Вадим Шефнер - Девушка у обрыва (Сборник)
Пития и закуски вскоре были куплены, и школьные товарищи направились к Древесному. Последний по пути забежал в приемный пункт и реализовал винную посуду, находившуюся в его сеточке. Идти пришлось недалеко. Перед тем как позвонить в квартиру, несбывшийся поэт все бутылки с коньяком передал Анаконде, хоть тот и без того был нагружен сверх меры.
Дверь открыла женщина мощного вида.
— Тусенька, это Юрик, мой школьный товарищ, — залебезил Древесный. — Пристал ко мне: «Выпей со мной, выпей со мной, хочу тебя угостить по случаю дня моего рождения» — ну я уж пригласил его… Не гнать же…
— Иногда и гнать надо, — отрезала Туся. — Вот через таких «школьных товарищей» тебя и поперли с работы.
— Он ненадолго, — заверил Древесный. — Выпьет и уйдет. Когда уселись за стол и приступили к делу, Туся сразу же стала усиленно подливать Юрию. Тому вскоре стало плохо.
— Меня мутит, сведи меня в одно место, — попросил он Древесного, беря стоящую у ног сумку с Константином.
— А зачем в «одно место» рюкзак с собой тащить? — спросил Древесный и грубо захохотал. Он тоже изрядно захмелел.
— Твой гость не доверяет нам, — заявила Туся. — Он думает, что попал к прохвостам. А, может, он сам прохвост? Кто он такой?!
— Он Юрка, а фамилию я забыл, — проговорил Древесный. — Эй ты, как твоя фамилия?
— Лесовалов, — заплетающимся языком ответил Юрий. — Но вообще-то я Анаконда. Змея анаконда обитает в Амазонке, отдельные псевдонимы достигают глубины шестнадцати метров… Таков мой творческий экземпляр!
— Ты змею притащил в наш честный дом! — разгневанно сказала Древесному Туся, которая тоже была уже под градусом. — Эта змея приползла сюда, чтобы тебя спаивать!
Древесный осоловело поглядел на Юрия и пробормотал:
Змеям здесь не будет местаУ семейного огня.Ты подослан из винтреста,Чтобы спаивать меня.
— Сам же затащил меня сюда! Я не хотел никуда идти! — возразил Юрий.
— Толик, ты хулигана привел! Никакой вежливости к нам нет! — воскликнула Туся.
Толик сразу же забубнил:
Вежлив будь везде: в кино,В доме, у прилавка,Если даже пьешь вино —На людей не гавкай!
И у милой на груди,И в часы свершенийВсюду вежливость блюдиТы без нарушений!
— Соблюдет такой вежливость, как же! — крикнула Туся. — В гости навязался и сразу же в туалет просится! Искоренять таких надо!
— А ну, брысь отсюда! — закричал на Анаконду Древесный.
Мы тебе не куропатки,Путь наш трезвый и прямой.Забирай свои монатки —И уматывай домой!
Шар не бездействует
На другой день Анаконда проснулся с каменной головой. Мутило. На полу валялись помятые, рваные пакеты с покупками. Шар висел в воздухе в трех шагах от кровати. Юрий повернулся на другой бок, попробовал снова уснуть, но такая тоска напала, что сон не шел. Жизнь стала казаться нелепой и напрасной. Юрий вспомнил, что до сих пор не выполнил редакционного задания. Он чувствовал полное отсутствие творческих сил. Потом припомнилась дурацкая вчерашняя пьянка и как его выгнал этот трепач Древесный. А в каменной голове стучали пневматические молотки, визжали дисковые пилы, грохотали ящики с пустой винной посудой.
— Хорошо бы уснуть и не проснуться, — с тоской подумал Анаконда. — Чтоб не было ни головной боли, ни шара, ни даже меня лично…
Комната осветилась на миг розоватым светом. Константин приблизился к Анаконде, застыл сантиметрах в восьмидесяти от его лица. На шаре образовался небольшой нарост. Нарост протянулся в сторону Юрия, превращаясь в тугую спиральку. На конце спиральки возникла плоская площадочка. На площадочке выросла маленькая прозрачная мензурка. Мензурка наполнилась жидкостью с голубоватым отливом.
— Отравить меня хочешь! — сказал Анаконда. — Ну и отравляй, так мне, негодяю, и надо!
Взяв мензурку, он залпом выпил горьковатую жидкость и отшвырнул сосуд. Площадочка метнулась на спиральке, поймала мензурку — и все втянулось в шар. Он опять был гладким, без единой выпуклости. Юрий же стал ждать печального конца.
