Брайан Олдисс - Суперигрушек хватает на все лето
Строчка за строчкой ему стало вспоминаться длинное стихотворение, в котором человек, оказавшийся также, как и он, в неволе, страдал от невозможности воссоединиться со своей умершей женой и ради встречи с ней готов был претерпеть адовы муки. Возникшие при этом мысленные образы привели Клита в сильное возбуждение. Возможно, он сможет снова писать стихи. Слова и отдельные фразы яростно метались в его мозгу подобно обезумевшим от долгой неволи узникам, стремящимся вырваться из своей тюремной клетки.
На сей раз он не стал мять листок, вылетевший из щели факсового аппарата. Не слишком доверяя его реальности, Клит тем не менее почувствовал, как некая вера начинает пробуждаться в нем, что само по себе было необычно.
Да, да, он снова начнет писать и всех их удивит. В нем по-прежнему остался его прежний дар. Дар остался, но Юнис уже больше нет. Клит неожиданно почувствовал, как сильно тоскует по ней, однако поспешил загнать это чувство в глубины души, сосредоточив свои мысли на желании снова заняться сочинительством. Он покопался в сундуке, но не нашел там никаких письменных принадлежностей. Нужно было выйти из дома и отыскать ближайший писчебумажный магазин. Перед глазами его возник желанный образ, правда, не покойной жены, а пачки белоснежной бумаги формата А4.
Клит закрыл дверь комнаты и немного постоял на лестничной площадке. На него нахлынули волны тошнотворной неуверенности. Был ли он хорошим поэтом? Солдатом он оказался никудышным. Как, впрочем, и сыном, и мужем.
Нет, черт побери, он еще покажет Гомеру Дженкинсу и ему подобным, что на многое способен, даже если для этого ему придется пройти через ад! Впрочем, мрак и затхлая неприглядность этой лестничной площадки никакие способствуют хорошему настроению…
Клит спустился вниз по первому лестничному маршу. Дождь на улице пошел еще сильнее, чем прежде, гулко и монотонно барабаня по крыше. Чем ниже он спускался по лестнице, тем гуще становилась темнота. Остановившись на площадке, Клит выглянул в узенькое окно на внутренний двор. Дождь усилился настолько, что за его пеленой трудно было что-то разглядеть. Сверкнула молния, высветив внизу бегущую человеческую фигуру, несущую что-то вроде тарелки — хотя, возможно, это было гало — над головой. За первой вспышкой молнии последовала вторая. Клиту на мгновение показалось, будто весь колледж опускается на дно, неторопливо погружаясь в глубины глинистых почв Оксфорда, где таятся еще ненайденные останки гигантских доисторических рептилий.
Клит вздохнул и продолжил свой спуск. На следующем лестничном марше на него с разбегу налетел толстенький низенький человечек с землистым цветом лица. На вид ему было уже далеко за сорок. С волос и грубого лица стекала дождевая вода.
— Ну и ливень, верно? Мне рассказали, что ты вернулся, Оззи, — произнес он без особой радости в голосе. — Одну из твоих метафизических поэм я особенно люблю. Ну, ту самую, ты знаешь, как ее?..
Клит не узнал этого мокрого толстяка.
— Извините, я что-то не припоминаю…
— Что-то такое о первопричинах. Пепел и клубника, кажется, так. Понимаешь, ученые расценивают это как нечто такое, что было до Большого Взрыва, когда илемы существовали в пустоте. Вернее, им просто негде было существовать. Элементарные частицы устремлялись в первооснову… ты же понимаешь, взрыв в данном случае едва ли подходящее слово… вы, поэты, возможно, подберете какое-нибудь более удачное название, илем — слово вполне подходящее — первый взрыв несет в себе одновременно и пространство, и время, так что в одну сотую долю секунды… — В его глазах блеснуло интеллектуальное наслаждение. На нижней губе образовался пузырек слюны, появившийся подобно только что зародившейся вселенной.
Когда же Клит заявил, что не желает в данный момент ввязываться в научную дискуссию, толстяк принялся размахивать руками.
— Конечно, — со смехом отозвался он и вцепился Клиту в рубашку, чтобы тот не смог уйти. — Кстати, мы чувствуем точно таким же образом.
— Нет, не таким. Это просто невозможно.
— Очень даже возможно. Мы просто не в состоянии понять первоначальную концепцию небытия — места, в котором нет измерений пространства и времени. Поэтому небытие — это то, чего не существует. — Толстяк сипло рассмеялся, почему-то напомнив Клиту интеллигентного бультерьера. — Данная концепция чертовски меня пугает — это самое небытие должно представлять собой либо неземное блаженство, либо нескончаемые адские муки. Поэтому главная задача науки состоит в том, чтобы разъяснить, чем первоначально была…
Клит раздраженно сообщил толстяку, что спешит по делам, однако тот не отпускал его, цепко держа за рубашку.
