Мира Грант - Крайний срок
— Я руковожу лабораторией шесть с половиной лет, — сказала она. — С тех пор я ждала вас — или кого-то вроде вас. Почему вы так долго тянули? Почему раньше не приехали?
— Я понятия не имел о том, что вы тут находитесь, — ответил я. — И, если честно, почти ничего не понимаю.
Еще как понимаешь, — вымолвила Джорджия тихо, почти испуганно.
— Джорджи? — взволнованно окликнул я сестру.
— Нам пора, — заявила Келли с неожиданной тревогой. Она крепко взяла меня под руку. — Или расспросим доктора о ее экспериментах. Ведь мы ради этого сюда приехали.
— Доктор Эбби, — проговорил Аларих, — что происходит? Чем вы занимаетесь? Зачем вы вызвали у собаки локализованные вирусные поражения и что имеете в виду, говоря, что активация процесса у Джо невозможна? И какое все это имеет отношение к смертности людей с естественными локализованными поражениями?
— Вирус Келлис-Эмберли возник случайно, — начала Шеннон, не отводя глаз от окна и медленно поглаживая Джо. — Такого в принципе не должно было случиться. Использование вируса гриппа Келлис и вируса лихорадки Марбург-Эмберли в принципе было неплохой задумкой. Просто ученые не провели необходимое лабораторное тестирование. Если бы у них имелось побольше времени, прежде чем их детища вырвались на волю и соединились, породив Келлис-Эмберли… Но было слишком поздно… Джинн вырвался из бутылки. Только потом люди осознали, что они и были этой злосчастной бутылкой. Но могло быть и хуже. Теперь никто не желает этого признавать. Итак, мертвые ожили и принялись бродить по свету. И что? Мы теперь не болеем так, как наши предки. Мы не умираем от рака и продолжаем засорять атмосферу всякой дрянью. Мы живем заколдованной жизнью — все было бы отлично, если бы не полчища зомби. Но даже они на самом деле не так страшны, как кажется. Можно рассматривать их как небольшую помеху. Но люди поставили их во главу угла.
— Это же зомби, — возразила Бекс. — Трудно их не замечать.
— Неужели? — Доктор Эбби продолжала трепать Джо за ухом. — Нечто ужасное, готовое прикончить нас, всегда поджидало нас за углом. Только после Пробуждения мы позволили себе жизнь в постоянном страхе. Наш менталитет с девизом «сиди дома, и пусть тебя оберегают» убил больше людей, чем все случайные «прогулки на свежем воздухе» и встречи с инфекцией. Страх стал для нас чем-то вроде наркотика.
Спроси ее про локализованные поражения, — поторопила меня Джорджия.
— Джорджи… Простите, мне хотелось бы узнать, при чем здесь локализованные вирусные поражения организма?
Мой голос прозвучал как-то непривычно, будто вопрос задал другой человек.
— Иммунная система может научиться справляться почти со всем, если ей дать достаточно времени и обеспечить необходимый контакт с инфекцией. Иначе человечество уже исчезло бы с лица Земли. — Доктор Эбби обернулась и посмотрела на меня усталыми темными глазами из-под неровной высветленной челки. — Локализованные поражения — это наши тела, пытающиеся понять, как обойтись с вирусом и победить Келлис-Эмберли. Это — наши иммунные реакции. Раньше, до Пробуждения, они носили довольно громоздкое название — аутоиммунные заболевания.
Почти все люди с аутоиммунными синдромами либо умерли во время Пробуждения, либо их страдания значительно смягчились. Иными словами, их организмы нашли для себя кое-что получше, вместо того чтобы атаковать собственные клетки. Неожиданный всплеск инфекции Келлис-Эмберли, старательно сметавшей все на своем пути, оказался здесь весьма кстати. Аутоиммунные болезни возникают до сих пор, но их частота значительно уменьшилась по сравнению с былыми временами — до Пробуждения.
Факты замелькали у меня в сознании, словно кусочки головоломки, и начали безошибочно занимать свои места. Я понял изумление Келли. Я посмотрел на Джо. Огромный пес страдал сразу несколькими локализованными вирусными поражениями. А доктор Эбби спокойно и небрежно заявляла, что у него никогда не начнется активация инфекционного процесса. Похоже, она была стопроцентно уверена в своей правоте. Пауки, насекомые и осьминоги с крепкими щупальцами и пристальными инопланетными глазами являлись еще одним доказательством. Все должно было обрести смысл, только бы я перестал форсировать свои мысли.
Я инстинктивно повернулся к Келли. Она попятилась назад, едва не прижавшись спиной к Мегги. Та удивленно посмотрела на Келли и отошла в сторону.
— Не знаю, из-за чего он так взбеленился, — пробормотала Мегги, — но я на его дороге попадаться не собираюсь, — добавила она почти сочувственно. — Уж лучше ты, чем я.
