Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)

– Гораздо интереснее вторая версия, – бодро сообщил он. – Хозяева – негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева всё-таки приверженцы абстрактного искусства, либо… (и этот вариант мне как-то ближе) …либо они – реалисты! То есть камушки – это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.

– Так они же все разные! – возмутился Ромка.

– Разумеется, – согласился дедок. – И это наводит на мысль, что постоянной формы хозяева не имеют. Как, скажем, амёбы.

– Так они и по размеру разные!..

– Ну, Ро-ома… – укоризненно молвил Сократыч. – Вашу статую тоже можно сделать и с палец размером, и с эту вот колонну… Хотя… – Он призадумался, прищурив глаз и закусив губу. – Знаете! А вполне возможно, что они ваяют самих себя именно в натуральную величину. То есть маленький камушек – это как бы портрет ребёнка…

Никита скрипнул зубами. Сократыч испуганно замер.

– Слу-шай-те… – потрясённо выдохнул он. – Так может быть, ещё проще?.. И это, кстати, не противоречит тому факту, что раньше камушки были помельче… Не монументализм, а просто акселерация!

– Дед!.. – приглушённо взвыл Василий.

– Сейчас объясню, – заторопился Сократыч. – Суть предположения такова: камушки – это не копии хозяев. Это оригиналы.

Он сделал паузу. Все, включая Никиту, смотрели на него, жалобно приоткрыв рты.

– Боже мой! – искренне огорчился дедок, видя такое непонимание. – Да всё же просто! Камушки – это мумии усопших хозяев. Как бы окаменелости!..

Ромка взвизгнул и захохотал, ударяя себя ладонью по худому узловатому колену. Никита вскочил.

– Да что же это такое?! – плачуще выкрикнул он. – Дайте спокойно умереть с голоду!..

Смех оборвался. Никита упёр подбородок в грудь и, немилосердно косолапя, устремился вдоль стены. Простынка на спине и на заднице Кляпова была почти уже насквозь проедена жадным мелкогубчатым покрытием. Дошёл до угла – и канул.

Несколько секунд никто не мог выговорить ни слова.

– Слушай, дед! – повернулся наконец Василий к Сократычу. – Ну ты хоть соображай, что говоришь! Видишь же: интеллигент! Так с ним помягче надо, побережнее… А ты! Я не знаю… Меня – и то замутило, когда ты про покойников начал! Ты из нас-то могильных червей – не надо, не делай… Обидно, знаешь…

Он засопел и хмуро глянул на золотистый выступ, за которым скрылся Никита.

– Догнать? – предложил Ромка.

– Да ладно… – буркнул Василий. – Всё равно он сейчас ничего слушать не будет… Сколько он уже голодает? Часа три? Вот пусть пару деньков помается, а там посмотрим…

– Н-да… – печально молвил Сократыч. – Конечно, Василий, вы правы… И, главное, убежал-то зря! Ни к чёрту ведь версия-то! – Хрупкая старческая ладошка взмыла в направлении гряды довольно мелких глыб. – Не может же у них быть, в самом деле, такой детской смертности…

Бочком подобрался взъерошенный Телескоп, о котором в пылу разговора забыли напрочь, и первым делом стянул из сетки тюбик. Всё это время он ошивался поблизости, сердито чирикая и выжидая, когда наконец Никита уйдёт. Вот дождался…

– И вообще, – расстроенно сказал Василий. – Даже если статуи… Чего их ломать, спрашивается?

– Бракованные, – предположил Ромка.

– Хм… – задумчиво молвил Сократыч, как бы машинально извлекая капсулу из авоськи. – Вы полагаете?.. А ведь вполне вероятно. Помните, когда-то в продажу поступали бракованные стаканы из напряжённого стекла? Чуть дотронешься – стакан вдребезги… Так что, знаете, Рома… Весьма, весьма возможно, что так называемая напряжёнка в камушках – это тот же брак… И, обратите внимание, как сразу увязываются все концы с концами! Брак – стало быть, надо уничтожить. Произведение искусства – стало быть, уничтожать нельзя. Единственный выход: пригласить существо без моральных запретов, и оно мигом всё расколотит, даже не задумываясь… Хотя… При их технологическом уровне – и такой процент брака?..

Сократыч с задумчивым видом отбросил оболочку. Василий вздохнул и тоже взял капсулу. Ромка подтянул сетку поближе и долго ворошил тюбики пальцем, выбирая нечто особенное.

Из-за противоположной опоры, воинственно размахивая пластиковым мешком, вылетела растрёпанная деловитая Клавка. В мешке погромыхивало что-то железное. Поравнявшись с закусывающими, правдоискательница вдруг остолбенела и уставилась на них в злобном изумлении.

– Совсем обнаглели! Ну ни стыда, ни совести!..

Плюнула и пошла дальше.

Трое переглянулись недоумённо и наконец сообразили поднять глаза на стену. Там, приблизительно на высоте человеческого роста, красовалась нервной рукой выбитая надпись «Это – голодовка!»

