Чайна Мьевиль - Город и город

Рамира Ящек позвонила, когда я перекусывал у себя за столом.

— Только что допросила тех деток, босс.

— И что?

— Вам надо радоваться, что они не знают своих прав лучше, потому как если они бы их знали, то Ностину сейчас были бы предъявлены обвинения.

Я протёр глаза и проглотил то, что оставалось во рту.

— Что он натворил?

— Сергев, приятель Баричи, вёл себя нагло, так что Ностин голым кулаком задал ему вопрос по губам, заявив, что он главный подозреваемый.

Я выругался.

— Не слишком сильно; по крайней мере, благодаря ему мне было легче гудкопить.

Мы заимствовали «гудкопить» и «бэдкопить» из английского, обратив их в глаголы. Ностин был из тех, кто слишком легко переключается на жёсткий допрос. Есть некоторые подозрения, что такая методология работает с теми, кому во время допроса требуется упасть с лестницы, но угрюмые подростки-жеватели здесь не в счёт.

— Во всяком случае, вреда никакого, — сказала Ящек. — Их рассказы друг другу соответствуют. В той рощице они вне подозрений, все четверо. Слегка озоруют, наверное. Они пробыли там пару часов, самое меньшее. В какой-то момент в течение этого времени — и не просите более точного ответа, потому что не получите ничего, что выходило бы за рамки «было ещё темно», — одна из девушек видит, что по траве к скейт-парку пробирается фургон. Она не придаёт этому значения, потому что люди являются туда в любое время дня и ночи, чтобы делать бизнес, сбывать наркоту, всё такое. Он колесит вокруг, проезжает мимо скейт-парка, возвращается. Через некоторое время уносится прочь.

— Уносится?

Я строчил в блокноте, другой рукой пытаясь вытянуть из компа свою почту Соединение несколько раз прерывалось. Слишком большие прикреплённые файлы в неадекватной системе.

— Ну. Он ещё второпях грохнулся подвеской. Потому-то она и заметила, что он уезжает.

— Описание?

— «Серый». Она в фургонах не разбирается.

— Покажите ей несколько снимков, может, удастся идентифицировать марку.

— Как раз этим и занимаемся, босс. Я дам вам знать. Позже туда по какой-то причине подъезжали по крайней мере два других автомобиля или микроавтобуса — ради бизнеса, если верить Баричи.

— Они могли затереть следы шин.

— Примерно через час рысканья эта девушка упоминает о фургоне остальным, и тогда они идут проверить, не выбросили ли из него что-нибудь. Говорит, иногда можно найти старую стереосистему, обувь, книги, всякое выкинутое дерьмо.

— И там они находят её.

Некоторые сообщения прочитались. Одно было от кого-то из фотографов-кримтехов, и я его открыл и начал прокручивать изображения.

— Да, там они находят её.

Меня пригласил к себе комиссар Гадлем. Его тихая театральность и манерная мягкость выглядели неуклюже, но он всегда позволял мне делать своё дело. Я сидел, пока он постукивал по клавиатуре и чертыхался. На клочках бумаги, приклеенных сбоку к дисплею, я видел, должно быть, пароли баз данных.

— Итак? — начал он. — Жилой массив?

— Да.

— Это где?

— На юге, в пригороде. Молодая женщина, колотые раны. Её забрал Шукман.

— Проститутка?

— Возможно.

— Возможно, — сказал он, оттопыривая ладонью ухо, — и всё же. Я это слышу. Что ж, вперёд, следуйте за своим нюхом. Скажете, если когда-нибудь придёт охота поделиться причинами этого «и всё же», хорошо? Кто у вас в подчинении?

— Ностин. И ещё я заполучил в помощь одну патрульную. Корви. Женщина-констебль, первоклассная. Знает окрестности.

— Это там она патрулирует?

Я кивнул. Достаточно близко.

— Что ещё не закрыто?

— У меня на столе?

Я рассказал. Комиссар кивнул. Даже при всех остальных делах он давал мне свободу расследовать убийство Фуланы Деталь.

— Значит, вы всё это дело видели?

Было около десяти вечера — с тех пор, как мы нашли жертву, прошло более сорока часов. Корви сидела за рулём, ничего не предпринимая, чтобы замаскировать свою форму, хотя автомобиль у нас был без опознавательных знаков, и колесила по улицам, прилегающим к Гунтерстращ. Накануне я допоздна не был дома, а теперь, в одиночестве проведя на этих же улицах всё утро, оказался здесь снова.

