Предлунные - Анна Каньтох

– Я вот думаю, – отец с нежностью взглянул на спящего сына, – не разбудить ли его по случаю турнира? Пожалуй, так и сделаю. Полагаю, две недели кошмаров – вполне достаточное наказание.

Финнен, Исса и его дочь Нура ужинали в большом зале с высоким потолком. Светлячковые лампочки в треножниках изображали пламя, свет которого отражался в стенной мозаике с изображениями гибких девушек, совершавших очередные па некоего давно забытого танца.

Холодно блестела крышка стола из свежеотполированной древесины зимороста, которую в первое мгновение можно было принять за большую глыбу серого льда. Дальше, где зал расширялся в форме дуги, стояла стеклянная пирамида, освещенная маленьким искусственным солнцем. В ней росли цветы, настоящие, большие и бархатистые – розы, орхидеи и красные как кровь тюльпаны. Финнен долго на них таращился, прежде чем сесть за стол.

Механические слуги принесли первые блюда. Еда была несомненно великолепная, хотя Финнен не мог этого оценить. Куски голубятины разбухали у него во рту, салат из водорослей на вкус напоминал жеваную веревку. Даже крошечные пирожные, каждое из которых было настоящим произведением искусства, он запихивал в себя с трудом. Он старался есть как можно меньше, одновременно создавая впечатление, будто с удовольствием уплетает за обе щеки. У него болели мышцы лица от улыбок, и он дрожал от холода, поскольку теплый свет горевших в треножниках огней был лишь иллюзией.

Нура, в накидке из настоящей шерсти, кокетливо поглядывала на Финнена, подмигивала и проводила кончиком языка по губам. Исса нахваливал кушанья, подливал гостю вина, посылал слуг то за тем, то за другим. Финнен старался многозначительно улыбаться Нуре и демонстрировать уважение хозяину, внимательно наблюдая за последним, что было довольно непросто, и он был только рад, что Исса упомянул о Каире лишь за десертом. До этого Финнен успел установить молчаливый, но вполне прочный контакт с Нурой, а также удивился, каким чудом хозяину удается выглядеть столь молодо. Иногда, особенно в мерцающем свете треножников, Исса казался почти ровесником Финнена. К тому же порой вел себя совершенно по-детски – к примеру, когда слуга высокомерно заявил, что к десерту не подобает пить крепкое вино, хозяин показал ему за спиной язык, а потом налил гостю еще бокал и подмигнул, будто оба участвовали в некоей шалости.

Финнена это основательно сбивало с толку. Не далее чем полтора часа назад он был свидетелем того, как тот же самый человек измывался над собственным сыном, и теперь оба этих образа никак не сходились воедино – Исса, осторожно поворачивающий металлическую иглу в черепе Нираджа, и Исса, показывающий язык слуге. Финнен подумал, что либо отец Каиры в самом деле обладает детским чувством юмора, как порой бывает у жестоких по своей природе людей, либо… либо ведет себя так специально, может, именно затем, чтобы вывести собеседника из равновесия. Но сделать какой-либо вывод Финнен так и не решился.

После десерта Нура поблагодарила и вышла из-за стола, а Исса пригласил гостя к себе в кабинет – то же самое помещение, которое Финнен видел снаружи, сидя на ветке. На этот раз хозяин дома зажег не керосиновую лампу, но светлячков, которые повисли над застекленным шкафом, выхватывая из темноты похожие на пуговки птичьи глаза. Финнен не удержался от восхищенного возгласа, хотя искусством таксидермии никогда не увлекался. Засветился изнутри большой глобус – континенты желтым и красным, океаны голубым. Отблески света упали на серебристые детали астролябии, водяные часы и наполовину собранную голову механоида.

В большом зеркале отражалась вторая комната, столь же тихая, мрачная и старомодная. Финнен подумал о приходившей сюда в детстве Каире, которая наверняка страшно робела и терялась.

Исса показал гостю на кресло, а сам сел в другое.

– Расскажи, пожалуйста, как умерла моя дочь.

Финнен рассказал, стараясь держаться как можно ближе к истине и ничего не сочинять – он знал, что ложь чаще всего раскрывается именно вследствие чересчур буйного воображения. В его устах случившееся выглядело просто и вместе с тем трагично. Парень случайно знакомится с девушкой. Какое-то время спустя она просит его об услуге, а он соглашается, поскольку девушка уже успела ему понравиться. Она набирает на Рынке еды, а он ждет ее в прошлом, где они смогут накормить голодающих. Сперва, однако, девушке хочется взглянуть на город сверху, с крыши Архива. Они поднимаются туда вместе – девушка, парень, а также друг парня, у которого мягкое, как воск, сердце, и который тоже хочет помогать несчастным. Лунаполис горит, повсюду полно дыма. Девушка хочет спуститься и вдруг слышит голос отца, который кричит ей, чтобы она немедленно возвращалась. Ошеломленная и перепуганная, она отступает на несколько шагов. Дым сгущается. Отец кричит еще громче. Девушка делает еще шаг и падает прямо в пламя. Конец. Печальная эпитафия для Брин Каиры, которая провинилась лишь тем, что когда пережила Скачок, ее начало мучить чувство вины, и ей хотелось сделать хоть что-то для тех, кому не повезло.

Он странно себя чувствовал, говоря о ней в прошедшем времени. Говорят, будто если актер играет на сцене умирающего, это может принести ему несчастье.

Финнен понимал, что в его рассказе есть пара дыр – к примеру, из него никак не следовало, кто и зачем запер ведущий на крышу люк. У него имелось наготове более или менее правдоподобное объяснение, но он предпочел пока промолчать, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Он ждал, когда хозяин начнет его расспрашивать.

– Я дал своей дочери двести суримов, – медленно и задумчиво проговорил Исса. – Ты случайно не знаешь, что с ними стало?

Чтоб его Скачок пожрал! Этого Финнен не предвидел. Естественно, Каира взяла эти деньги с собой – на ее месте любой здравомыслящий человек поступил бы так же. Если она держала их в закрытом кармане юбки, то с ними ничего не случилось – в худшем случае кошелек опалило огнем.

Этого он сказать Иссе не мог. Ему не следовало об этом даже думать.

– Понятия не имею – может, остались дома?

– Я тщательно обыскал ее комнату, – ответил Исса, – и не нашел ни одной монеты. Ты похож на парня с воображением – скажи, что Каира могла бы сделать с двумястами суримами?

У Финнена возникло искушение что-нибудь выдумать, к чему его явно пытались склонить, но он ему не поддался, хотя и с трудом.

«Не сочиняй», – напомнил он сам себе.

– По моему мнению – она оставила их дома, в каком-нибудь известном только ей тайнике, – он посмотрел Иссе в глаза. – Зачем бы ей брать их с собой в