— Именно там, по всей видимости, наука сталкивается с религией. Это пространство, в котором нет ни времени, ни пространства — так сказать доилемная вселенная имеет более чем мнимое сходство с раем, старым мифом христианской религии. Рай все еще повсюду вокруг нас, он лишь пропитан реликтовым излучением…
Он оборвал фразу, разразившись смехом и приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Клита.
— Или — ты, конечно же, оценишь это, Оззи, ведь ты у нас поэт — ад! «Это ад и мы по-прежнему в нем пребываем!..» — как сказал бессмертный Шекспир.
— Марло! Марло это сказал! — крикнул Клит. Вырвавшись наконец, он бросился вниз по лестнице.
— Да, конечно же, Марло! — согласился коротышка-ученый, оставшись один. — Марло. Разумеется. Нужно запомнить. Старина Кристофер Марло.
И промокнул мокрый лоб бумажным носовым платком.
Стало совсем темно. Шум сделался еще громче. Лестница теперь повернулась в обратном направлении, против часовой стрелки, и вместе с ней на сто восемьдесят градусов перевернулось и восприятие Клитом реальности. Вскоре, к его великому облегчению, спуск по лестнице кончился, и Клит оказался в каком-то просторном месте со сводчатыми проходами с обеих сторон, в глубине которых в темноте тускло мерцал свет фонарей.
Ктит был слегка озадачен. Возникло ощущение, будто он каким-то странным образом проскочил первый этаж. Затхлый спертый воздух свидетельствовал о том, что Клит оказался где-то в подземельях Септуагинта. Вспомнились старые подвалы, однако здесь нигде не было видно покрытых вековой пылью полок с винными бутылками. Вырвавшееся изо рта облачко пара повисло в воздухе и с некоторым опозданием рассеялось.
Неуверенно пройдя вперед, Клит прошагал под сводчатым проходом и оказался на каком-то мощенном брусчаткой месте, где обнаружились новые ступеньки. Он посмотрел вверх, не понимая, что же у него над головой — то ли камень, то ли небо. Дождь прекратился. Клиту показалось неестественным, что столь сильный ливень так быстро прекратился. Не оставалось ничего другого, как идти вперед.
Настроение у Клита было мрачным. Впрочем, ему не впервой быть в разладе с самим собой. И почему ему ни с кем не удается установить дружеские отношения? Почему он так неприветливо повел себя с этим ученым — Нейлом-как-там-его? — который ничуть не более эксцентричен, чем многие другие преподаватели Оксфордского университета? Оксфорд? Нет, это не Оксфорд! Это даже не Каули! Клит тяжело двигался вперед и какое-то время спустя, так и не поняв, где находится, остановился. В следующее мгновение мимо него промелькнула какая-то фигура, закутанная в длинное бесформенное одеяние, — Клит так и не различил, мужская или женская.
— Вы не знаете, где тут поблизости писчебумажный магазин? — крикнул Клит.
Фигура на мгновение остановилась, растянула губы в подобии улыбки и поспешила дальше. Когда Клит двинулся следом за ней, фигура исчезла, как будто ее и не было вовсе.
— Дерьмо и идем, очень интересно, — произнес он, пытаясь отогнать от себя ощущение необъяснимого беспокойства. Исчезло это существо, полностью исчезло, как элементарные частицы, о которых говорил этот самый Нейл…
Ступеньки сделались шире и немного ниже, пропадая в брусчатке мостовой. По обеим сторонам от Клита располагалось то, что могло выступать в роли домов, однако никаких признаков жизни в них он не заметил. Они показались ему чем-то очень древним, но в то же время неестественным, вроде построек девятнадцатого века, имитирующих Нюрнберг шестнадцатого столетия.
Клит продолжал неуверенно спускаться вниз и вскоре оказался на открытом пространстве, которое тут же мысленно назвал Площадью. Здесь он остановился.
И как только он остановился, все вокруг него пришло в движение. Клит испуганно отступил назад — все мгновенно становилось. Он замер на месте, и дома и дороги тут же устремились в разные стороны. Клит сделал еще шаг. Окружающий мир, доступный его взгляду, слегка затуманенный и напоминающий написанную акварельными красками картину, снова пришел в движение. Это было движение вперед, но в то же время и во все стороны — круговое движение.
