Сказки Змея Горыныча - Борис Гедальевич Штерн
— Гля!..
— Фря!..
— Тля!..
— Бля!..
В общем, все воспринимали Гражданку по разному, и каждый по своему.
А чеховскому телеграфисту даже примерещилась восставшая из небытия Венера Горячая, промелькнувшая однажды перед ним в освещенном окне вечернего транссибирского экспресса «Москва-Воронеж» на маленькой станции Борщаговка, и от избытка переполнивших его чувств, телеграфист застрелился прямо в толпе из дуэльного пушкинского пистолета. (Кстати, именно этот выстрел из украденного с дешевой распродажи неудачливого пистолета положил начало гражданской войне, а не холостяцкий залп с броненосца «Потемкина», как это безответственно утверждает «Краткий курс ТАКОЙ партии».)
Параграф 26.
НАБЛЮДЕНИЯ ОТ ЦАРЯ-ФОНАРЯ
Услыхав выстрел и унюхав запах крови, тут же взялись друг друга угощать — брат пошел на брата, сват — на свата, товарищи — на товарищей. И понеслось полноводьем народное течение. Ты ему:
— Товарищ!
Он тебе:
— Какой я тебе товарищ?
И в рыло.
Таким вот Макаром.
Видя такое дело, Соцреализм залез на фонарь (литой, чугунный такой Царь-Фонарь с канделябрами и завитушками торчал у входа в ЦУМ со времен Иоана Грозного — его потом перенесли на дачу Нацмена у озера Рица перед исторической встречей с херманским рельсканцлером Гнидлером; фонарь, о котором Искандер с Огаревым однажды крылато произнесли: «В нашем царстве-государстве есть три реликвии: Царь-Пушка, которая никогда не стреляла, Царь-Колокол, который никогда не звонил, и Царь-Фонарь, который никогда не светил.») — так вот, залез богатырь-Соцреализм на Царь-Фонарь и с высоты наблюдает: кто чего делает, что говорит и о чем думает.
Видит: пока он лез на Фонарь, пропустил гранд-стриптиз: Гражданка разбросала свою одежду в толпу, обнаженная пляшет с факелом на бензовозе и кричит:
— Не замай! — кричит. — А то взорву!
А кругом, между прочим, исторические ценности: Янтарная комната, библиотека Ярослава Мудрого, гражданин Минин и князь Пожарский о чем-то тихо беседуют.
— Опять пошли смутные времена, — поводит рукой гражданин Минин.
— Пора уходить на Дон, к Каледину, — отвечает князь Пожарский.
Декаденты им снизу кричат:
«Подумаешь,
они
спасли
Расею!
А может,
лучше
было
не спасать?»
А тут еще не во время Блока хоронят. Оказывается, умер Александр Блок. Принес домой мешок с селедкой, лег на диван и… помер. Ну, сожгли у него мужички библиотеку с усадьбой. Ну, сожгли. Хорошо это или плохо?.. Жалко, конечно, библиотеку, но нельзя же так расстраиваться!
Гайдар шагает впереди гроба, за ним — вся редакция «Мировой литературы» с бумажными венками и с мешками с селедкой, позади футуристы с водосточными трубами, играют ноктюрны. Серега с Аськой Дункан поотстали, хлещут водку из чайника, а Владим Владимыч в желтой кофте с черной бабочкой громоподобно читает свое новое стихотворение, написанное своей знаменитой лесенкой, что по рублю за строчку:
«Вы
ушли,
как
говорится,
в мир
иной…»
— Какой-какой? — спрашивает его Серега.
— ИНОЙ, — отвечает Владим Владимыч.
Совсем как экономист Н.Ильин.
Параграф 27.
НАД СВАЛКОЙ
Похороны похоронами, а голая Гражданка вовсе не шутит. Какой-то бывший жандармский офицер держится за сердце и по старорежимной привычке уговаривает гражданку:
— Христом-Богом прошу, уймитесь, Гражданка! Слезьте с факелом с люка бензовоза! Кругом исторические ценности, не считая людей!
Куда там! Гражданке-то что, она психованная. Она все повзрывает и дальше поскачет.
Передние, которые чистенькие и живут в центре, прут от бензовоза подальше, во внутреннюю эмиграцию, а задние, с городских слободок и спальных массивов, напирают наоборот, вперед, к историческим ценностям. Типичная ситуация любой гражданской войны по экономисту Н.Ильину:
«Эти уже не хотят, а те еще не могут.»
Свалка. Давка. Круговорот людей в природе.
Фельдшер кричит:
— Вся Власть Учредительному Собранию!
Ворье орет:
— Держи вора!
А само по карманам шмонает.
Депутаты объявили перерыв до вечернего заседания и бьют друг друга на Лобном месте.
Любо, братцы!
Морская пехота перекрыла бэтээрами все входы и выходы, обнажила саперные лопаты, никого с площади не выпускает и свое требует:
— Даешь этакую мать порядка!
А человек, пожелавший остаться неизвестным, вот что обо всем этом думает:
«Что-то я не расслышал — какую-какую мать? — думает этот достойный человек. — Зачемъ я сюда пришелъ, дуракъ набитый? Сиделъ бы дома на диване, а еще лучше — совсемъ не появлялся на светъ. Да пошли они все къ этой самой матери со своей Гражданкой, Совместной Властью и Учредительнымъ Собраниемъ! Я, — думаетъ этотъ индивидуумъ, — я свободная личность во всехъ пяти измеренияхъ: въ длину, въ ширину, въ высоту, во времени и, главное, въ душе. Въ ихней дурацкой свалке я никакого участия не принимаю. Я — НАДЪ сВалкой! И «еръ» я буду ставить, где захочу, какъ завещалъ Левъ Толстой. А букву «Е» — съ двумя точечками наверху, по Солженицыну. И никто меня не заставитъ! Я — НАДЪ СВАЛКОЙ! Захочу сейчасъ — и взлечу. Улягусь вонъ на томъ облаке, какъ на своемъ диване, подопру рукой подбородокъ, буду глядеть свысока на эту свалку и обдумывать больные вопросы современности, перечень которыхъ у меня всегда съ собой въ правомъ кармане.»
Перечень больных вопросов любой современности — это уже много. Но как только этот достойнейший обладатель перечня взлетел, чтобы улечься на облачке и сверху подумать над ответами, как только он оторвался от Земли и не спеша стал подниматься над свалкой, как снизу его грубо схватили за ноги и заорали:
— Стой! Куда?!
— Ты кто?! Документы!
За левую ногу его держал красный, как помидор, сотрудник Энкавэдэ, за правую — белый, как мел, офицер деникинской контрразведки. Гражданин рвался в небо, но его поставили на булыжную мостовую и задали самый-самый-самый больной вопрос современности:
— Ты за кого?
Летающий гражданин хотел было спокойно объяснить, что он собрался произвести первый в мире полет человека по воздуху без летательного аппарата, что он свободен во всех пяти измерениях, что ОНЪ — НАДЪ СВАЛКОЙ, что полет — это его естественное состояние… Но неожиданно для себя он вдруг затрепыхался, замахал, как птица, руками и закричал:
— Да пошли вы все к этакой матери!
И его с двух сторон за такой ответ как держали за ноги, так и разорвали на две части, как вареного цыпленка.
Но вопросы остались.
Параграф 28.
ПЕРЕЧЕНЬ СОРОКА ДВУХЪ БОЛЬНЫХЪ ВОПРОСОВЪ СОВРЕМЕННОСТИ, ОБНАРУЖЕННЫЙ ВЪ ПРАВОМЪ КАРМАНЕ
