Вероника Рот - Переход

Он дочитывает новости, что выпускают Эрудиты, каждое утро, а я доедаю и мы выходим, не проронив ни слова. Мы идем по тротуару, и он улыбается соседям, все, как всегда в идеальном порядке у Маркуса Итона, ну кроме его сына. Но для меня все не так, я не в порядке, я в постоянном беспорядке.

Но сегодня я этому рад.

Мы заходим в автобус, и стоим в проходе, давая остальным сесть, идеальные члены Отречения. Я смотрю, как остальные заходят. Шумные мальчики и девочки из Искренних, и Эрудиты с задумчивыми взглядами. Я смотрю, как Отреченные уступают им места. Все едут в одно место сегодня — в Хуб, черное здание, чьи две колоны уходят высоко в небо.

Когда мы добираемся, на входе отец кладет мне на плечо руку, посылая боль по моему телу.

Я должен выбраться.

Это отчаянная мысль, которую подначивает боль по мере того, как я поднимаюсь по ступеням в зал для церемонии. Мне сложно дышать, но не потому, что мои ноги слабы, а потому что мое слабое сердце обретает силу с каждой секундой. Позади меня Маркус вытирает пот со лба, а другие члены Отречения прикрывают рты, в попытке дышать тише и чтоб не показалось, что они жалуются.

Я смотрю на ступени передо мной, и эта мысль заставляет меня полыхать, эта нужда, этот шанс сбежать.

Мы доходим до нужного этажа и все останавливаются отдышаться, перед тем как войти. Свет в комнате тусклый, окна закрыты, стулья расставлены вокруг круга чаш, в которых стекло, вода, камни, угли и земля. Я становлюсь в шеренгу, между девочкой из Отречения и мальчиком из Дружелюбия. Маркус — напротив меня.

— Ты знаешь, что делать, — говорит он, больше себе, чем мне, — ты знаешь какой правильный выбор, я верю — ты знаешь.

Я просто смотрю на юг от его взгляда.

— Скоро увидимся, — говорит он.

Он направляется в часть, где сидят члены Отречения, и садится в первом ряду, с остальными лидерами совета. Постепенно люди заполняют комнату, те, кому предстоит сделать выбор, стоят квадратом, а те, кто смотрят — сидят внутри него. Двери закрываются, и когда член совета от Бесстрашных подходит к кафедре, все молчат. Его зовут Макс. Когда он берется руками за нее, даже отсюда, я вижу, что костяшки его пальцев покрыты синяками.

Разве Бесстрашных учат драться? Да, они должны это уметь.

— Добро пожаловать на Церемонию Выбора! — говорит Макс, его глубокий голос заполняет аудиторию. Ему не нужен микрофон, его голос достаточно громкий, чтоб проникнуть во все уголки, — сегодня вы сделаете свой выбор, до этого момента вы шли по пути своих родителей, следовали их правилам, сегодня же вы найдете свой путь, создадите свои правила.

Я почти вижу, как мой отец кривится в презрении к такой типичной речи бесстрашного, я так хорошо знаю его привычки, что почти делаю это сам, даже если и не разделяю его взглядов. У меня нет какого-либо мнения о Бесстрашных.

— Когда-то давно наши предки поняли, что каждый из нас, каждый индивидуум был в ответе за зло, что существует в мире. Но они не смогли договориться, что же было этим злом, — говорит Макс, — кто-то говорит — это была нечестность.

Я думаю о том, что врал год за годом, об этом синяке, о том порезе, о лжи, чтоб прикрыть Маркуса.

— Кто-то говорит, что это невежество, кто-то — агрессия.

Я думаю о том, какой мир царит в садах у Дружелюбия, и какую свободу я там найду от всего этого насилия и жестокости.

— Кто-то говорит, что причиной был эгоизм.

«Это ради твоего же блага» — сказал Маркус перед тем, как ударить меня впервые, будто бы то, что он бил меня было жертвой с его стороны, будто бы ему было больно бить меня. Но я почему-то не заметил, чтоб он хромал сегодня утром по кухне.

— И последняя группа людей говорит, что всему виной была трусость.

Несколько криков слышны с части зала бесстрашных, а остальные бесстрашные смеются. Я думаю о страхе, который поглотил меня вчера и я совсем ничего не чувствовал, я даже не мог дышать. Я думаю о тех годах, что смешали меня с грязью под ботинками отца.

— Вот как мы образовали наши фракции: Искренность, Эрудиция, Дружелюбие, Отречение и Бесстрашие, — Макс улыбается. — В них мы находим руководителей, преподавателей, советников, лидеров и защитников. В них мы находим то, куда мы принадлежим, чувство обобщенности, наши жизни, — он прочищает горло. — Достаточно, давайте сделаем это, выходите вперед, берите нож и делайте свой выбор. Первый: Грегори Зелнер.

