Владимир Круковер - Мальчик из неизвестно откуда
— Сорока, — сказал я, — мое секретное имя Сорока.
— Хорошо, — мальчик открыл второй кисет и достал оттуда несколько шариков. — Оружие. Показывать?
— Оружие! — удивился я. — Не понял?
Мальчик достал из–за ворота куртки длинный шнурок, не замеченный мной при обыске, продел в него золотистый шарик, бегло огляделся, сосредоточился на деревянной вешалке на ножках в углу комнаты, резко двинул. Шарик унесся в угол с космической скоростью и тут же вернулся в ладонь, а вешалка с хрустом переломилась в основании.
— Ни фига себе! — только и смог сказать я.
Мальчик продел в шнурок второй шарик и закрутил эту конструкцию, перебрасывая с руки на руку. Если первая демонстрация напоминала обычный кистень, то сейчас я наблюдал своеобразные нунчаки.
Мальчик протянул один шарик мне. Как это я в прошлый осмотр не обратил внимание на его тяжесть. Будто свинцовый, но цвет… Тьфу, похоже, что это золото. Ничего себе оружие.
— Металл, какой металл, знаешь?
— Мягкий, — ответил мальчик, — мягкий, тяжелый. Удобно.
Он взял свою шапочку и показал, как гнутся в пальцах те крылышки, которые я принял за декоративные. Да, золото мягкий металл. Но пальцы для такой демонстрации нужны посильней, чем у меня.
Пока я пытался осмыслить, свалившееся на меня чудо, мальчик похлопал длиннущими ресницами и сказал:
— Надо работать, хотеть говорить быстро. Могу?
— Да, конечно. Занимайся, сколько хочешь. Учись.
5
Тут следует сделать небольшое отступление и рассказать о себе. Это поможет понять все то, что случилось потом.
Всю жизнь я был фаталистом, жил одним днем, жил на полную катушку. Поэтому и остался на старости лет в одиночестве и почти без средств к существованию.
Но я и не рассчитывал дожить до таких лет, иначе отложил бы что–нибудь из тех больших средств, которыми иногда располагал. Последний раз, например, за пару месяцев не только ухитрился растратить больше ста тысяч долларов, но, из–за полнейшей финансовой неграмотности, вложился не в тот банк и потерял семьсот тысяч вместе с фирмой — издательским центром и типографией. Часть оборудования было куплено по лизингу, так что имущество описали. А тут еще грянул очередной дефолт…
В общем, жил я жадно, как будто завтра наступит конец света. Перепробовал уйму профессий, ориентируясь не на доходность каждой, а интересность процесса. Собственно, играл… В геолога, в ветеринара, в начальника питомника служебных собак, в грузчика, в радиста на рыболовецком сейнере, в золотоискателя, в охотника за женьшенем, в зоотехника передвижного цирка, в бизнесмена, в стюарда международных авиалиний, в сотрудника уголовного розыска…
Сейчас, когда записываю эти профессии, сам удивляюсь, сколь много перепробовал, повидал. И работал на совесть, пока игра не надоедала. Пожалуй, только журналистом и писателем я оставался всегда, так как на любой должности писал в газеты, журналы, в стол…
Так же игриво я относился к учебе. Успел поучиться на военного летчика, на зоотехника, на врача; окончил международную школу кинологов, курсы горноспасателей, пять курсов факультета журналистике в престижном университете… Откуда, кстати, ушел перед защитой. Пришел к выводу, что диплом — пустая трата времени, бумажка, нужная кому–то для карьеры. Но не мне.
Конечно, я мог сделать ученую карьеру. Например, как филолог. Или — социолог. Но опять–таки, зачем? Вот, несколько лет назад халтурил в инете фрилансером, написал под заказ три кандидатских по филологии и по педагогике и одну докторскую по старославянским языкам. Как бы доказал самому себе, что мог, могу. Но, не интересно.
Что еще о себе. Сидел. Три раза, третий — на строгом режиме, пятерик.
На зонах почти не работал, хорошо питался, одевался. По первой ходке на Севере под Красноярском был учителем русского языка и литературы. В смысле, числился каким–то рабочим, а сам учил зэков. Во второй «командировке», — тоже в холодных краях, в Заполярье: «Норильсклаг», формально был библиотекарем, а на самом деле писал офицерам курсовые по юриспруденции (они почти все учились заочно). До сих пор помню некоторые аспекты криминалистик, гражданского права, арбитражного процесса, правоведения… В третий раз, когда тюрьма была спровоцирована КГБ — заразился туберкулезом, а в тубзоне и так не работают.
