Максим Далин - Зеленая кровь
Кто-то в студии зааплодировал. Молоденькая девушка вскочила, зажимая рот платком, и выскочила из зала. Плотный мужчина презрительно рассмеялся. В ответ зашикали.
— Тише, господа, — воззвал ведущий. — Пожалуйста, будем корректны.
— А вас не тошнит? — спросил его плотный.
— А меня вот не тошнит! — воскликнула полная дама в деловом костюме с лицом офисного бойца. — Представьте себе, я считаю, что все это вздор! Я, знаете ли, три года работала с одной женщиной, за соседними столами сидели, а потом ее инквизиция застрелила, сказали — мертвяк. Чушь! Не хуже других была. И никогда меня не тошнило, и голова не болела, и депрессий этих не было. Все это нервы и придурь! Просто сваливают собственные болячки на других и все! Ишь, убежала, чистоплюйка! Небось, лет тридцать назад никто и не думал — мертвяк, не мертвяк, все знали, что надо держать себя в руках. Это теперь молодежь распустилась…
— Ну да, — отрезал хмурый парень с галерки. — Распустилась. Чуть что — головой с крыши, как моя сестренка. У нее начальник был мертвяк, только она не знала. Пока просто наезжал — терпела и валерианку пила, а как полез — сиганула с девятиэтажного дома и все. Я вообще не понимаю, как тут можно разговаривать. Почему мы до сих пор СБ не вызвали?
— Вас, молодой человек, легко понять, — сказал мертвяк. — Вы потеряли родственницу, мне очень жаль. Ее начальник был озабоченным мерзавцем. А я тут при чем? За что меня убивать?
— Вот интересно, — процедил парень, щурясь, — из-за вас никто с крыши не шагнул, а? В петлю не влез? Или только ваш пасынок себя убивает потихоньку?
— Знаешь, сынок, — встрял лысоватый, интеллигентного вида человечек, — это не слишком благородно — бить в больное место. Вы, молодежь, так легко обвиняете… а кто виноват, что мальчишка увлекся наркотиками? Давайте будем обвинять всех кругом в том, что он свихнулся! А ведь жить с сыном-наркоманом — это кошмар, вы об этом подумали?
— Вам тяжело с сыном? — спросила робкая блондинка.
— Я стараюсь не роптать на судьбу, — сказал мертвяк.
— Правильно! — воскликнула полная дама. — Вот это правильно!
— Слушайте! — выкрикнул хмурый парень. — Я сейчас тут на пол блевану или дам кому-нибудь в морду! Вы что ж, не видите?! Не чувствуете?! Мы же все в дерьме, тут даже воняет гнильем!
— Постыдились бы, хулиган, — укоризненно сказала простенькая тетенька. — Вас сюда пригласили — так ведите себя прилично. Ничем таким не пахнет…
— Да, господа, — сказал лысоватый. — Я думаю, не стоит перегибать палку. Я вижу, некоторые просто пользуются случаем, чтобы устроить скандал. Вам, наверное, трудно, — обратился он к мертвяку. — Часто вас обижают?
Мертвяк хмыкнул из-под маски.
— Когда никто не знает, никто и не бесится, — сказал он насмешливо. — Это все самовнушение, блажь. Молодому человеку хочется, чтобы на него обратили внимание, а еще, вероятно, неплохо было бы сорвать на ком-нибудь злобу. Я же сам сказал, что могу быть вполне подходящим объектом — можно даже вызвать инквизиторов и посмотреть, как меня убьют. Некоторым это доставляет удовольствие…
— Неправда! — закричал хмурый парень, сжав кулаки. — Это такие, как ты, наслаждаются чужими смертями! Это из-за вас даже дети в петлю лезут или на иглу садятся! Ты же ничего, кроме злобы, не чувствуешь, стервятник, только вид делаешь! Думаешь, никто не понимает?! Ты же просто труп, только делаешь вид, что живой! Что, рад валить с больной головы на здоровую?!
Мертвяк уселся поудобнее, закинув ногу на ногу.
— Юноша, — сказал он поучительно, — хоть мне и стыдно за вас, но я могу понять. У вас в семье несчастье, у вас нервы не в порядке… Я только хотел бы попросить вас по возможности избежать глупых выходок — передачу смотрят тысячи людей…
Оператор снова показал лица зрителей в студии. На парня смотрели осуждающе.
— Давайте обойдемся без скандалов! — сказала женщина, похожая лицом на воспитательницу. — Нехорошо кричать на кого бы то ни было. Злость никого не украшает.
— Господа, — сказал ведущий, вытирая лоб, лоснящийся от пота, — мне хотелось бы немного отвлечь вас от дискуссии. Встретимся после рекламной паузы.