Мне кажется справедливым, что боль из прежней жизни должна следовать за мной в новую, посредством пореза в руке. Но даже сегодня утром я еще не знал, какую фракцию стоит выбрать тихой гаванью. Грегори Зелнер держит свою кровоточащую руку над кубком с землей, его выбор — Дружелюбие.

Дружелюбие кажется совершенно очевидным выбором для гавани, со своей мирной жизнью, сладко-пахнущими садами, и улыбающимися людьми. В Дружелюбии я получу теплый прием, о котором мечтал всю жизнь, и может быть, со временем, это научит меня равновесию, и уживаться с самим собой.

Но как только мой взгляд падает на людей, сидящих в этой части зала в свей красно-желтой одежде, я вижу уже здоровых людей, что готовы поддержать друг друга, развеселить. Они слишком идеальны, слишком добры для такого как я, для злобы и страха.

Церемония проходит слишком быстро:

— Хелена Роджерс.

Она выбирает Искренность.

Я знаю, что происходит на инициации у Искренних. Однажды я слышал разговоры об этом в школе. Там, мне придется рассказать все свои секреты, оторвать от души. Мне нужно будет содрать с себя шкуру заживо, чтоб присоединиться к Искренним. Нет, я не могу этого сделать.

— Фредерик Лавлейс.

Фредерик Лавлейс, одетый в голубое, режет себе ладонь и подносит руку над кубком Эрудитов, розовая вода в кубке приобретает более насыщенный оттенок. Я довольно быстро учусь, что как раз то, что нужно для Эрудитов, но довольно хорошо знаю себя, чтоб понять, что я слишком не постоянен, слишком эмоционален для них. Это будет душить меня, а я хочу быть свободным, а не помещенным в другую тюрьму.

Сразу после него идет девушка, стоящая возле меня:

— Анна Эразмус.

Анна, еще одна из тех, кто не проронил больше пары слов, разговаривая со мной, проходит вперед, мимо Макса. Она берет нож дрожащими руками и режет себе ладонь, капли крови падают в чашу Отречения. Выбор дается ей легко. Ей не от чего бежать, ее ожидает доброжелательная община, к которой она присоединится. И, кроме того, никто из Отречения уже много лет не переходил в другую фракцию. Это самая лояльная фракция, судя по статистике.

— Тобиас Итон.

Я не чувствую волнения, идя к чашам, хотя я до сих пор так и не выбрал фракцию. Макс дает мне нож, и я ложу пальцы на его рукоять. Она гладкая и прохладная, лезвие чистое. Новый нож, новый выбор.

Проходя на середину комнаты, и становясь посреди чаш, я прохожу мимо Тори, женщины, что проводила мой тест. «Ты должен будешь жить со своим выбором» — сказала тогда она. Ее волосы убраны назад, и я вижу тату, начинающееся у нее на ключице, и тянущееся к горлу. Наши взгляды встречаются с неведомой силой, и я решительно отворачиваюсь, занимая место посреди кубков.

С каким выбором я смогу жить? Не с Эрудитами или Искренними. И уж точно не с Отреченными, отсюда я то, как раз, и пытаюсь сбежать. И даже не с Дружелюбными — я слишком разочарован, чтобы быть с ними.

Правда в том, что я хочу, чтоб мой выбор был ножом в сердце отцу, хочу доставить ему как можно больше боли, трудностей и разочарования.

И есть только одна возможность сделать это.

Я смотрю на него, и он кивает, я делаю глубокий порез в ладони, настолько глубокий, что от боли на глазах появляются слезы. Я моргаю и сжимаю руку в кулак, давая возможность крови собраться там. Его глаза в точности как мои, такого же темно-голубого цвета, что при таком освещении выглядят черными, ямочки на скулах. Моя спина болит, моя рубашка дотрагивается до больных мест на ней, до мест по которым отец бил меня ремнем.

Я разжимаю руку над углями, чувство будто бы они горят у меня в животе, наполняя меня огнем и дымом.

Я свободен.

Я не слышу радостных криков Бесстрашных, все, что я слышу — это трезвон.

Моя новая фракция похожа на многорукое создание, простирающие руки ко мне. И я иду им на встречу, не отваживаясь оглянуться и посмотреть на лицо отца. Все хлопают меня по рукам, приветствуя мой выбор, и я прохожу дальше, кровь стекает по пальцам.

Я стою вместе с другими инициированными, рядом с черноволосым парнем, что оценивает меня и принимает решение, что я ничего не стою за один взгляд. Наверно я выгляжу не очень презентабельно в своей серой одежде Отречения, высокий и худой, после последнего скачка в росте. Порез на руке кровоточит, кровь стекает по запястью и капает на пол. Я сделал слишком глубокий порез.

Когда последние из ребят делают свой выбор, я тяну ворот своей свободной рубашки и рву ее. Я вырываю кусок ткани спереди, и обматываю его вокруг руки, останавливая кровотечение. Мне больше не понадобится эта одежда.