Наталья Лебедева - Театр Черепаховой Кошки

Он вернулся к холодильнику и обнаружил свой кусок «гауды» в целлофановом пакете и упаковку сливочного масла притиснутыми к задней стенке, а рядом — лоток с парой кусков жареного мяса. Виктор всегда думал, что нет ничего лучше простого бутерброда по утрам, а по вечерам — хорошего куска жареной с луком свинины, вареной картошки, огурца и пары веточек зелени.

Он заварил себе кофе и вернулся в свою комнату. Вернулся почти бегом, потому что услышал, что жена уже проснулась. Ему не хотелось сталкиваться с ней в коридоре.

Завтракая, Виктор снова включил телевизор и начал листать программу спортивных каналов. Он поставил на запись бокс по «Евроспорту» и два матча футбольной премьер-лиги по «России 2», допил кофе, аккуратно смел крошки со стола и отнес посуду на кухню.

Ему снова удалось не встретиться с Ритой — та как раз плескалась в ванной.

Из квартиры он вышел под натужный аккомпанемент фена.

И в тот момент, когда хлопнула за ним входная дверь, зажегся красный глазок приставки: она начала запись, не дожидаясь, пока начнутся запланированные программы.

Из-за Риты Михаилу пришлось пойти в ночной клуб и снять себе девушку на ночь. Изначально делать этого он не планировал и потому с неудовольствием думал, что Рита расшатывает и рушит его привычную жизнь. Она слишком волновала, слишком его тревожила.

Надо было подстроить Риту под себя, а не подстраиваться под нее, но решение этой задачи требовало времени, и приходилось терпеть. Приходилось пользоваться случайными девушками из клубов.

Очередная осталась ночевать, а сейчас притворялась спящей и следила за Михаилом сквозь ресницы. Он заметил, но ему было плевать. Михаил не помнил даже, как ее звали. Он застегнул брючный ремень, стоя возле кровати, потом вышел из комнаты.

Девушка, которую звали Вика, тут же перестала притворяться спящей и села, натянув на себя одеяло. Высокие напольные часы, стоящие у стены напротив, показывали половину десятого. Вика не любила вставать так рано, но сейчас ее разбирало дикое любопытство. Ей хотелось знать, чем же все это закончится и как долго она сможет тут продержаться.

Вика огляделась. Спальня была просторной, со светлыми стенами и светлым паркетом, а спальный гарнитур был контрастный, темного дерева. Все казалось лаконичным и дорогим. Вика добавила бы сюда какой-нибудь симпатичный коврик, стильное панно на стену, полочку с безделушками, а то глазу не на чем было остановиться. Кроме шкафа и кровати с парой тумбочек, тут стояли только те самые напольные часы да возле них — неглубокое кресло с жесткой спинкой.

Можно было бы подумать, что комната нежилая, если бы не Викины вещи.

В кресле лежала обмотанная бордовым топом туфля. На ее каблуке сверкал огромный страз. Из-под кресла выглядывали джинсы. Одна штанина трепетно обняла ножку, вторая стыдливо спряталась в тень.

Еще одна туфля стояла у двери, будто хотела сбежать, но была застигнута на полпути.

Вика подняла глаза и увидела над дверью еще одни часы, с белым циферблатом и черными четкими цифрами. Третьи часы — маленький будильник — обнаружились на тумбочке, под Викиным бюстгальтером.

Все часы шли секунда в секунду, и это было удивительно: у Вики и одни-то, наручные, раньше все время то отставали, то спешили минут на пятнадцать, а потом она и вовсе перестала их носить, полагаясь на мобильник.

Впрочем, часы занимали ее недолго.

Вика сладко потянулась и упала назад, на подушки. Упругий матрас мягко подкинул ее тело. Тут было замечательно.

И секс был замечательный. Ей всегда хотелось именно такого любовника. Михаил был сильным, настойчивым, и в этом чувствовалась настоящая страсть: когда желание настолько сильно, что некогда думать, некогда отвлекаться. Когда мужчина хочет только одного: брать, брать и брать, и ему наплевать, чего хочет женщина.

Вика потянулась, приподнялась на локтях и залюбовалась своими длинными стройными ногами. Да, она была молодой и красивой, с этим трудно было спорить.

На кухне зашумел чайник. Вика полежала еще немного, раздумывая, не подадут ли ей завтрак в постель, но потом все-таки встала и прошлась по комнате.

Определенно, тут можно было бы задержаться. Михаил был если не богатым, то, по крайней мере, не бедным. Страстным. Высоким. Довольно симпатичным. Довольно молодым — во всяком случае сорока ему еще не было.