Да, чуть не забыл, а то сложится у кого–то неправильное впечатление. За что сидел?
Тут вообще малореальные причины, которые у нормальных граждан не случаются. И если одну — за кражу еще можно объяснит происками КГБ, то второе происшествие похоже на злое чудо.
Короче, первый раз меня явно посадили за стих (я пишу стихи, говорят — неплохие): прочитал в ресторане со сцены стих о Ленине. Начинался он скромно: Снимите шапки перед мавзолеем, / в котором прах задумчивый лежит. / Лежит спокойно беспокойный Ленин. / У стен Кремля старинного лежит… Ну, а дальше шел текст, для времен СССР излишне наглый.
Снимите шапки, не спеша войдитеИ этот труп спокойно разглядите,И этот труп спокойно разглядите,Чей на портретах радостный оскал.Как долго он Россией торговал!Теперь лежит, нахохлился, как кочет,И над Россией проданной хохочет,И жалок голый черепа овал.И скулы Чингис–хана, не ссыхаясь,Рельефно выступают под глазницы,И все идет толпа к немой гробнице,Чтоб поклонится? Или чтоб понять?Но мертв под желтой кожей мощный череп,И тягостно обычаю поверить,Что мертвых неэтично оскорблять.Его иконы мрачною усмешкойНа мир глядят. Люд молится поспешно,Вдыхая сладкий смрад от трупов книг.И — никто, чтоб проколоть гнойник.Снимите шапки. В этом мавзолееЛежит, как идол, равнодушный Ленин.Сквозь узкое окошко виден рот,На вечную усмешку осужденный,И, словно на заклание, народК нему идет, Свободой угнетенный.
Естественно, я был пьян, естественно, в зале был кто–то из Комитета. Но арестовали меня не за стихи, а на вокзале. Ждал поезда, стоял на перроне, в правой руке балетка (были такие фирменные чемоданчики в те времена, когда не было кейсов, а с сумками ходили только спортсмены), подходит пассажир и просит:
Присмотри за моим портфелем, я за пивом сбегаю. И ставит портфель слева от меня. Вскоре поезд появился. Я поднял с асфальта свою балетку и его портфель, попятился по платформе, чтоб составом не задело. А меня хвать за руку. Два мента. Мигом слепили дело по статье 144 (кража). И тот пассажир свидетелем выступал на суде.
Во второй раз дело было так. Я работал начальником питомника служебных собак на ж/д товарной станции. Шел с обходом и вижу, как к моему охраннику у товарного вагона пристает здоровенный мужик. А в вагоне этом по описи находится взрывчатка. Это уж, не говоря о том, что посторонним вообще по товарной станции ходить запрещено. Я привязал собаку, чтоб не порвала наглеца, подошел. Мужик, конечно, пьяный, попер на меня буром. Взял его на мельницу, уронил нежно, чтоб не покалечился. А он как заорет! Лежит и корчится, будто рожает.
Оказалось, в земле слегка торчал ржавый арматурный прут, его из–за травы не было видно, и он насадился на этот прут прямой кишкой. Разорвал себе все там, да и боль адская. Через пару месяцев на суд и то пришел в раскоряку. Меня до суда под подписку отпустили, и все в охране были уверены, что мне ничего не грозит. Собаку не спустил, хотя имел право, оружие не применял, хотя имел право. Знакомые хлопцы из НИИ так вообще подсчитали, что вероятность попадания в этого мужика метеорита больше, чем то, что случилось.
Тем ни менее, влепили пятерик. Отсидел четыре с половиной.
Это я вспоминаю только те отсидки, что случились при советской власти. Были и другие.
Но что–то мой маленький гость отошел от компьютера и хочет контакта. Допишу свою краткую биографию попозже. В ней много было непонятных случаев. Например, люди, мне неприятные, как–то начали умирать, стоило мне об этом мельком подумать. Или лебедь упал к моим ногам…
— Да, да, Левос, ой — извини, забыл, что секретное имя нельзя упоминать всуе, Лео, сейчас.
Потом допишу.
6
В жизни мне довелось испытать много разных страхов. Например, когда на скале шарахнулся от змеи и повис на обрыве. Но ужас я испытал только один раз. Когда ГКЧП арестовала Горбачева.
Я возвращался в город поздно вечером и, вдруг, мимо пошла колонна танков. Громыхающие бронированные чудовища шли по асфальту мимо моей, прижавшейся к обочине, шестерки, превратившейся из комфортабельной (по тем временам) машины в жалкую жестяную скорлупку. Именно тогда я ощутил свою ничтожность, ярко представляя, как легко многотонный монстр может подмять меня под гусеницы.
