Павел Корнев - Сиятельный
– С какой целью вы устроили это представление, констебль? Никто вас здесь не видел, могли просто уйти и никуда ничего не сообщать.
– Это мой долг! – ответил я, слегка переборщив с пафосом.
– Долг?
– Долг как полицейского.
– Ах, ну да! – улыбнулся Бастиан Моран и не удержался от смешка: – Или вы просто наследили внутри.
Я промолчал, тогда старший инспектор выкинул на дорогу окурок и поправил небрежно намотанное поверх полупальто белое кашне, готовясь к осмотру места преступления.
– Приступим, констебль! – скомандовал он, указывая на калитку.
Миновав постовых на входе, я первым прошел в дом и повторил свой вчерашний маршрут. В комнате с креслом-качалкой оказалось не протолкнуться от сыщиков; они проводили обыск и скрупулезно составляли опись обнаруженных в особняке вещей. Откатившуюся к плинтусу гильзу обвели мелом, покойник лежал на полу, укрытый простыней.
На глаза попадались исключительно сотрудники Третьего департамента, и стало непонятно, с какой целью приехал сюда руководитель сыскной полиции.
– Не стойте в дверях, констебль! – поторопил меня Морис Ле Брен. – Рассказывайте, что здесь стряслось!
– Минуту! – попросил Бастиан Моран и велел откинуть с покойника простыню. – Зачем было стрелять через подушку? – удивился он, когда один из сыщиков выполнил это распоряжение. – Какой в этом смысл?
– У меня новый костюм, не хотел забрызгать его кровью, – признал я.
– Оригинально, – хмыкнул старший инспектор Моран и потребовал: – Уберите.
Сыщик осторожно отнял от лица покойника продырявленную и опаленную выстрелом подушку, и я невольно вздрогнул, а Морис Ле Брен и вовсе не удержался от крепкого словца.
– Какого дьявола, констебль? – возмутился он. – Да этот тип мертв никак не меньше года!
За ночь труп неведомым образом превратился в настоящую мумию; лохмотья кожи туго обтянули выпирающие скулы, глаза ввалились, под узкими полосками серых губ желтели редкие зубы.
– Не год, гораздо дольше, – решил Бастиан Моран. – Это слуга, живой покойник.
– Вам уже доводилось сталкиваться с подобными случаями? – озадачился глава сыскной полиции.
– Доводилось, – подтвердил старший инспектор. – Морис, думаю, в дальнейшем твоем присутствии здесь больше нет нужды. Мы забираем дело.
– Брось, Бастиан! – неожиданно резко ответил Ле Брен. – Я не претендую на это расследование, но должен быть в курсе случившегося. В конце концов, в нем замешан мой подчиненный!
Старший инспектор Моран только плечами пожал.
– Как скажешь, Морис, – улыбнулся он и повернулся ко мне. – Рассказывайте, констебль.
– Тень… – начал я, но Бастиан Моран тотчас меня перебил.
– С самого начала! – потребовал он.
Пришлось во всех потребностях рассказать о пропавшем перстне, подозрениях в отношении подруги поэта, слежке за ней и схватке в гостиной.
Как ни удивительно, не перебили меня ни разу.
– Вы точно видели тень? – спросил Бастиан Моран, когда доклад подошел к концу.
– Как вас, – подтвердил я.
Тогда старший инспектор разрешил накрыть покойника простыней и велел мне сдать табельное оружие. Я вытащил из кобуры «Рот-Штейр», внутри которого перекатывались детали ударно-спускового механизма, и протянул его сыщику.
Бастиан Моран отпустил подчиненного и спросил:
– Что было дальше?
– Дальше я проверил подвал.
– Ведите.
Я прошел к лестнице и замялся, не решаясь спускаться по шатким ступенькам в полнейшей темноте. Да и вообще идти в подвал не было ни малейшего желания. Но тут один из констеблей притащил увесистый электрический фонарь и пришлось лезть в люк.
Свечи в подвале давно прогорели и блестели в свете фонаря желтоватыми лужицами воска; луч скользнул по засыпному полу и высветил покойницу, неприглядную и пугающую.
Тела как такового не осталось; ссохшаяся плоть кое-как облепляла костяк и череп с пучком черных волос. Грудная клетка белела обломками ребер; должно быть, их повредили, когда доставали пули.
– Стреляли из «Цербера»? – спросил старший инспектор. – Криминалисты обнаружили три пули десятого калибра с алюминиевой оболочкой.
– Из «Цербера», – подтвердил я. – Сдать?
– Смысл? – фыркнул Морис Ле Брен. – Нарезов все равно нет.
– Первый раз выстрелил из «Рот-Штейра», – припомнил я, – но она просто рассмеялась и вытащила пулю из раны. Пуля должна быть где-то здесь.
