Максим Далин - Зеленая кровь
— Воспитывай, — кот улегся на перила и потерся о них подбородком, оставляя свой запах. Манефа снова шлепнула его по голове, но слабее:
— Я еще не позволила тебе тут метить.
— Я случайно, — кот поднял на нее глаза. Он изображал смирение, но спокойная уверенность доминанта распространялась от него не менее ощутимо, чем запах. Манефе было все тяжелее держать фасон. — Я больше не буду, — и снова потерся.
— Ах ты!
Ах, как он легко давал себя бить — обозначая насмешливую покорность. И кот уже все понял, и Манефа тоже все поняла — но ритуал требовал проверки на прочность. Потребовалось еще с полдюжины оплеух разной тяжести, чтобы древний обычай позволил Манефе дать себя понюхать — нос в нос.
И запах юности и силы заставил-таки ее сменить гнев на милость.
— Ладно. Пойдем ужинать. Я тебя покормлю. И имей в виду: ко мне приходит щенок.
— Мне нравятся собаки, — сказал кот. — Один бобик все твердил, что мы с ним — Стая.
— Они все так говорят, — сказала Манефа и перед тем, как подняться по лестнице к себе в башню, позволила коту боднуть ее в плечо.
Рамон, который пытался уговорить кота прийти ужинать на псарню, так его и не дождался. Зато Хольвин знал, что Мэллу ел сырую рыбу, любимую Манефой, из ее же любимой керамической мисочки — а Манефа сидела на подоконнике, подобравшись в пушистый комок, и подозрительно, настороженно наблюдала, как он ест и как потом пьет воду. Хольвин не был специалистом по кошкам, но понимал их неплохо и очень ясно видел, что контакт прошел правильно, так, как должно.
Ближе к вечеру, когда уже совсем стемнело, Манефа в Младшей Ипостаси сидела на козырьке над крыльцом и демонстративно чистилась, а Мэллу в Старшей сидел, обхватив колени, в мокрой пожухлой траве и смотрел на нее пьяными от восхищения глазами.
Ему не было никакого дела до бегающей по двору Стаи; он не обращал ни малейшего внимания на любопытных псов — только пересел по другую сторону забора, когда их носы стали уж очень ему докучать.
— Он влюблен, — сказал об этом Локкер. — Ты бы гавкнул на ваших, чтобы не приставали — ведь мешают…
— Не повод забывать друзей, — отозвался Рамон несколько даже обиженно. — Подумаешь, невидаль — тетка Манефа умывается… вот пойдет дождь, будет ему любовь, тоже мне любовник…
Локкер мечтательно улыбнулся, вспомнив белый мох на ристалище и прекрасные глаза Ирис.
— Нет, — сказал задумчиво, — все-таки вы, собаки, многого не понимаете…
Рамон сердито почесал в затылке.
— Ну да, — буркнул хмуро. — У всех, понимаешь, Любовь! Только у нас — так. Собачья, как люди говорят, свадьба. А что я Хозяина люблю и тебя люблю — это не считается, да? И кота этого дурацкого — вот полюбил тоже, сдуру! Я за него, можно сказать, душой болел — а он хоть бы плоское рыло повернул в мою сторону…
— Ну, — протянул Локкер, улыбаясь. — Это же не любовь. Это товарищество. Это чувство рассудочное.
— Конечно, — Рамон мрачно отвернул нос. — Рассудочное. Мы, собаки, голову не теряем. И не скулим ночи напролет — тоже мне, подумаешь, высокая поэзия! Вот у меня любовь так любовь. Безнадежная. Один раз обнюхались — и, наверное, больше никогда не увидимся… Эх…
И в досаде завалился на пол беседки, положив голову на протянутые ноги лося…
Гарик
Когда Тео собирался домой, он просто позвал Гарика с собой — и все. Получилось совершенно естественно, стало жаль отослать щенка на псарню после целого дня, проведенного вместе, а щенок обрадовался и восхитился. Тео даже подумал, что Гарик тоже что-то для себя решил: не даром же он в последние дни все время старался оказаться поблизости. Собаки-трансформы — существа чувствительные.
А по дороге Гарик даже не пытался возвращаться в Зверя; он был в такой ажитации, что человеческий облик казался ему удобнее. Выглядел совсем мальчишкой-подростком, разве что только человеческие подростки в таком возрасте не нежничают так, подумал Тео. Это у него чисто щенячье.
Гарик терся щекой об его рукав, вис на плече, забегал вперед и заглядывал в глаза. Не было ему никакой нужды хахать в человеческом теле, но он… не то, чтобы хахал, а нервно позевывал и вдыхал открытым ртом — просто от неспособности справиться с эмоциями. И без конца повторял:
— Ты меня насовсем берешь себе, да? Ах, да? Правда? Ты теперь — мой Хозяин, да?
