Аркадий Стругацкий - Обитаемый остров (Восстановленный полный вариант 1992 года)
И вот исполнилась эта бессмысленная мечта подпольщиков. Быстро, одна за другой, треснули мины, основание башни заволокло дымом, а затем слепящие огни погасли, стало непроглядно темно, в темноте заскрежетало, загрохотало, тряхнуло землю, с лязгом подпрыгнуло и снова тряхнуло землю.
Максим поглядел на часы. Было семнадцать минут одиннадцатого. Глаза привыкли к темноте, снова стала видна развороченная проволока, и стала видна башня. Она лежала в стороне от капонира, где все еще горело, растопырив изуродованные взрывами опоры.
– Кто здесь? – прохрипел Генерал, завозившись.
– Я, – сказал Максим. Он нагнулся. – Пора уходить. Куда вам попало? Вы можете идти?
– Погоди, – сказал Генерал. – Что с башней?
– Башня готова, – проговорил Максим. Орди лежала на его плече, и он не знал, как сказать о ней.
– Не может быть, – сказал Генерал, приподнимаясь. – Массаракш! Неужели?… – Он засмеялся и опять лег. – Слушай, Мак, я ничего не соображаю… Сколько времени?
– Двадцать минут одиннадцатого.
– Значит, все верно… Мы ее прикончили… Молодец, Мак… Подожди, а это кто рядом?
– Копыто, – сказал Максим.
– Дышит, – сказал Генерал. – Подожди, а кто еще жив? Это у тебя кто?
– Это Орди, – с трудом сказал Максим.
Несколько секунд Генерал молчал.
– Орди… – повторил он нерешительно и встал, пошатываясь. – Орди, – снова повторил он и приложил ладонь к ее щеке. Некоторое время они молчали. Потом Мемо хрипло спросил:
– Который час?
– Двадцать две минуты, – сказал Максим.
– Где мы? – спросил Мемо.
– Нужно уходить, – сказал Максим.
Генерал повернулся и пошел через проход в проволоке. Его сильно шатало. Тогда Максим нагнулся, взвалил на другое плечо грузного Мемо и двинулся следом. Он догнал Генерала, и тот остановился.
– Только раненых, – сказал он.
– Я донесу, – сказал Максим.
– Выполняй приказ, – сказал Генерал. – Только раненых.
Он протянул руки и, постанывая от боли, снял тело Орди с плеча Максима. Он не мог удержать ее и сразу положил на землю.
– Только раненых, – сказал он странным голосом. – Бегом… марш!
– Где мы? – спросил Мемо. – Кто тут? Где мы?
– Держитесь за мой пояс, – сказал Максим Генералу и побежал. Мемо вскрикнул и обмяк. Голова его болталась, руки болтались, ноги поддавали Максиму в спину. Генерал, громко и сипло дыша, бежал по пятам, держась за пояс.
Они вбежали в лес, по лицу захлестали мокрые ветви, Максим увертывался от деревьев, бросавшихся навстречу, перепрыгивал через выскакивавшие пни, это оказалось труднее, чем он думал, он был уже не тот, и воздух здесь был не тот, и вообще все было не так, все было неправильно, все было не нужно и бессмысленно. Позади оставались поломанные кусты, и кровавый след, и запах, а дороги уже давно оцеплены, рвутся с поводков собаки, и ротмистр Чачу с пистолетом в руке, каркая команды, косолапо бежит по асфальту, перемахивает кювет и первым ныряет в лес. Позади оставалась дурацкая поваленная башня, и обгоревшие гвардейцы, и трое мертвых товарищей, а здесь было двое, израненных, полумертвых, не имеющих почти никаких шансов… и все ради одной башни, одной дурацкой, бессмысленной, грязной, ржавой башни, одной из десятков тысяч таких же… «Больше я никому не позволю совершать такие глупости, нет, скажу я, я это видел… сколько крови, и все за груду бесполезного ржавого железа, одна молодая глупая жизнь за ржавое железо, и одна старая глупая жизнь за жалкую надежду хоть несколько дней побыть, как люди, и одна расстрелянная любовь – даже не за железо и даже не за надежду… если вы хотите просто выжить, скажу я, то зачем же вы так просто умираете, так дешево умираете… массаракш, я не позволю им умирать, они у меня будут жить, научатся жить… Какой болван, как я пошел на это, как я им позволил пойти на это…»
Он стремглав выскочил на проселок, держа Мемо на плече и волоча Генерала подмышки, огляделся – Малыш уже бежал к нему от межевого знака, мокрый, пахнущий потом и страхом.
– Это – все? – спросил он с ужасом, и Максим был ему благодарен за этот ужас.
Они дотащили раненых до мотоцикла, впихнули Мемо в коляску, а Генерала посадили на заднее седло, и Малыш привязал его к себе ремнем. В лесу было еще тихо, но Максим знал, что это ничего не означает.
