Тед Чан - История твоей жизни (сборник)
Днем небо было гораздо светлее, чем казалось с земли, – знак того, что путники приближаются к своду. Рассматривая небеса, Хиллала с удивлением заметил: здесь звезды видны и днем. С земли они терялись за яростным сиянием солнца, но на такой высоте просматривались совсем ясно.
Однажды к нему прибежал Нанни.
– В башню ударила звезда!
– Что? – Объятый страхом Хиллала оглянулся по сторонам, чувствуя себя так, словно под дых двинули его самого.
– Нет, не сейчас. Это было давно, больше ста лет назад. Один из местных стариков как раз об этом рассказывает. Отец его отца видел все своими глазами!
Они вошли в комнатку за коридором: несколько рудокопов сидели вокруг сморщенного старика.
– …засела в кладку в полулиге кверху отсюда. Выбоину до сих пор видно, она словно исполинская оспина.
– А что стало со звездой?
– Она горела и шипела и была такая яркая, что болели глаза. Люди подумали, не извлечь ли ее, чтобы она могла продолжить свой ход, но из-за жара к ней нельзя было подступиться, и они не посмели ее погасить. Прошли недели, и она сама остыла, превратилась в шишковатый слиток черного небесного металла. Так велик был ком, что его едва можно было обхватить руками.
– Так велик? – изумленно переспросил Нанни. Когда звезды по собственной воле падали на землю, люди находили иногда небольшие слитки небесного металла, который казался крепче самой лучшей бронзы. Этот металл нельзя было расплавить для отливки, поэтому его обрабатывали кувалдой, раскалив прежде докрасна; из него изготавливали амулеты.
– И верно, не слыхано, чтобы такой слиток нашли на земле. Представляешь себе, какие можно было бы отковать из него инструменты!
– Вы ведь не попытались пустить его на инструменты, правда? – в ужасе спросил Хиллала.
– О нет. Люди боялись к нему прикоснуться. Все спустились с башни и ждали возмездия Яхве за то, что нарушили ход его творения. Они ждали многие месяцы, но не дождались знака. Наконец они вернулись и извлекли из кладки звезду. Сейчас она в каком-то городском храме внизу.
Повисла тишина. Потом один рудокоп сказал:
– Ни в одном из рассказов о башне я такого не слышал.
– Это проступок. О подобном не говорят.
Они поднимались и поднимались, и небеса становились все более блеклыми, и, проснувшись однажды утром и став у края, Хиллала вскрикнул от неожиданности: то, что доселе казалось бледным небом, сейчас предстало бескрайним белым потолком. Они подошли так близко, что узрели небесный свод, увидели его, как плотный массивный панцирь, сковавший простор. Все рудокопы, когда говорили, понижали голос и, как полоумные, пялились вверх, а обитатели башни над ними смеялись.
Снова двинувшись в путь, они были поражены, насколько же близко подобрались к своей цели. Гладкий, невыразительный свод обманул их, представляясь прежде невидимым, пока не оказался вдруг прямо у них над головами. Теперь люди ползли не в небо, а к бесцветной равнине, протянувшейся во все стороны насколько хватало глаз.
При виде ее все чувства Хиллалы пришли в смятение. Временами, поднимая глаза на свод, он ощущал, что мир каким-то образом перевернулся, и, если оступишься, упадешь вверх – навстречу небу. А покоящийся над головой рудокопа свод словно бы лег на него, придавил своим грузом. Небо было той же твердью, что и земля, но не имело опоры, и Хиллала познал страх, какого никогда не испытывал в шахтах: страх перед тем, что на него упадет потолок.
Еще, бывало, свод казался вертикальным обрывом невообразимо высокой скалы, которая вставала перед ним, а оставшаяся позади полузабытая земля представлялась вторым таким же. Башня виделась канатом, туго натянутым между ними. Посещали мысли еще более страшные: нет ни верха, ни низа, и само тело Хиллалы готово потеряться, утратив ориентиры. Это было сродни боязни высоты, только гораздо хуже. Часто он просыпался от беспокойного сна – весь в поту и с онемевшими пальцами, которыми цеплялся за кирпичный пол.
Нанни и другие рудокопы тоже смотрели перед собой затуманенным взором, хотя никто не заговаривал о том, что тревожит их сны. Подъем не ускорился, а, напротив, замедлился: как заметил старшина Бели, вид свода внушает страх, а не жажду приблизиться. Тягловые стали негодовать и сердиться на рудокопов. Хиллала задумывался, что за люди вырастают из тех, кто всю жизнь провел на башне. Как они сопротивляются безумию? Привыкают к таким условиям? И не зайдутся ли плачем рожденные под твердым небом дети, почувствовав под ногами землю?
