Мария Фомальгаут - Время неместное
– Ну… не убий… не укради… не…
– Вы мне тут все библейские заповеди перечислять будете?
Смущённо смотрю на экзаменатора. Завалить он меня решил, что ли… Бывает такое, если хочет экзаменатор завалить, то будь ты хоть лауреат всех Нобелевских премий, не видать тебе зачёта…
– Ну… соблюдать нормы морали…
– Морали какого времени?
– Ну… нашего времени.
– Ах, нашего? То есть, попадаете в средние века, видите монашку в лесу, пойдёте к ней клеиться, как к нашим девкам…
– Да к нашим-то девкам чёрта с два подступишься…
Зачем я это сказал…
– Умничать дома будете… дальше.
– Ну… не менять ход истории… – пытаюсь отшутиться, – еретиков из костров не вытаскивать, христиан у львов не отбирать…
Зря ляпнул, кажется, экзаменатор у нас набожный…
– Ну-ну…
– Всё.
– Что всё, а третье правило?
Заливаюсь краской. Третье, третье… вылетело из головы это третье, что там на третье… компот, блин, с булочкой…
– Ну что у нас на третье? – щурится экзаменатор.
– Компот с булочкой, – отвечаю под хохот аудитории.
– Ой, мил человек, что мне с вами делать… давайте зачётку… четыре. За красивые глаза… а третье правило дома обязательно посмотрите, стыдно не знать… хронолог… хренолог…
Это было вчера, а сегодня я иду по улице чужого города, чужого мира, оглядываю огни витрин. Чувствую себя буквально не от мира сего, да я во всех мирах чувствую себя не от мира сего. Кто таймологом стал, тот везде чужой. Прохожие пугливо косятся на хроноскаф на моей руке, чего боятся… а вообще, боятся, и правильно делают…
Я повелеваю временем.
Я повелеваю мирами.
Я жду тебя.
Ты выходишь из дома, цокаешь на каблучках к машине, я преграждаю тебе путь. Ты готова обрушиться на меня снежной лавиной, да ты такой, да ты сякой, да не смей ко мне подходить, да…
Умолкаешь.
Смотришь на хроноскаф на руке.
То-то же, знай наших.
– Следуйте за мной.
Я увожу тебя из твоего мира. Это я нарочно так с тобой, холодно, официально, чтобы ты ни о чём не догадалась…
– Пройдите.
Закрываю тебя в кабинете. Перевожу дух. Краем глаза вижу, как в твоём мире – бывшем твоём мире – пьяный лихач врезается в столб.
Иду в библиотеку: мне нужно подготовиться к разговору с тобой, объяснить тебе всё. Собраться с мыслями, как назло, ни одной мысли не осталось. Листаю учебник, в силу привычки листаю учебник, вот что значит, жизнь после сессии…
N. n +2 И, наконец, третье правило, которое следует неукоснительно соблюдать: никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайтесь вынести что-то из параллельного мира в свой мир.
Причина здесь – в многомерности времени. В нашем мире время одномерное, представляет собой прямую линию. Однако в большинстве миров время многомерное, чаще – трёхмерное. Если существо из мира с трёхмерным временем переместить в мир с одномерным временем, наступает временной диссонанс, существо гибнет.
Холодеют руки.
Во рту рассыпается пустыня Сахара.
Кидаюсь на поиски справочников, мать моя женщина, какое время было в твоём мире, а какой вообще был у тебя мир, я и не помню…
Глава 17. Подасфальтье
Голоса.
Где-то там, там, не поймёшь, где, в этом мире всё не поймёшь, где. Только вот голоса эти я ни с чем не спутаю, голоса борисовских дружков, или братков, или как их там правильно называть прикажете.
Идут. Приближаются. В смысле, братки. Ну и голоса тоже. Где здесь можно спрятаться, нигде здесь не можно спрятаться, мир весь прозрачный, воздушный, эфирный, ну ещё бы, люди добрые в мире будущего и представить себе не могли, что кто-то кого-то будет здесь искать, более того: кто-то кого-то будет убивать…
Стопицот фейков, как скажет Кверти.
И бан.
Крадусь в темноту города, даже бежать нельзя, сразу услышат. Почему здесь никого нет, люди-то где, а-у, лю-ди… а, ну да, это же не будущее, это только вариант будущего, который только может быть. А может и не быть.
И чёрта с два он будет…
Проваливаюсь в какое-то подземелье, подасфальтье, поддорожье, что у них здесь, метро… не похоже на метро, только бы не провалиться в какой-нибудь портал до самой преисподней…
Жду.
Да не колотись ты так, сердце проклятущее, где у тебя кнопка выкл… Вот вы мне скажите, вот почему когда прячешься, сразу в туалет хочется… вот ещё в детстве замечал, затаишься во дворе, чтобы папка не увидел, домой не загнал…
Ладно, не о том речь…
Идут братки, такие неуместные здесь, в городе будущего.