– Вперед, – сказал он. – Не останавливайся, прорывайся…
– Знаю, – сказал Малыш. – А ты?
– Я постараюсь отвлечь их на себя. Не беспокойся, я уйду.
– Безнадега, – сказал Малыш с тоской, дернул стартер, и мотоцикл затрещал. – Ну, хоть башню-то взорвали? – крикнул он.
– Да, – сказал Максим, и Малыш умчался.
Оставшись один, Максим несколько секунд стоял неподвижно, потом кинулся обратно в лес. На первой же попавшейся полянке он сорвал с себя куртку и швырнул в кусты. Потом бегом вернулся на дорогу и некоторое время бежал изо всех сил по направлению к городу, остановился, отцепил от пояса гранаты, разбросал их по дороге, продрался сквозь кусты на другой стороне, стараясь сломать как можно больше веток, бросил за кустами носовой платок и только тогда побежал прочь через лес, перестраиваясь на ровный охотничий бег, которым ему предстояло пробежать десять или пятнадцать километров.
Он бежал, ни о чем не думая, следя только за тем, чтобы не отклониться сильно от направления на юго-запад и выбирая место, куда ставить ногу. Дважды он пересекал дорогу, один раз – проселочную, на которой было пусто, и другой раз – Курортное шоссе, где тоже никого не было, но здесь он впервые услышал собак. Он не мог определить, какие это собаки, но на всякий случай дал большой крюк и через полтора часа оказался среди пакгаузов городской сортировочной станции.
Здесь светились огни, жалобно посвистывали паровозы, сновали люди. Здесь, вероятно, ничего не знали, но бежать было уже нельзя – могли принять за вора. Он перешел на шаг, а когда мимо грузно покатился в город тяжелый товарный состав, вскочил на первую же попавшуюся платформу с песком, залег и так доехал до самого бетонного завода. Тут он соскочил, отряхнул песок, слегка запачкал руки песком и мазутом и стал думать, что делать дальше.
Пробираться в дом Лесника не имело никакого смысла, а это была единственная явка поблизости. Можно было попытаться переночевать в поселке Утки, но это было опасно, это был адрес, известный ротмистру Чачу, и кроме того, Максиму было страшно подумать – явиться сейчас к старой Илли и рассказать ей о смерти дочери. Идти было некуда. Он зашел в захудалый ночной трактирчик для рабочих, поел сосисок, выпил пива, подремал, привалившись к стене – все здесь были такие же грязные и усталые, как он, рабочие после смены, опоздавшие на последний трамвай. Ему приснилась Рада, и он подумал во сне, что Гай сейчас, вероятно, в облаве, и это хорошо. А Рада его любит и примет, даст переодеться и умыться, там еще должен остаться его гражданский костюм, тот самый, который дал ему Фанк… а утром можно будет уехать на восток, где находится вторая известная ему явка… Он проснулся, расплатился и вышел.
Идти было недалеко и неопасно. Народу на улицах не было, только у самого дома он заметил человека – это был дворник. Дворник сидел в подъезде на своем табурете и спал. Максим осторожно прошел мимо, поднялся по лестнице и позвонил так, как звонил всегда. За дверью было тихо, потом что-то скрипнуло, послышались шаги, и дверь приоткрылась. Он увидел Раду.
Она не закричала только потому, что задохнулась и зажала себе рот ладонью. Максим обнял ее, прижал к себе, поцеловал в лоб, у него было такое чувство, как будто он вернулся домой, где его давно уже перестали ждать. Он закрыл за собой дверь, и они тихо прошли в комнату, и Рада сразу заплакала. В комнате было все по-прежнему, только не было его раскладушки, а на диване сидел Гай в ночной рубашке и ошалело таращился на Максима испуганными, дикими от удивления глазами. Так прошло несколько минут: Максим и Гай смотрели друг на друга, а Рада плакала.
– Массаракш, – сказал, наконец, Гай беспомощно. – Ты живой? Ты не мертвый…
– Здравствуй, дружище, – сказал Максим. – Жалко, что ты дома. Я не хотел тебя подводить. Если скажешь, я сразу уйду.
И сейчас же Рада крепко вцепилась в его руку.
– Ни-ку-да! – сказала она сдавленно. – Ни-за-что! Никуда не уйдешь… Пусть попробует… тогда я тоже…
Гай отшвырнул одеяло, спустил с дивана ноги и подошел к Максиму. Он потрогал его за плечи, за руки, испачкался мазутом, вытер себе лоб, испачкал лоб.
– Ничего не понимаю, – сказал он жалобно. – Ты живой… Откуда ты взялся? Рада, перестань реветь… Ты не ранен? У тебя ужасный вид… И вот кровь…
– Это не моя, – сказал Максим.
– Ничего не понимаю, – повторил Гай. – Слушай, ты жив! Рада, грей воду! Разбуди этого старого хрена, пусть даст водки…
– Тихо, – сказал Максим. – Не шумите, за мной гонятся.