На больших улицах и кое-где ещё имелись заштрихованные участки, но эта далеко выдвинутая обширная часть области была сплошной. Немногочисленные бещельские стилизации под античность, с крутыми крышами и многостворчатыми окнами: захиревшие заводы и склады. Построенные несколько десятилетий назад, часто с разбитыми стёклами, работающие вполовину мощности, если открыты. Заколоченные досками фасады. Продуктовые магазины, обнесённые проволокой. Старые ветхие фронтоны классического бещельского стиля. Некоторые дома были заселены или превращены в часовни и аптеки, некоторые выгорели и стали грубыми углеродными версиями самих себя.

Район не был запружён толпой, но и безлюдным его нельзя было назвать. Прохожие казались частью ландшафта — они словно всегда там находились. Утром их было меньше, но не слишком.

— Видели, как Шукман работал над телом?

— Нет. — Я смотрел на то, мимо чего мы проезжали, сверяясь со своей картой. — Я добрался туда, когда он уже закончил.

— Вы что, брезгливы? — спросила она.

— Нет.

— Ну… — Она улыбнулась и развернула машину. — Вам пришлось бы так сказать, даже если бы вы и были брезгливы.

— Верно, — сказал я, хотя это было неправдой.

Она указывала на предметы, годившиеся в качестве ориентиров. Я не сообщил ей, что рано утром побывал уже в Кордвенне и изучил эти места.

Корви не пыталась скрыть свою полицейскую форму, потому что благодаря ей те, кто нас видел и в противном случае решил бы, что мы их завлекаем, могли понять, что наши намерения не таковы, а тот факт, что мы ехали не в «синяке», как мы называем чёрно-синие полицейские машины, сообщал им, что и преследовать их мы не собираемся. Запутанные соглашения!

Почти все люди вокруг нас находились в Бещеле, так что мы их видели. Бедность лишала очертаний степенных граждан, долгое время бещельскую одежду характеризовали невзрачные покрои и цвета — то, что называется «городской модой без моды». Некоторые исключения, как мы осознавали, замечая их, пребывали в ином месте, так что их мы не-видели, но у молодых бещельцев одежда тоже была более красочной и живописной, чем у их родителей.

Большинство бещельских мужчин и женщин (надо ли об этом говорить?) ничем не занимались, а только переходили из одного места в другое, с поздней рабочей смены домой, из домов в другие дома или магазины. Всё же то, что мы наблюдали, выглядело угрожающим, и ещё происходило достаточно скрытого, так что уж точно дело не в паранойе.

— Сегодня утром я нашла нескольких местных жителей, с которыми обычно разговаривала, — сказала Корви. — Спросила, не слышали ли они чего-нибудь.

Она проезжала через затемнённый участок, где баланс штриховки смещался, и мы молчали, пока фонари вокруг нас не стали снова более высокими и привычно декоративно изогнутыми. Под этими фонарями — улица, на которой мы находились, виделась уходящей от нас кривой, сужающейся в перспективе; возле стен стояли женщины, торговавшие сексуальными услугами. Они настороженно следили за нашим приближением.

— Особой удачи у меня не было, — сказала Корви.

Во время той ранней вылазки у неё даже не было при себе фотографии. Она подняла все свои старые контакты: с приказчиками из ликёро-водочного магазина, со священниками приземистых поместных церквей, кое-кто из которых были последними священниками-простолюдинами, с храбрыми стариками, на бицепсах и предплечьях у которых были вытатуированы серпы и кресты, а на полках за спиной стояли бещельские переводы Гутьерреса, Раушенбуша, Канаана Бананы[1]. С сиделками, ухаживавшими за престарелыми. Корви могла только спросить, что они могут рассказать ей о событиях в деревне Покост. Об убийстве они слышали, но ничего толком не знали.

Теперь фотография у нас имелась. Мне дал её Шукман. Я взмахнул ею, когда мы вышли из машины; я размахивал ею, чтобы женщины видели: вот, я что-то для них принёс, а значит, приехали мы именно ради этого, а не затем, чтобы кого-то арестовывать.

Кое-кого из них Корви знала. Они курили и наблюдали за нами. Было холодно, и я, подобно всем прочим, кто видел их, дивился, каково приходится их ногам в одних чулочках. Мы, конечно, воздействовали на их бизнес: многие местные, проходя мимо, смотрели на нас и снова отворачивались. Я увидел, как замедлил ход проезжавший мимо «синяк»: должно быть, им представился лёгкий арест, но водитель и пассажир заметили форму Корви и, отсалютовав, снова ускорили движение. Я в ответ помахал их задним огням.

— Что вам надо? — спросила одна из женщин.