Аларих и Бекс озадаченно наблюдали за происходящим. Шеннон отвернулась от окна. Я тем временем надвигался на Келли. В ее глазах не было удивления — только спокойная удовлетворенность. Взгляд учителя, наблюдавшего за учеником, который наконец усвоил урок.
— Локализованные вирусные поражения — это иммунные реакции, — произнес я утвердительно. — Благодаря этому организм борется с инфекцией Келлис-Эмберли, верно?
Келли молчала.
— Верно? — рявкнул я и стукнул кулаком по бронированному стеклу.
Мегги и Аларих вздрогнули. Бекс порывисто шагнула ко мне. Келли побледнела.
— Да, — вымолвила она негромко. — Правда. Они просто… иногда возникают у людей. Мы полагаем, что подобное явление связано с контактом с инфекцией в детском возрасте, но исследования никогда…
Все мое хорошее отношение к Келли мигом испарилось. Я больше не видел перед собой человека. Я видел перед собой ЦКЗ и вирус, который забрал жизнь у Джорджии.
— Я вам задам один вопрос, док. Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали над ответом, потому что официально вы мертвы, а если мы пожелаем отдать вас этой милой леди, — я указал на доктора Эбби, — для ее экспериментов, тогда… в общем, вы вряд ли сумеете нам помешать. Не лгите мне. Ясно?
Келли затравленно кивнула.
— Прекрасно. Рад, что мы достигли взаимопонимания. А теперь говорите: что делают с организмом локализованные поражения на самом деле?
— Они обучают иммунную систему тому, как бороться с активной инфекцией Келлис-Эмберли, — отрапортовала Келли, решившись встретиться со мной взглядом. Как ни странно, она ответила мне с облегчением, словно заранее знала, что ей это предстоит. — Они учат организм, как бороться с инфекцией.
— А дальше?
В разговор поспешно вмешался Аларих. Его голос был холоден, как лед.
— Неправильный вопрос, Шон.
— Хорошо, ты — новостник. Какой вопрос правильный? О чем я должен ее спросить?
— Что бы произошло, если бы ты не потянул спусковой крючок. — Аларих надолго задержал взгляд на Келли, а потом резко отвернулся. — Узнай, что бы стало с Джорджией, если бы ты оставил ее одну в микроавтобусе и не нажал на курок.
Келли ответила тихим сдавленным шепотом, и в первое мгновение я не мог поверить ее словам. Но они эхом отдавались у меня в голове и начали повторяться снова и снова — до тех пор, пока их звук не стал мне нестерпим. Я изо всех сил ударил кулаком по бронированному стеклу окна и едва не сломал костяшки пальцев. А потом я молча развернулся и пошел прочь по узкому проходу, мимо осьминогов, пауков-мутантов и работающих лаборантов, которые не обратили на меня внимания. Я незаметно для самого себя перешел на бег, пытаясь обогнать слова Келли. Жуткие, обвиняющие, разрушающие мир. Но бег мне ничего не дал. Теперь ничто не могло заглушить эти слова.
Четыре коротких простых слова, которые меняли все:
«Ей бы стало лучше».
Сегодня у нас с Шоном был один из самых тяжелых и болезненных разговоров. Один из тех, которых тебе совсем не хочется начинать, но иногда ты понимаешь, что нельзя молчать. И это приходится пережить. Мы говорили о наших биологических родителях. Кто они были такие, почему отказались от нас, остались ли живы во время Пробуждения. В общем, нас волновали вопросы, которые обычно задают приемные дети. Были ли мы желанными для отца и матери — именно это больше всего тревожило Шона. Он всегда более терпимо, чем я, относился к Мейсонам. Почему-то для моего брата действительно очень важно, были ли мы желанны для настоящих родителей, прежде чем оказались в приемной семье.
Я понимаю, из-за чего начался наш разговор. Мы с Шоном получили электронные письма с одинаковым содержанием. Некая организация обещала «соединить сирот Пробуждения с их родными». Судя по всему, эти ребята были готовы — за умеренную плату, естественно — прогнать результаты анализов крови и тканей через гражданские и военные базы данных в стране в поисках генетических совпадений. При этом предусматривалась определенная гарантия: «Мы находим ваших родственников или возвращаем ваши деньги».
Меня подобное мошенничество забавляет, и я вовсе не жажду получить информацию, которую предлагают эти жулики. Мои гены проверяли на предмет любых рецессивных и неожиданных угроз для здоровья, какие только можно себе представить. Кстати, большинство из них (те самые еще не изученные хромосомы) настолько редки, что о них было бы интересно писать научные статьи. А меня они убивают каждый день. У меня никогда не возникало жгучего желания разыскать семью, сотворившую меня. Единственное, кто у меня есть на свете и кого я боюсь потерять, — это Шон. И если бы я отправилась на поиски другой семьи, я бы могла лишиться брата.
