел. Под воротником его куртки было написано: "Коммунальные МЧС". Серёга оперся спиной о стену, подтянул к подбородку колени и принялся сидеть тихо.

Много раз грохотал железом замок, приходили и уходили какие-то люди, кто-то сидел тихо, кто-то, наоборот, кричал и ругался – Серёга не слушал. Несколько раз его трясли за плечо и спрашивали закурить, один раз спросили денег – Серёга не реагировал. Он думал о потерянных мешках, о доме, о поставленной вчера "малявнице" – ловушке для речных раков, о Геологине и ее больных бронхах, о Лысенко, и о том, как будет переживать мама-Биологиня, не найдя Серёгу возле лодки. Кажется, он даже ненадолго задремал. Вечером в комнате зажегся свет, бледный и дрожащий, но Серёга не заметил и этого.