Такая удачная комбинация попадалась Вике впервые.

Она распахнула дверцы платяного шкафа, и ей показалось, что она попала в магазин. Джемпера были разложены на полках ровными стопками, рубашки висели по цветам: несколько белых, потом — голубые, следом — кремовые. Потом — классические костюмы разных оттенков. Тщательно вычищенные ботинки стояли на решетке внизу. Развязанные галстуки свисали с дверцы ровным рядом.

Вике стало как-то не по себе. Она словно попала на магазинную экспозицию: «Смотрите, как можно разместить все ваши вещи в нашем новом шкафу».

Она осторожно стянула с плечиков голубую рубашку и закрыла дверцы.

Накинув рубашку на голое тело, Вика вышла на кухню.

Михаил сидел за столом и завтракал. На красивой тарелке была сервирована глазунья с несколькими кусочками колбасы, кружками овощей и веточкой свежего укропа. Рядом стояла чашка горячего кофе. Вика огляделась и поняла, что ей завтрака никто не приготовил.

— Привет, — сказала она, пряча разочарование за широкой улыбкой.

Михаил кивнул и отправил в рот еще один кусочек яичницы.

— Мне было хорошо вчера… — добавила Вика, немного помедлив.

— Я рад, — отрывисто бросил он. — Кинь рубашку в бак для грязного белья. Он в ванной.

— Хорошо, — согласилась Вика. — Буду уходить, обязательно кину. А хочешь, я останусь и приготовлю тебе ужин? Ты во сколько возвращаешься?

Дальше произошло то, чего Вика никак не ожидала.

— Саша, Полина у нас?

Саша вздрогнула. Она так сосредоточилась на Черепаховой Кошке, что не слышала телефонного звонка и не сразу поняла, что мать задала вопрос.

— У нас, — ответила Саша, собравшись с мыслями.

Хотя никакой Полины у нее в комнате, конечно, не было.

Саша тряхнула головой, отгоняя прочь звук маминого голоса. Она думала о том, что Полине плохо, и о том, что надо помочь, и еще о том, что в реальности это сделать невозможно. Трудно было представить себе, что она, семнадцатилетняя, подойдет к историку и спросит, зачем он так нехорошо смотрит на свою ученицу, или придет к ее матери и скажет, что Полина ее боится… Она знала, что не получит ответа и даже не испугает их настолько, чтобы они остановились и задумались. Потому что так легко игнорировать мысли и желания тех, кого считаешь недостаточно взрослыми.

Оставались только платки: возможность, которая пугала Сашу. Она старалась не пользоваться ими, потому что понимала природу происходящего с ней только интуитивно и интуитивно же могла платками управлять.

Это нервировало, это рождало неуверенность. Но больше она не могла предложить Полине вообще ничего.

Нужно было сосредоточиться. Саша вытянула вперед руки и коснулась ладонями холодного оконного стекла. Какое-то время она видела перед собой неширокий проулок, красно-белую стену девятиэтажки напротив, припаркованную у подъезда скорую — но совсем недолго.

Светлый кирпич сменился темным, терракотовым. Возникло окно без занавесок и с американской рамой: узкой, открывающейся вверх. Оно было гораздо ближе стены реального дома. Так близко, что Саша могла бы перелезть на подоконник.

Но на подоконнике, преграждая путь, лежала Черепаховая Кошка. У нее была длинная шерсть: рыжие, черные и серо-седые пятна. Она дремала, приоткрывая время от времени желтые глаза с тонкими штрихами зрачков. За ней в полутьме летали руки: бледные, тонкие, с длинными пальцами. Тела не было, как не бывает видимых тел у актеров в театре кукол, его скрывала темная одежда. Иногда Саша угадывала очертания человеческой фигуры и узкий овал лица…

Почти не дыша, прижавшись ладонями к холодному оконному стеклу, Саша смотрела, как руки наносят резервную линию. Подрагивал натянутый на раму светлый шелк, и казалось, что под ним бьются вразнобой невидимые сердца.

Художник наносил сложный узор, Саша жадно следила за движениями рук.

Черепаховая Кошка глубже подвернула под себя передние лапы. Саша видела, как ходят под кожей ее лопатки: одна рыжая, другая черная, с седой прядью. Кошка зажмурилась, потом открыла глаза и пристально посмотрела на Сашу, словно приказывала: иди и делай.

Саша послушалась. Изо всех существ в мире она боялась и слушалась только Черепаховую Кошку.

Сердце забилось сильнее, ладони вспотели. Саша закрыла глаза и отпрянула от стекла. Она старалась не упустить картинку: нежное подрагивание ткани, уверенная непрерывная линия…