– Невосприимчивость к меди, – задумчиво протянул Бастиан Моран и вдруг резко обернулся: – Что вы здесь видите, констебль? Что это за место?
Я огляделся по сторонам.
– Что вижу? – повторил, глядя на залитый воском туалетный столик. – Вижу охотничьи трофеи. Много трофеев, их собирали не один год.
– Ну и фантазия у вас, – пробурчал Морис Ле Брен и спросил: – Бастиан, что это за тварь?
Старший инспектор промолчал, тогда ответил я:
– Она считала себя музой.
– Настоящей музой? – опешил глава сыскной полиции. – Греческой?
– Именно.
– Больная стерва, – поежился Ле Брен.
А вот Бастиан Моран с выводами спешить не стал. Полагаю, ему было прекрасно известно, что малефики умирают точно так же, как обычные люди. Они не достают пуль из простреленной груди и не смеются при этом вам в лицо.
– Что влекло ее к этим людям? – спросил старший инспектор Моран и попытался взять дирижерскую палочку с края стола, но та застыла в воске. – Что их всех объединяло, констебль? Как думаете?
– Все они были талантливыми, – предположил я, помолчал и добавил: – А еще сиятельными…
Бастиан Моран посмотрел на меня и его губы изогнулись в непонятной ухмылке.
– Сиятельными! – язвительно произнес он. – Что ж, чего-то в этом роде и стоило ожидать. Проклятие крови падших – бич нашего времени!
– Простите, Бастиан, что вы сказали? – изумился Морис Ле Брен.
Я был ошарашен ничуть не меньше главы сыскной полиции; подобное высказывание вполне тянуло на государственную измену; вдвойне удивительно было слышать его из уст того, кому полагалось искоренять крамолу по долгу службы.
Старший инспектор нашего удивления, казалось, не заметил.
– Кровь падших чужда людям, – наставительно заявил он. – Она будто кислота, залитая в механизм часов. Сколько сиятельных умерло от аггельской чумы? Сколько превратилось в калек и лишилось способности к деторождению? У ее императорского величества из всей родни одна только внучка!
– Меньше наследников, меньше грызни за трон, – возразил Ле Брен, промокая платочком вспотевшую шею.
– Это так, – согласился Бастиан Моран, – но кровь не вода. У ее императорского высочества больное сердце, а врачи за последние годы хоть и достигли серьезных успехов в трансплантологии, но для пересадки органов требуется подходящий донор. Не просто сиятельный, а близкий родственник. Иначе происходит отторжение тканей.
– Отторжение? Вы говорите о трансплантологии?! – опешил глава сыскной полиции. – Это немыслимо! Отдать наследницу престола под нож этим живодерам, подумать только! Как можно вырезать из человека живое сердце? Как можно даже помыслить об этом?!
– Наука не стоит на месте, – пожал плечами Бастиан Моран и подлил масла в огонь. – И тело человеческое не подарок небес, а всего лишь инструмент.
Ле Брен вытер платком покрасневшие щеки и с выражением произнес:
– Вот уж не думал, Бастиан, что вы механист до мозга костей!
Старший инспектор заметил неосторожную улыбку, скользнувшую по моим губам, и немедленно потребовал объяснений:
– Констебль, что вас так развеселило? Вам неизвестно значение слова «механист»?
– Известно, старший инспектор, – почтительно ответил я. – Только вы, скорее, провокатор, нежели механист.
Начальник сыскной полиции не удержался от возмущенного фырканья, а вот Моран предъявлять мне претензий не стал и лишь похлопал коллегу по плечу.
– Извини, Морис, не зря говорят, что привычка – вторая натура. Увлекся. Не принимай на свой счет.
– И в мыслях не было, – ответил Ле Брен и направился к лестнице. – Бастиан, я надеюсь, мы здесь уже закончили? – обернулся он на полпути.
– Это все, констебль? – уточнил старший инспектор.
– Мне больше нечего вам сказать, – ответил я и двинулся вслед за главой сыскной полиции.
– Что ж, пусть будет так.
Мы поднялись из подвала, и уже там я напомнил:
– Исаак Левинсон рассчитывает получить материалы по налету на банк.
– Подъем броневика грабителей назначен на четыре часа, – оповестил меня Ле Брен и нехотя пообещал: – Я распоряжусь, чтобы к этому времени для вас подготовили копии протоколов.
– Будьте так любезны, – кивнул я и повернулся к Бастиану Морану.
– Вы свободны, констебль, – отпустил меня тот.
Покинув дом, мы вышли за ограду особняка, и полутьму раннего утра немедленно разорвала ослепительная магниевая вспышка. Пока все пытались избавиться от мельтешивших в глазах серебристых отблесков, газетчик сгреб в охапку штатив громоздкого фотоаппарата и перешел на новое место. Ассистент насыпал на полку очередную порцию горючего порошка и поспешил вслед за ним.