Изображение на экране сразу стало ярче, заиграла громкая музыка. Веселый, загорелый юноша, показывая ослепительные зубы, обнимал красотку в бикини. Оба пили из пестрых жестяных баночек. Голос за кадром вещал: «Пиво „Солнечный день“ — заряд бодрости и веселья!»…
Тео отвернулся. Гарик сидел на диване, косясь на экран, громко и тяжело дышал. Поймав взгляд Тео, щенок смутился и отвернулся.
— Как думаешь, — спросил Тео, потрепав его по щеке, — этот тип — действительно мертвяк, или это все — гадкий спектакль, а?
— Ах, да я же не понимаю, — Гарик нервно зевнул. — Мне же не пахнет из телевизора, нет. Но это нехорошо. Правда, ведь это нехорошо?
— Нехорошо, нехорошо. Ложись спать.
Гарик снова зевнул.
— Я что-то передумал спать, — сказал он и улегся Тео на колени.
Тем временем зубные щетки закончили танцевать вокруг тюбика с пастой, а дородная дама договорила восторженный монолог о непревзойденной чистоте, организуемой неким ультрасовременным пылесосом. На экране вновь возник ведущий «Диалога с незнакомцем». Он истекал потом; Тео едва ли не кожей почувствовал, как в студии душно.
— Мы снова в эфире, — ведущий старался говорить весело и бодро, но ему приходилось слишком часто сглатывать. — Итак, у нас в гостях профессор Улаф, автор книги «Современная семейная психология», и доктор Хорт, который уже десять лет занимается проблемами танатологии. Предлагаю вам выслушать мнение специалистов — возможно, они помогут разрешить наш спор.
Камера переехала с маски, закрывающей лицо мертвяка, на столик, за которым сидели ученые. Профессор Улаф своим добрым и чуточку слащавым лицом напоминал Дедушку Хлебушка из старой детской сказки, доктор Хорт был собран, жесток и сух. Они оба поклонились зрителям.
— Я не общался с альтернативно мертвыми как исследователь, — сказал Улаф. — За психологической помощью они не обращаются, а других способов изучения мне не представилось. Зато я довольно часто встречался с членами семей тех, кто стал альтернативно мертвым, и могу сделать довольно определенные выводы. В разных семьях картина довольно-таки сходная: жизнь с танатоидом выглядит достаточно благополучно, со стороны семья кажется просто безупречной — до тех пор, пока влияние не достигнет некоей критической массы. В один прекрасный момент благополучие рушится сразу по всем направлениям; дети, выросшие в обществе танатоида, редко альтернативно умирают, чаще это случается со взрослыми членами семьи. Дети обычно кончают с собой разными способами или уходят в криминал. По последним данным шестьдесят семь процентов убийц — дети, воспитанные танатоидами…
— Простите, профессор, я слышал, что корреляция — это еще не твердое подтверждение факта, — заметил мертвяк. — Или исследование включало и другие факторы?
— Вы — очень интересный субъект, — сказал Улаф. — Вы подтверждаете многие мои гипотезы. К сожалению, я не ручаюсь, что выдержу долгое общение с вами — сердце пошаливает. Если бы не это, я попросил бы вас уделить мне несколько часов. Это продвинуло бы науку вперед…
— В общем, вы — противник мертвяков? — спросил ведущий. Пот сползал с его лица уже не каплями, а струйками, волосы прилипли ко лбу.
— Я стараюсь быть объективным, — сказал Улаф. — Иногда, общаясь с подростками, предпринявшими неудачную попытку суицида, я думаю, что меры, принимаемые нашим обществом, еще недостаточно решительны…
— То есть, вы считаете, что я заслуживаю смерти только потому, что у меня, как считается, темная аура? — спросил мертвяк с холодной иронией. — Любопытно, что в нашем гуманном обществе еще не санкционируется убийство больных распадом легких — это ведь смертельная болезнь, которой легко можно заразить окружающих, они тоже приносят вред…
— Дело в том, — мягко сказал Улаф, — что возбудитель альтернативной смерти не найден. Есть гипотеза, хотя и спорная, что заражение ею и, как следствие, новые свойства личности слишком непосредственно зависят от личных качеств субъекта…
— То есть, все альтернативно мертвые — подонки? — спросил мертвяк вызывающе.
Улаф вздохнул.
— Сложно сказать, что чувствует человек, с которым происходят такие изменения, — сказал он, — но… знаете, если бы я заметил, что на меня рычат собаки и дети начинают плакать в моем обществе, а мои близкие страдают депрессиями, то пошел бы в СБ. Или — сначала в церковь, потом в СБ. Мне кажется, что человек не может подвергать опасности жизнь беззащитных. Это грешно.
— Вы верите в Бога? — спросил ведущий.
— Скорей — в человека, — Улаф устало откинулся на спинку кресла. — Простите меня, господа. Здесь нестерпимо душно, а я уже не молод.
