Агами - Алексей Владимирович Федяров
Так было три дня назад, когда заходил к нему заместитель Арсения Ивановича по оперативной работе — кум, так надо сделать и сегодня, но самому. Тогда было дело кума, а сейчас дело хозяина зоны — восстановить уклад. А потом зайти к Берману. К таким птицам разные прилетают сородичи, бывает, что и уносят с собой, потому лучше подчеркнуть — всё, что было, это не он. Не Арсений Иванович.
Получилось не совсем так. Осуждённый Огородников встретил его в своей каптёрке готовым. С двумя кружками на столе. Встал, пригласил за стол. Арсений Иванович сел. Ему подспудно переставала нравиться ситуация, он не понимал, почему, но это ощущение возникло контрастом к облегчению после отбытия товарищей из Нового центра. Возникло и не хотело уходить.
Огородников был спокоен, налил чаю в кружки, поставил одну перед начальником, другую себе. Спохватился, достал мёд. Сел.
— Угощайся, начальник.
Арсений Иванович задумчиво отпил из кружки.
— Травяной?
— Ну а какой ещё, — широко улыбнулся Паша, — других у нас нет.
— Вкусный сбор, — так же широко улыбнулся Арсений Иванович.
Он уже овладел собой.
— Благодарю тебя, Арсений Иванович, — серьёзно проговорил Паша, — не дал ты меня поломать своим бойцам. Поработали крепко, но кости целы, так что поживу ещё.
— В этот раз смог не дать поломать, правда. В другой не знаю, как получится, — кратко бросал рубленые фразы Арсений Иванович.
— Нам бы день простоять. Знаю, начальник, что другой раз уже сегодня может случиться. Живу так, уж не помню сколько лет. Свыкся. Да ты и сам свыкся, небось, что на зоне всё вмиг меняется. Только с утра ты хозяин и про всех на зоне всё знаешь. Знаешь, кто из твоих оперов анаши занёс или гашику. Сколько взял за это. Знаешь, сколько кубов леса вчера заготовили всветлую, а сколько для тебя приберегли на дальней делянке. Лучшего приберегли, делового, за ним к тебе через неделю лесовоз придёт. Знаешь, что я тут делаю. Когда зайти ко мне. Так видишь, и я готов. Тоже знаю, кто чем тут дышит. Жду вот тебя, чая северного заварил. Пахучего, на шишке, — Паша остановился, будто хотел сказать ещё что-то, но решил до того помолчать, послушать.
Арсений Иванович возражать не стал. Не за тем пришёл.
— Что у Бермана выспрашивали, значит, тоже знаешь? — спросил он прямо.
— Знаю, как не знать, — так же ответил Паша.
— Не видел его ещё?
— Видел. Как же поломанного не навестить? Да и ты, знаю, заботу о нём учинил, в тепле лежит и под присмотром.
— Учинил, — подтвердил Арсений Иванович.
Разговор всё больше бередил ту смутную тревогу, которая появилась, когда он зашёл сюда. Не надо играть. Бессмысленно это всё, вдруг подумалось Арсению Ивановичу. Он постарался придать себе уверенный и по-хозяйски беспечный вид. Обычный для себя, выработанный. Зэк должен видеть хозяина только таким. Но всё равно вопрос задал почти шёпотом, получилось несолидно, и Паша ухмыльнулся.
— Скажи, что такого важного Берман передал Иванову? — спросил Арсений Иванович. — Чего вы тут сумели наделать у меня под носом?..
Паша помолчал. Тяжело вздохнул. Наклонился над столом и поманил к себе Арсения Ивановича. Недопустимое панибратство, конечно, невозможно такое себе представить, но хозяин, при виде которого зона пустела и умолкала, тоже вздохнул и наклонился над столом к вору в законе.
— Не могу на добро даже менту добром не ответить, начальник, — едва слышно проговорил Паша. — Совет тебе дам. Уезжай сегодня с зоны. Заболел ты. Срочно тебе в госпиталь нужно. Сам думай куда. Но уезжай. Прямо сейчас лучше.
Арсений Иванович выслушал молча. Спрашивать ничего не стал.
— Благодарю за чай, за мёд. Смотри тут за бараком, — сказал он своим привычным тоном.
И ушёл, оставив недопитый чай.
— Присмотрю, кому ж ещё, — проворчал Паша.
К Берману Арсений Иванович не пошёл. У Огородникова сведения верные, что и говорить. Лечат профессора исправно, скоро на ноги встанет. Крепче будет, арестант страдать должен, это каждый тут знает. Лето хорошее, тёплое выдалось. Солнце светит. Птицы разные поют, жить хотят. Вот и он, Берман, очухается и тоже жить захочет.
Старый, Старый… До чего ж ты хитрый. И ведь не врал, когда предупреждал, не врал. И благодарность проявил. Что ж задумал он такого, старый вор, что вот так в лицо не побоялся хозяину зоны, который его в бараний рог может, да что в бараний, в какой угодно рог скрутить, вот такое сказать? Уезжай. Совет дал! Кому, ему совет? Всесильному начальнику самого опасного подкластера?
Но внутри что-то шептало: «Да, тебе совет, начальничку мелкому, удельному. Ты кто вообще есть, Сеня? Дали тебе капельку власти, ходишь ты по зоне, пузо отращиваешь, скоро оно из-за угла раньше тебя появляться будет, а щёки на погоны лягут. Хорошо ты тут устроился, спокойно и сытно. Лес приворовываешь, домик на Клязьме прикупил. А кто за тобой? Остатки той самой системы, которая добивает сейчас остатки тех самых людей. Но ты сам к ним можешь попасть одним щелчком пальцев. И уже другой Сеня будет тебя втаптывать рифлёной подошвой казённого ботинка в печорскую землю, как ты сейчас втаптываешь тех, кто мог бы жить по-другому — как те, кто по ту сторону забора, за ним.
Мы родились в этой одной шестой уже огороженные забором, а потом пространство внутри забора сужалось, сужалось и сузилось до кластера „Печора“. Сюда уместились все, кто умеет жить только так: ты или выдаёшь пайку, или ждёшь её и жрёшь. Когда „Печоры“ не останется, не останется и живущих за пайку. И что скажут новые власти? А скажут про нас, что мы сами и вычистили себя. Нужно было просто убрать от нас тех, кто умеет жить на свободе, впустить их на новые территории, а нас огородить и дать нам возможность додушить друг друга. Можно и свой шлак сюда скидывать. Зона съест всех».
Арсений Иванович редко давал себе свободу вот так размышлять, хотя неглуп был. Ни к чему такие размышления. Они тянут за собой разговоры, что суть вещь опасная. Но сейчас остановиться он не мог.
«Уезжай»… Непросто было сказать это Паше Старому.
— Хромова ко мне. Срочно, — потребовал он у секретаря, нажав кнопку телефона на столе.
Хромов зашёл через минуту — был в своём кабинете напротив. Сел на привычное место. Достал блокнот, приготовился записывать поручения.
— Григорий Игнатьич, дело такое… Прими дела, отъеду я на недельку. Срочно надо, — стараясь казаться измождённым