Но жидкость оказала иное действие. Головная боль пошла на убыль, тоска отхлынула. Анаконда уснул. Проснулся через час бодрым и здоровым. Решил сразу же взяться за дело. Сел за стол. Принялся писать очерк. Вскоре очерк был написан! Начинался он так:
БЛАГОРОДНЫЙ ВОЗВРАЩАЛЕЦ
С лукавинкой, с бодрым юморком и смешинкой встретил меня благородный возвращалец Н. И. Лесовалов в своем скромном, но уютном загородном жилище. Весь высокий настрой жизни благородного возвратителя располагает его к широкой возвращальческой деятельности. Когда я посетил его, этот выдающийся возвращалец пил желудевый кофе на веранде. Из радиолы лилась мелодичная скрипичная рапсодия. Из магнитофона струилась раздумчивая рояльная мелодия.
— Люблю этот полезный напиток, — с ласковым прищуром поведал мне маститый возвращатель. — В особенности приятно его пить под задушевную, с грустинкой музыку Баха, Римского-Корсакова и др. выдающихся композиторов. С босоногого детства у меня наличествовало два хобби: музыка и возврат находок. Я любил вручать людям утерянные ими монеты, предметы и пищепродукты…
Очерк занял одиннадцать страниц от руки. «Значит, на машинке получится страниц девять, как раз на подвал. На днях приобрету машинку, благо деньги есть. Но хорошо бы сегодня же материал перепечатать…» — Юрий шутливо обратился к шару:
— Хоть бы ты, Константин, мне помог. А то висишь тут в воздухе без дела.
Константин мигнул лиловатым светом. Из шара выдвинулось два витых отростка и несколько штырей. Они опустились на стол, стали расти, переплетаться, образуя сложную рабочую систему. Через четырнадцать секунд один из отростков уже держал в темных пластинчатых зажимах страницу рукописи. По строчкам, считывая текст, скользил тонкий синеватый лучик. По чистому листу, зажатому в комплекс каких-то реек и пружинок, беззвучно двигался маленький цилиндр, оставляя за собой четкий машинописный текст.
Через три минуты сорок семь секунд рукопись была перепечатана в трех экземплярах. Затем рабочая система начала расплываться, уменьшаться. Шар, втянув в себя штыри и отростки, опять стал гладким. Анаконда тщательно сверил свой текст с машинописным. Ни одной опечатки. В двух местах Константин даже исправил описки. Эта способность шара к корректировке неприятно поразила Юрия.
* * *На следующее утро Анаконда поехал в редакцию. Увы, очерк был встречен холодно. Савейков сказал:
— Много фальши и ложных красивостей. Не ладится у вас дело. И старик не получился. Он теплый, но бледный. Попробуйте его охладить и оживить. Я там кое-что подчеркнул.
Взяв исчирканную Савейковым рукопись, Юрий угрюмо побрел домой — оживлять старика. Но как это сделать — он не знал. Он чувствовал, что лучше написать не может. С горя пошел во Фрунзенский универмаг, купил себе пару нейлоновых рубах, потом подумал-подумал и приобрел таллинский подсвечник и фарфорового баяниста.
Так как покупки были малогабаритные и уместились в сумке, он решил на этот раз не брать такси, а ехать домой троллейбусом. Народу в троллейбусе оказалось немного, и Юрию досталось место у окна. Но не проехал он и двух остановок, как из рюкзака послышалось жалобное мяуканье. «Что за черт! — удивился он. — Никакая кошка попасть туда не могла. Это, не иначе, проделки Константина».
Между тем мяуканье становилось все громче и жалобнее.
— Безобразие какое! — сказала, обратясь к Юрию, женщина, сидящая через проход. — Если завели кошку, то незачем ее мучить. Вы затиснули ее своими покупками! Она задыхается в вашей сумке.
— Извините, гражданочка, никакой кошки у меня нет, — вежливо возразил Анаконда.
— Мы глухие, что ли! Врет и не краснеет! — послышались возмущенные голоса.
— Он украл где-то ценного кота, вот и прячет. Я по голосу слышу: это ангорский кот, — высказался пожилой гражданин-котовед.
— В милицию бы надо свести! — сказал кто-то. — Там выяснят, где тут собака зарыта!
Анаконда схватил рюкзак и спешно направился к выходу. Он сошел за пять остановок от дома. Едва ступил на асфальт, как мяуканье прекратилось. Но ехать уже не хотелось, пошел пешком. Он шел и размышлял о причудах Константина.
Подходя к своей улице, он увидел толпу. Она уже начинала таять, насытясь созерцанием происшествия. Троллейбус, тот самый, — Юрий запомнил номер на кузове — стоял сильно накренясь. В правом борту виднелась большая вмятина. Окно было вдрызг выбито. Это было то самое окно, у которого недавно сидел Юрий.
