Андрей Дашков - Утраченный свет (Солнце полуночи)
Ему повезло. В отличие от многих других он был предупрежден о приближении конца.
* * *Наяву он утрачивал контроль над своей территорией. Проснувшись, Школьник не почувствовал себя отдохнувшим. Он устал. Он смертельно устал жить в тени Ангела, накрывшей этот город и вдобавок – половину северного полушария. Ему надоела его работа – он был вроде надувного плотика в бездонной и безбрежной луже дерьма. В него вцепилось слишком много рук.
Ни о каком «прогрессе» нечего было и мечтать. Все, на что он был способен, – это поддерживать собственное шаткое равновесие и ограниченную плавучесть. Иногда ему приходилось соглашаться на компромиссы, и в подобных ситуациях он больше, чем когда-либо, напоминал человека с пилой и конечностями, пораженными гангреной. И кто посмеет сказать, что у него не было выбора?..
Однако проблема заключалась не только в нем самом. Появился внешний фактор – новый, не предусмотренный никакими прогнозами и пророчествами шедевр Мозгокрута.
Школьник подошел к иллюминатору и бросил взгляд на закованную в гранит набережную. В предрассветном тумане застыли катера и моторные лодки «Сплавщиков». Это была обманчивая неподвижность.
Кое-где виднелись силуэты часовых. Школьника хорошо охраняли. Он был поистине золотым мальчиком. Его ценность понимали и признавали даже члены Ассоциации по ту сторону Блокады. Такими «кадрами» не разбрасываются… Но вряд ли кто-либо сумеет защитить его сегодня. Он принял это легко, как неизбежность. Лишь однажды он заподозрил, что, возможно, был одурачен в самом главном.
Всю жизнь он считал, что борется против режима, который насаждал мнимое совершенство муравейника. Одной из целей деятельности клонов было внесение искажений, не предполагаемых эволюцией системы.
Еще в нежном возрасте он был ознакомлен с догматическими установками «Револьвера и Розы». Начиная с некоторого момента система становится самоорганизующейся. Взаимные связи оказываются настолько многообразными, а взаимная обусловленность – настолько сильной, что каждый «элемент» превращается в идеальный объект для манипулирования и непрерыного программирования. К тому же – на всех уровнях. В конце концов от индивидуума остается только функция. Человеческая ценность равна нулю – в отличие от информационной. Методы извлечения информации становятся все более изощренными…
(Издевательский голос Низзама раздался внутри его черепа: «А вот это уже смешно. Пробирочные ублюдки рассуждают об утрате человечности!»)
Последние сомнения исчезли, растворившись в бесконечном, самоуничтожающем презрении. Проходя мимо старинного зеркала, Мегрец посмотрел на свое ненавистное лицо, обезображенное, по его мнению, слишком пухлыми губами («фамильная» черта? Вот и у Девы из кошмара такие же…). Это было лицо ребенка – причина, по которой не все и не сразу принимали Школьника всерьез. Но теперь и это уже не имело значения. Наступало время, когда будут сброшены маски и мир предстанет в безжалостном свете, озаряющем последнее столкновение.
* * *Получив знамение в сновидении, клон Мегрец не медлил. То безликое, чему он противостоял, наконец выдавило из своей электронной матки нечто определенное – исполнительный орган, живое орудие возмездия, СУЩЕСТВО.
И в который раз клон убедился в том, что Низзам его не обманывал. Он хорошо помнил все дни и ночи, на протяжении которых шейх Тарика оттачивал на нем свое зловещее чувство юмора. Мегрец хранил в памяти каждое слово учителя, хотя ему было тогда всего около двадцати лет, а лицо и тело соответствовали двухлетнему возрасту. Он даже побывал на экскурсии в Мегиддо и осмотрел окрестности. То, что он увидел, слегка его разочаровало. Мегиддо оказался ничем не примечательной захолустной дырой. Как говорил Низзам, «матч состоится при любой погоде, и, сдается мне, у одной из команд будет огромная фора».
* * *(– Когда?
– Ты получишь знак.
– Какой знак?
– Узнаешь… в день разборки возле Мегиддо.)
* * *Теперь Мегрец понял, что для этого вовсе не обязательно идти в Мегиддо. Каждый получает свое в положенный срок и в положенном месте. Иногда это фатальное «место» – Мегиддо – находится в темноте за глазными яблоками.
Еще не факт, что ему грозило физическое уничтожение. Может быть, произойдет всего лишь последнее искажение, которое сделает его счастливым. Кому, как не воспитаннику Низзама, было знать об этом?