– Слушай, уйдём отсюда на фиг! – взвился Ромка. – Позориться ещё…

Они подхватили пожитки и перешли на другую сторону, где теснились некрупные глыбы. Одну из них, приземистую и плоскую, использовали вместо скамьи.

– Слышь, дед, – сказал Ромка, ухмыльнувшись. – Вот тебе ещё одна гипотеза. Колонны видишь? Ну вот, это и есть хозяева!..

Сильного впечатления Ромкина шутка на Сократыча не произвела.

– Как ни странно, Рома, – ответил он, смакуя глоток за глотком содержимое нежно-лимонной капсулы, – когда-то я вполне серьёзно рассматривал такую возможность…

– Да ладно вам чепуху-то молоть, – нахмурился Василий. – Мы ж в них живём, в колоннах!

– А вот это возражение как раз неубедительно, – заметил дедок. – В человеке тоже много чего живёт. Аскариды, цепни…

Василий поперхнулся.

– Знаешь, Сократыч! – сказал он, прокашлявшись. – Я смотрю, у тебя прямо страсть какая-то людей унижать. То с кошками сравнишь, то…

– Василий, – ласково улыбнулся в ответ дедок Сократыч. – Успокойтесь. Эта гипотеза тоже критики не выдержала. Хотя было время, когда она казалась мне довольно убедительной…

– Чего ж в ней убедительного? – не понял Ромка. – Мы ж им то кабель оторвём, то трубу ошкурим…

– То есть причиняем вред? – уточнил дедок. – Ну а разве человек подчас не вредит своему здоровью? Причём делает это со вкусом, с удовольствием! Курит, пьёт…

Ромка засмеялся.

– Это мы, значит, отрываем им кабель, а они кайф ловят?

– Айф!.. – тихонько чивикнул из-за камня Телескоп, не иначе, чтобы лучше запомнить новое слово.

– Н-ну… Примерно так. Однако, повторяю, от этой версии я уже давно отказался.

– Теоретики… – проворчал Василий. – Дом как дом. Дверь есть? Есть. Значит, дом…

– Под дверью, я так понимаю, Василий, вы имели в виду скок?

– А то что же!

– Так вот, возможно, вы этого ещё не знаете, но у Маши Однорукой дома целых два скока. Да-да, два входа и два выхода! И напрашивается мысль: если есть колонна с двумя скоками, то где-то найдётся колонна вообще без скока… Колонна, попасть в которую невозможно никоим образом. Мне вот, например, кажется, что скоки возникают как побочный эффект работы этих… – Сократыч широким жестом обвёл золотистые побледневшие под вечер громады. – …ну, скажем, кабелей.

– Ни хрена себе кабели! – возразил Василий. – В кабелях разве живут?

– Позвольте-позвольте! – в свою очередь возразил Сократыч. – Возьмем трубы или, скажем, открытую электропроводку. Там зачастую селятся… Да те же тараканы!..

Василий гневно раздул ноздри. Мало ему кошек и аскарид – теперь ещё и тараканы, которых он всю жизнь терпеть не мог!

Но, к сожалению, Сократыч не видел в этот миг лица собеседника. Похоже, дедка опять осенило.

– Вот ведь странно… – задумчиво молвил он. – Раньше я как-то над этим никогда не задумывался. Ведь летающие блюдца до сих пор не завезли сюда ни одного иностранца. Обратите внимание – одни русские…

Василий встал. Лицо его было страшно.

– Знаешь, дед! – проскрежетал он со всей прямотой. – Мне иногда тоже хочется тебе одним ударом все зубы выбить!

Повернулся и пошёл. Растерянно щебечущий Телескоп пустился следом.

– Ну вот… – уныло молвил поникший дедок Сократыч. – И не дослушал, главное… Я ведь к чему вёл-то? Что мирков таких, наверное, несколько, и хозяева, видимо, подбирают для каждого людей одной национальности… Для простоты общения…

Ромка веселился от души.

– Да ну его! – сказал он. – Давай дед, гони дальше. С тобой хоть не соскучишься…

С печальной улыбкой дедок Сократыч слез с глыбы.

– Нет, знаете, Рома… – удручённо молвил он. – Вы уж не обижайтесь, но я лучше пойду. Всё-таки что ни говорите, а замолчать вовремя – это великое искусство…

Глава 21

Голодали, как гидальго.

Дождавшись ночи, Никита Кляпов вновь перебрался под выбитую им надпись. Проулки наполнил прозрачный сумрак. Мерцало гладкое серое покрытие, похожее на небывало чистый и ровный асфальт. Колоссальные, как айсберги, опоры были, казалось, слабо подсвечены изнутри. Несколько раз округлыми сгустками мрака к Никите подкатывались надзорки и, изучив босые косолапые ступни, отъезжали. Надо понимать, криминала в голодовке не было…