Возможно, сыны человеческие не созданы для того, чтобы жить в вышине. Если их собственное естество мешает им подойти к небесам слишком близко, значит, людям следует оставаться на земле.
Когда караван достиг вершины, рудокопы перестали чувствовать себя потерянными или, может быть, просто утратили остроту восприятия. С квадратной площадки на вершине они увидели самую поразительную картину, какая только открывалась человеческому взору: за пеленой колышущегося тумана далеко внизу раскинулся насколько хватало глаз ковер суши и морей. Прямо над ними – крыша самого мира, последняя твердь, ручательство того, что выше этой смотровой площадки ничего уже нет. Перед ними лежит все Творение, какое только возможно узреть.
Жрецы вознесли молитвы Яхве: они благодарили его за возможность увидеть столь многое и молили простить, что жаждут увидеть еще больше.
И на вершине клали кирпичи. Густая, едкая вонь вара поднималась от нагреваемых котлов, в которых плавились куски земляной смолы. Это был самый земной запах, какой ощутили рудокопы за четыре месяца; их ноздри жадно ловили его, пока не переменился ветер. Здесь, на вершине, жижа, некогда сочившаяся из щелей в земле, теперь затвердевала, чтобы скрепить камни: земля отращивала руку в небо.
На последней площадке трудились каменщики, перемазанные смолой мужчины, которые смешивали раствор и ловко клали тяжелые кирпичи. Эти мужи не могли позволить себе испытать головокружение, когда глядели на свод, ведь башня и на пядь не должна отступать от вертикали. Каменщики наконец приблизились к завершению своих трудов, и после четырех месяцев пути рудокопы были готовы начать свои.
Вскоре вслед за ними пришли египтяне. Имели они кожу темную, тела худощавые и бороды редкие. Они притащили тачки, заполненные долеритовыми молотками, бронзовыми инструментами и деревянными клиньями. Их глава звался Сенмут, и он стал совещаться с Бели, старшим над эламитами, как им проникнуть в свод. Из привезенного с собой скарба египтяне, как эламиты, воздвигли кузню, чтобы заново отливать бронзовые орудия из тех, которые затупятся в забое.
Став на цыпочки, любой мог бы коснуться свода кончиками пальцев вытянутой руки. Если подпрыгнуть и приложить к нему ладонь, на ощупь свод окажется гладким и прохладным. Он был как будто из мелкозернистого белого гранита, не имевшего ни единой отметины. И в этом заключалась трудность.
Некогда Яхве обрушил Потоп, выпустив на волю воды верха и низа. Воды Бездны вырвались из источников земных, а воды Небесные излились через шлюзовые ворота кладезей. А теперь, увидев свод вблизи, люди не могли отыскать в нем ворот. Они всматривались в белую поверхность, но ни одного отверстия, ни одного окна, ни одного шва не нарушало гранитной глади.
Казалось, их башня поднялась к своду в том месте, откуда было далеко до небесных хранилищ, что являлось истинным благом. Окажись поблизости шлюзовые ворота, была бы опасность вскрыть их и опустошить хранилище. И тогда на Сеннаар падет дождь – не ко времени года и сильнее, чем зимние ливни, и из-за него вздуется Евфрат. Когда опустошится хранилище, остановится и дождь, но, возможно, Яхве захочет наказать людей, и дождь будет лить, пока не упадет башня и Вавилон не растворится в глине и иле. Хотя ворота скрывались от взоров людских, опасность все равно оставалась. Что, если у ворот нет стыков, видимых человеческому глазу, и хранилище располагается прямо над их головами? А вдруг оно настолько огромно, что, даже если ворота находятся в нескольких лигах, хранилище все равно нависает прямо над ними?
Шли бесконечные споры о том, что предпринять теперь.
– Яхве не смоет башню, – уверенно заявил кирпичник по имени Квурдуза. – Окажись башня святотатственной, Яхве давно бы ее разрушил. А ведь за все столетия, что люди ее строят, мы не видели ни малейшего признака его недовольства.
– Если бы Яхве благоволил нашей затее, нас уже ждала бы лестница внутри свода, – возразил эламит по имени Элути. – Яхве не станет ни помогать нам, ни препятствовать. Если мы проломим стену хранилища, на нас хлынет вода.
В такую минуту Хиллала не мог скрывать свои сомнения.
– А что, если воды бесконечны? – спросил он. – Яхве, вероятно, нас не накажет, но может позволить нам самим навлечь на себя беду.