– Ну что… этот-то где?
– Ба-а-ан!
– Это она нас чё, в баню посылает?
– Тебе, Кирюш, не мешало бы…
– Да нет… ругается…
– Я ей поругаюсь… говори давай, этого-то куда дела, нам шеф потом бошки открутит!
И хорошо, думаю про себя.
– Но… но…
– Не нокай, не запрягла.
– Она вообще по национальности кто?
– Ты ещё политические убеждения спроси.
– Дура она… Слушай, девка, ты этого-то куда девала?
Почему-то хочется высунуться и крикнуть, я тут. Вот тоже, почему когда прячешься, всегда хочется высунуться и крикнуть. Как в детстве, ищут-ищут тебя по двору, кричат – сдаёмся, и ты выскочишь из мусорки, а я тута прятался… потом мамка дома… ладно, не о том речь…
– Чего, робя, допрос с пристрастием?
– Да какой там допрос… ты на неё посмотри, тут мозгами и не пахнет… и даже не воняет…
– В расход?
– Ну а ты как хотел… смотреть на неё, что ли… смотреть не на что, кожа да кости… минус первый размер, блин… слышь, Кирь, а почему у этих там в тридцатых минус первый размер?
– Так белая раса того… ёк… ты там на африканок посмотри, на китаек… во где подержаться-то есть за что…
Два выстрела. Это кто, это в кого, это зачем, сдавленный хрип, нет, человек не может так хрипеть…
Что-то падает в подземелье, в подасфальтье там, в конце туннеля.
Жду.
Голоса наверху уходят. Вместе с шагами. Кажется, обошлось. Может, только кажется.
Ползу к тому, что лежит там. Осторожно. На четвереньках, в полный рост тут не выпрямишься. Ещё толком не понимаю, в кого стреляли…
…Кверти откручивает голову маленькому розовому пони, вытаскивает микросхемы, проводки… а как это так получается, что пони крылышками машет, а как он ходит, а как разговаривает…
– Ну что за ребёнок, ты посмотри, что она сделала, а? Все дети как дети, а это…
Осторожно подбираюсь к тому, что лежит в конце туннеля, уже вижу ногу в разорванных джинсах, во-о-о-т такенный каблук, а как они на таких ходят, да мало того, ходят, такая дура ещё на каблуках за руль сядет, на педаль газа жмёт…
Бонапарт НЕ В СЕТИ
Кверти осторожно открывает планшетник, не терпится ей посмотреть, а где же Бонапарт, когда он не в сети, где-то тут прячется… ничего нет, ни Кверти, ни картинок, ничего. Кверти снова закрывает планшетник, а почему на экране ничего нет, он умер, умер…
Осторожно подсвечиваю себе телефоном, здесь в этом углу особенно темно.
Вижу Квертину рожу, вздрагиваю. Только что сам мечтал её подстрелить, и на что-то надеялся, что это не её, не её…
Кверти спускается по времени. Тут холодно, не как зимой, а как-то по-другому холодно. И страшно. Кверти хватает телефон, прижимает к себе, сейчас и правда себя какой-нибудь супергероиней чувствует, вот как Бэсси Кэт, на неё скелет напал, съесть хотел, а она…
Ищу дрожащую жилку на шее, не нахожу…
– Ну что… этот-то где?
– Ба-а-ан!
– Это она нас чё, в баню посылает?
– Тебе, Кирюш, не мешало бы…
Кверти ругается, Кверти прекрасно знает, этот где, вон он, юркнул куда-то под тротуар… и чёрта с два Кверти про него скажет, утритесь вы все… Кверти храбрая, ну как Бэсси Кэт, её в той серии Армагеддон в плен взял, хотел, чтобы она сказала, где Старки Стар прячется, а Бэсси Кэт не сказала…
– Но, но…
– Не нокай… не запрягла…
Это что, дядьки достают кольт, совсем как Старки Стар, это что… это они так, попугать… где это видано, чтобы Кверти…
Два хлопка…
А потом ничего…
М-мать моя женщина… расстёгиваю какие-то блузеры-блейзеры-гейзеры, а вы мне скажите, зачем девки на грудь минус первого размера лифчик надевают, ты что этим прикрыть хотела, голуба… Как это вообще расстёгивается… тут, чего доброго, кодовый замок и газовый баллончик встроенный, и ещё чего… режу ножичком, пропади оно всё, он, чего доброго, и не режется… лямки падают мне в руки, Кверти меня убьёт… да нет, это Кверти кто-то убил…
Слушаю сердце, не слышно, если у них вообще сердце в груди, а не где-нибудь в пятой точке, а то в тридцатом веке все ожидать можно… Круглая дырочка в плече, даже не кровоточит, ну что ты, вставай, ну подумаешь, прострелили, люди вон вообще на минах подрывались или там плутонием по ним грохнули, они обгорели все, но выжили…