Тео, невольно улыбаясь, трепал его по спине, как человека, но у щенка не хватало терпения идти, по-человечески обнявшись. Он то обнимал Тео в ответ, то отстранялся, чтобы обежать его кругом или обнюхать сомнительное дерево или столб, то снова возвращался, с разбегу тыкался головой в грудь, внюхивался — норовил лизнуть в щеку или в шею. По службе надо было бы его приструнить, приказать перекинуться, пристегнуть поводок… только не выходило. Не хотелось одергиванием портить радость, слишком непосредственную и наивную для человека.
Не часто кто-то до такой степени радовался обществу Тео. Начальственная строгость сейчас казалась жестокостью.
Нынешний рабочий день кончился довольно поздним вечером; прохожие уже встречались довольно редко, но и эти редкие косились неодобрительно. Почему бы, думал Тео чуть удивленно. Ведь я в штатском, выгляжу не ликвидатором, а простым смертным. Ну выгуливает человек собаку — подумаешь, невидаль…
Правда, у Гарика форменный ошейник с Путеводной Звездой на бляхе. Но в сумерках, вроде бы, этого не видно, особенно издали — так, что-то такое поблескивает. Может, жетон за дрессуру. Странноватый, правда, на такой юной дворняжке…
Гарик зарычал на компанию гоповатого вида молодых людей с бутылками пива — не как на мертвяков, но как на потенциальный источник опасности. Тео поймал его за руку, притянул к себе и обнял. В компании кто-то свистнул, в Гарика швырнули пустой пачкой из-под сигарет:
— Слышь, козел, сдай дебила в интернат!
— Заткни своего уродца, пока я не заткнул, ты, придурок…
Гарик не выдержал и гавкнул, так и не перекидываясь. Компания отлепилась от стенки ночного ларька.
— А что это ты, дядя, не слушаешь, что тебе люди говорят, а? — бритый парень, бросивший пачку, ухмыльнулся и сжал кулаки.
— Он давно по морде не имел…
— А ты лаять умеешь, козлина?
Гарик рванулся вперед. Тео, придерживая его за плечо, вытащил удостоверение:
— Внеплановый рейд СБ. Покажите-ка ваши документы, детки…
— Ё, оборотень! — бритый парень тут же стушевался.
— Атас, инквизитор!
— А мы не мертвяки… — пробормотал парнишка еще школьного возраста, делая шаг назад. — Какая у вас собачка забавная…
Его приятели постарше полезли за паспортами. Гарик перестал рычать, чихнул от запаха пивного перегара.
— От алкоголя душа гниет, — бросил Тео. — Шли бы вы домой, пока живы.
Компания молча ретировалась в ближайшую подворотню. Тео отпустил плечо щенка. Тот, так и не войдя в зверя, сделал несколько шагов за ушедшими, но отвлекся на ближайшую скамейку, встал на колени и принялся обонятельно сканировать следы собачьей мочи на ее ножках, а заодно обнюхал и урну, оказавшуюся рядом.
Ну что ты с ним будешь делать?
— Фу, Гарик! — прикрикнул Тео беззлобно. — Что тебе в урне надо, служебная собака?
Щенок вскочил, не отряхивая колен, как это обычно совершенно машинально делают люди, подбежал, оперся ладошками на грудь Тео:
— Они живые, ах, они уже ушли, — сказал он серьезно. — Это уже не опасно, нет. А урна… Я помню, ах, я же помню, что домашние там нюхать не должны… но вкусненько пахнет, — и облизался с умильной и виноватой миной. — Рыбкой пахнет. Кроме прочего. Ах, так пахнет! Солененькой.
— Ты голодный? — Тео сочувственно погладил его между ушей. — Давай, я тебя лучше дома покормлю, а, бомжонок?
Гарик застенчиво ухмыльнулся.
— Дома — да, дома — хорошо. Но рыбка — она ж там ничья, да? Ах, ведь ничья совсем… кто-нибудь другой подберет… — закончил он со вздохом, печальным и комичным.
— Пускай, — сказал Тео, пытаясь сохранить серьезность. — У нас с тобой будет другая еда, а у кого-нибудь другого, может быть, и не будет. Давай ему оставим.
Гарик прочувствованно кивнул. Тео снова захотелось его погладить: щенок был тактичный и смышленый для беспородного бродяжки. Для пса вообще всегда серьезная проблема — отказаться от найденной еды, но для бездомного и голодавшего — проблема вдвойне. Служебная самоотверженность Гарика трогала и вызывала уважение.
И тут Тео вспомнил, что покормить Гарика дома ему решительно нечем.
Ну да. Заходила госпожа Орхидея, благо живет по соседству — милая дама, чей муж знал еще отца и мать Тео, убитых на операции, упорно считает его «бедным сироткой» и кормит. И видимо до старости — до старости Тео — будет жалеть и кормить. Принесла котлет и варенья, попробуй откажись. Но в котлетах чеснок и перец, а варенье еще конъюнктивит у Гарика вызовет… Ладно. Забегала Мальва, принесла пирог… еще кусок пирога остался. Пирог щенок, конечно, будет есть с наслаждением, но вот насколько это полезно и надолго ли его насытит…
