Леон де Винтер - Право на возвращение
— А что с ним?
— Как, ты не знаешь?
— Нет. Что случилось?
— Макс, ты расскажешь? Как свидетель события.
Макс кивнул, кашлянул в кулак и приступил к рассказу:
— Вчера вечером, точнее, без восьми минут одиннадцать получен вызов. Пожилая дама, затруднения с дыханием. Мы с Довом выезжаем. Квартирка на Ротшильда. У дверей встречает какая-то девка. Ведет нас вверх…
— Наверх, — поправил Барух.
— Наверх, мы берем кислород и все, что надо, и сразу видим — она удалилась от мира…
— Покинула сей мир, — снова поправил Барух.
Макс пожал плечами:
— Она лежала на кровати, упокоившись с миром. Ничего не поделаешь. Девка сказала, что она, наверное, умерла. Ну вот, старуха долго болела, девка — не красавица, но все при ней: сиськи, попка — за ней ухаживала. Ни слезинки. Мы говорим: ничего не поделаешь, вызывай похоронную службу. Девка рада, что бабка померла. Много забот, от бабки никакой жизни, все время в постели, боли и прочее, все время орала на девку, все не по ней. Она облегчилась…
— Облегчилась? Что ты имеешь в виду? — вмешался Барух. — Может быть, почувствовала облегчение?
— Точно, — обрадованно кивнул Макс. — Почувствовала облегчение, в кухне кофе, печенье, водка. Я забежал в туалет, назад в кухню, девка у стены, Дов на коленях, и его язык у нее…
Мужчины за столом радостными криками выразили смешанное с завистью одобрение действиям Дова.
— Постойте! Еще нет конца! — Жестами призывая их к тишине, Макс оглянулся на дверь, ведущую в диспетчерскую, опасаясь, как бы сестра не явилась наводить порядок.
— Я что сделал? Я в гостиную, закурил, звонил в диспетчерскую, говорю: девка в расстройстве, надо успокоить. Жду, пока Дов кончит со своим языком. Нет. Не кончает. Нет. Дов с девкой в комнату девки. Говорил мне, она должна отдыхать. Подмигивает. Пальцы колечком сделал и по ним постучал. Трахаются, кровать трясется. Бабка померла, неправильно. Девка орет: давай, давай, сильнее! Стонет, как слониха. Как труба. Правда-правда! Пятнадцать минут — туда-сюда, туда-сюда. И знаете, что девка говорит? Она и Дов назад в комнату. Оба красные. Девка говорит: бабка умерла, я виновата, ее отравила! Клянусь! Так сказала!
Мужчины застучали по столу, затопали ногами, заорали и засвистели.
Когда шум утих, Брам спросил:
— И где же Дов теперь?
— Поменялся со мной сменами. Еще у девки. Трахается.
Они выехали по вызову к восточной границе района, неподалеку от Рамат-Гана. Макс вел машину, Брам с помощью навигатора указывал ему дорогу и поддерживал связь с Хадассой. Они включили сирену, и транспорт встал, давая дорогу их старенькому «шевроле», давно ждавшему замены, но оставленному на службе из-за нехватки денег. Макс прихватил с собой водку, закуску и вел машину, мягко и точно огибая препятствия. Он был опытным шофером, предчувствующим паническую реакцию водителей на приближение воющей всеми сиренами «скорой».
Упираясь в переднюю панель обеими руками, не выпуская из поля зрения навигатор, Брам выкрикивал:
— Старик! Восемьдесят три года! Одинокий! Боль в груди! Пришлось самому звонить в «скорую»!
— Он один! — отозвался Макс. — Нехорошо один! Нехорошо старый и один инфаркт! Никто не обнимает! Никто не говорит ласково! Никто не говорит: будет хорошо! Все будет хорошо! Дыши глубже! Все хорошо!
Он обогнул замешкавшийся грузовик и выругался:
— Fucking bastard! Глазами смотреть надо!
У Брама в кармане завибрировал мобильник: Икки.
Он выхватил трубку, нажал кнопку и крикнул:
— Икки, я на вызове, перезвоню!
— А мы не должны сообщить маме Сары?..
— Нет, я перезвоню! — ответил Брам и отключился.
— Сука! — обругал Макс даму в желтом кабриолете, не уступившую ему дорогу. — Сука! Машину видел? «Форд мустанг»! Новенький! Деньги! Любишь деньги? Ничьи деньги! Банк грабить! Я тоже хочу «мустанг»!
Брам покосился на экран навигатора:
— Второй поворот направо!