И вот он дождался. Мегрец предвидел, что в его решающей схватке не будет ничего великого или торжественного. Он тихо пойдет ко дну, а перед тем вдосталь наглотается того, в чем приходится плавать. Он был существом, предназначенным для принесения в жертву «во имя цивилизации». Но эта цивилизация всегда останется чуждой ему…
То, чего он ждал, приближалось с левого берега реки. Мегрец не знал точно, как будет выглядеть орудие Мозгокрута (оно могло оказаться чем угодно: от неизвестного вируса до психотронного излучателя размером с Тадж-Махал, который проделает брешь в Блокаде. Но скорее всего это будет нечто человекообразное в плаще священника). Зато клон знал, что творилось в городе в последнее время. Почти все соло – бывшие и действующие – уже были уничтожены. Контрмеры, предпринятые Ассоциацией, охранкой и губернаторской гвардией, оказались неэффективными и привели к еще большему кровопролитию. Дауны становились неуправляемыми. Кто-то «лечил» их страхом. Мозгокрут прекратил трансляцию нейтрализующих ТВ-программ. Сверхъестественные вещи происходили практически ежедневно. «Дикие» плясали на трупах. Люди и раньше убивали друг друга. Даже слишком часто. Но для этого имелась хотя бы одна причина. В этом была логика, смысл, выгода. Без всяких видимых причин убивали только сумасшедшие, которых было не так уж много – следствие некой допустимой социальной энтропии. Однако теперь все изменилось.
Думая об этом, Школьник смотрел, как его люди готовятся к отражению нападения. Если то, что болтают о Черном Дьяконе, верно хотя бы наполовину (а сомневаться в этом не приходится), то все потуги «Сплавщиков» защитить себя совершенно бессмысленны. Им придется иметь дело с продуктом самого «Абраксаса» – с глюком высшей степени достоверности…
Клон вышел на полубу. Он казался жалким самому себе. Безоружный ребенок, единственной надеждой которого оставалась способность искажать реальность, а единственным средством избежать пытки – генетическая бомба.
Но сейчас он был бессилен, как в кошмаре. Тело сделалось непослушным и неощутимым. Он тщетно пытался вызвать движение среды, электромагнитный шум, слиться с реликтовым фоном… Он успел почувствовать только, как внутри у него начал образовываться РОЙ. Затем трансформация была прекращена извне.
Подвергнутый парализующему влиянию, он увидел машину, которая бесшумно возникла из серого тумана, стелившегося по набережной. Это была не ревущая зверюга Жвырблиса, не шелестящий шинами лимузин Нельсона и не «Кристина» Ролли ЛеБэя, рыскавшая по дорогам другого континента. Это была старая рухлядь векового возраста, вызывавшая какой-то клаустрофобный озноб. Слишком узкие стекла и чересчур зализанные очертания. Тусклый свет сочился из-под днища. Внутри тесного и тоже слегка подсвеченного салона были различимы два человеческих силуэта на заднем сиденье. На месте водителя никого не было.
Внезапно передняя часть машины начала превращаться в лицо «матери» из последнего сновидения Мегреца. Бампер выпятился, словно чувственная и порочная нижняя губа, а нижний край радиаторной решетки сделался злой и узкой верхней. Сама решетка распалась надвое, обнажая в улыбке никелированные вставные зубы. Мертвые фары-глаза выглядели как потухшие окурки. Лобовое стекло утратило прозрачность, и его поверхность, приобретавшую цвет слоновой кости, избороздили глубокие горизонтальные морщины. Гипсовая маска слепо уставилась в рассветное небо, а затем последовало почти мгновенное обратное превращение. Дурацкая шутка, чуждая всякой логике…
Мегрец считал, что он один был жертвой чужой игры, но в этом он ошибался. Его люди вели себя как круглые идиоты. Решающая схватка получилась очень короткой, сопротивление – смехотворным. Когда клону уже казалось, что все закончится без единого выстрела, «Сплавщики» вдруг открыли беспорядочный огонь. Через пару секунд они были мертвы. Испарены, превращены в плазму, разложены на составляющие. Школьник очутился в центре скульптурной композиции из пепла. Катера с шипением шли ко дну, словно раскаленные утюги. Невидимый смерч сметал с набережной человеческие фигурки…
Клону не надо было объяснять, что это значит. Черный Дьякон аккумулировал чудовищное количество энергии. Когда огненный шквал пронесся мимо, Мегрец увидел ЕГО.
Блестящая черная фигура с белым пятном вместо лица медленно двигалась вдоль чугунной ограды набережной к тому месту, где ступени каменной лестницы спускались до самой воды. Влажная гранитная стена обозначала границы ловушки, в которую Школьник загнал себя сам.