Макс элегантно вписался в узкую улочку и, по указанию Брама, затормозил. Раньше здесь была оживленная торговая улица, пришедшая в упадок из-за отсутствия покупателей. За проржавевшими железными шторами закрытых магазинов скрывались пустые полки и облезлые торговые залы. Когда-то здесь принимали клиентов ювелиры и гранильщики алмазов, проверяли чистоту и вес камней, вставляли в оправу изумруды, оценивали стоимость колье. Брам вырубил сирену, но оставил включенным маячок. Раздвижная железная дверь магазина, у которого они остановились, была приоткрыта. Когда они подъезжали, их обычно встречали зеваки или члены семьи больного, но здесь тротуар был пуст. Брам захватил дефибриллятор, Макс — сумку со шприцами и ампулами эпинефрина.
Они протиснулись в полуоткрытую железную дверь, за которой обнаружилась незапертая стеклянная, и оказались в темном, пахнущем пылью помещении, полном пустых застекленных витрин и полок. Слабый свет сочился сквозь дверь молочного стекла, ведущую в глубь дома. Макс потянул ее — дверь была заперта. Он стукнул по ней кулаком:
— Кто-то там? Кто-то там? «Скорой» звонили?
За дверью что-то стукнуло. Макс отступил назад, уперся в косяк своей здоровенной ногой и изо всех сил рванул дверь. Косяк затрещал, куски дерева пролетели мимо них, и дверь сорвалась с петель. Макс отставил ее в сторону.
Стекло захрустело под ногами, когда они прошли внутрь. В тесном кабинете на полу сидел, прислонившись к комоду и тяжело дыша, старик в расстегнутой рубашке. Он хотел что-то сказать, но не смог. Брам и Макс наклонились над ним, приподняли и аккуратно положили на пол. Брам прикрепил к его руке тонометр, Макс прослушивал сердце. Брам спросил:
— Сколько?
— Сто восемьдесят.
Старик облизнул губы и снова попытался что-то сказать, но Макс остановил его:
— Все в порядке. Все хорошо. Мы тут, с вами.
Браму он сказал:
— Капельницу. Раствор. Шок, наверное.
Старик обладал поистине европейской сдержанностью — это слово, «сдержанность», шло ему необычайно: за ним стояла многовековая культура. Брам повидал их немало: рты, изрекавшие мудрые слова; глаза, излучавшие понимание; лбы, за которыми роились идеи.
Брам повернулся и выскочил вон, за капельницей и носилками.
На тротуаре дожидались, держась за руки, старик со старушкой. Маленькие, полные, с грустными лицами, они внимательно следили за действиями Брама.
— Как его зовут? — спросил он, быстро вытаскивая из машины сумку с капельницей и носилки.
— Янус! Янус Голдфарб! Он был ювелиром, настоящим художником!
— И поэтом! Большим поэтом! — добавила старушка.
Брам сдвинул железную дверь как можно дальше и потащил носилки внутрь.
Макс сидел на полу возле старика, контролируя пульс и давление. Он ловко приладил капельницу, и они положили старика на носилки.
Он почти ничего не весил. Они вывезли носилки наружу и под взглядами стариков погрузили в автомобиль.
Макс сел рядом с пациентом, Брам занял место водителя.
— Попросите кого-нибудь закрыть магазин! — крикнул Брам старикам, стоявшим на тротуаре, прижавшись друг к другу, и заметил, как оба вздрогнули, когда включилась сирена.
Брам и Макс надели наушники, чтобы сирена не мешала им переговариваться. Брам связался по мобильнику с Хадассой:
— Шок. Мы совсем рядом с «Шебой». Сообщи им, пожалуйста, что у нас пациент.
Тридцать лет назад медицинский центр «Шеба» был крупнейшей больницей на Ближнем Востоке, огромной, как город, — через нее проходил ежегодно миллион пациентов. Здесь работали шесть тысяч врачей и медсестер, проводились важнейшие научные исследования; ни в одной из соседних стран — вернее, почти нигде в мире — не было медицинского центра такого ранга.
Брам проезжал по этой дороге десятки раз, с пациентами, которые после выздоравливали или умирали, вели себя безразлично или надеялись на лучшее, сердились или боялись, или — все вместе.
Голос Макса раздался в наушниках Брама:
— Стабилизируется. Дыхание ровное. Сердце сто семьдесят, давление двадцать семь на двадцать.
— Еще три минуты, — откликнулся Брам.
— Открыл глаза, смотрит. Что-то говорит.
На экране перед собой Брам увидел: Макс, наклонившись, слушает, что говорит старик.
Наконец он услышал в наушниках голос Макса:
— Он говорит — двое астронавтов высадились на Марс. Что это значит, Брам?
— Представления не имею. Может быть, стихи?
Макс снова послушал:
— Миссия астронавтов — узнать, есть ли на Марсе кислород. Ты что-то про это слыхал?
— На Марсе никогда не было никаких астронавтов.
Макс снова послушал и рассмеялся с облегчением:
— Один астронавт попросил другого спички, проверить: если спичка зажжется — кислород есть, нет — нету.
