Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 1. Орден желтого флага

Алексей Николаевич покосился на свою кастрюлю с парафином и потрогал ее бок. Я испугался, что он может выплеснуть этот парафин на меня — кажется, у спиритов были похожие трюки.

- Оказалось, - продолжал Алексей Николаевич, поглядывая в мою сторону, — что дух Павла вовсе не считает себя привидением, гуляющим по Михайловскому замку. Он успел выстроить в своем воображении целый мир — подробно продуманный, стройный и законченный, где, насколько мог судить мой предок, не было никаких внутренних противоречий. Чтобы объяснить возникновение своего мира из ниоткуда, Павел выдумал эту невероятную историю с опытами Месмера, якобы создавшими новую вселенную... Свою мечту сделаться императором-папой, или, если угодно, высшим магистром всего таинственного и возвышенного, он воплотил в чрезвычайно странном ритуале Saint Rapport. В записках моих образованных предшественников ритуал этот называют «царской теургией». Мне мало известно о его сути — но вы ведь знаете, о чем речь?

«Да».

- На самом деле этот новый мир сперва был типичной для Павла взбалмошно-романтической фантазией, состоявшей из причудливых обрывков его жизненных впечатлений: масонских споров об идеальном мире, парижских сеансов магнетизма, увиденной там же дуэли, где дрался один из лучших фехтовальщиков эпохи — и все это под томительные звуки стеклянной гармоники, изобретенной Бенджамином Франклином. Тот, кстати, и правда жил в Париже в одно время с Месмером и Павлом. Они, возможно, даже встречались... В ту эпоху каждый монарх грезил о неземном величии. Павлу отказала в нем история — но он обрел его во сне, где сделался Павлом Великим.

Меня покоробил такой наглый отзыв о Павле Алхимике, но я промолчал. Недаром ведь Павел покинул Ветхую Землю.

- Фантазия Павла, — продолжал Алексей Николаевич, — не только основывалась на реальности, но была продумана и выверена в мельчайших деталях, со всем свойственным покойному императору педантизмом. Но самое удивительное было в том, что Павел в этой фантазии действительно каким-то образом жил. Вернее, уверен был, что живет. Все попытки моего предка убедить Павла в том, что он просто галлюцинирующий призрак, закончились неудачей. Павел, напротив, чуть сам не свел Федора Степановича с ума, доказывая, что тот живет в инфрамире, или, проще говоря, в аду, куда сам Павел спускается сновидящей тенью, эдаким Дантом...

Алексей Николаевич сделал паузу, словно давая мне возможность высказаться. Но я молчал. Тогда он продолжил:

— Выходило у Павла, надо сказать, весьма убедительно. Федор Степанович скончался в большом душевном смятении, но от него остались записи — и его сын, уже мой прадедушка, Николай Федорович, устроился в Инженерный замок на ту же должность. С молчаливого согласия начальства, среди которого тоже были спириты, опыты продолжились... Все встречи, что любопытно, происходили в этой же комнатке. Правда, тогда она была больше — в советское время ее поделили натрое перегородками с целью запустить сюда как можно больше шариковых... Вы со мной?

«Да», — ответил я после короткого колебания.

— К тому времени в Инженерном замке было уже несколько серьезных библиотек с самой разнообразной литературой на разных языках — образование в те годы было энциклопедическим. Вероятно, Павел научился каким-то образом читать эти книги, узнавая много для себя нового. Однако он не помнил об источнике своих знаний — он делал все как бы в беспамятном трансе. В таком же беспамятстве происходили и манифестации его духа в Инженерном замке — когда кадеты слышали скрип половиц и чувствовали присутствие тени. А в бодрствующем состоянии Павел не вступал в контакт ни с кем и целиком уходил в свой выдуманный мир...

Алексей Николаевич вдруг поднялся, подошел к двери, распахнул ее и выглянул в коридор. Там никого не было. Он вернулся на свое место и продолжил:

— Этот мир с годами становился все причудливей. Павел узнавал про религию французских утопистов, про учение мудреца Сид-дхартхи Готамы, про электрическую тягу, про телеграф и телефон — и каким-то хитрым способом реплицировал это, пусть и в измененных формах, в своем мираже... Туда долетали и другие свежие веяния — идеи, настроения, даже новые словечки: будто он во все это с удовольствием играл... Да что там, он с энтузиазмом цитировал новую культуру со всеми ее неологизмами, клише, суевериями и мифами, кидая в окрошку своего мира цитаты из понравившихся ему книг и анекдотов, а позже и фильмов. Он делал это чрезвычайно хитро, так что выглядело все естественно. Так как его игрушечная вселенная была продумана до деталей, никто не мог убедить его в том, что это иллюзия. Существовала и другая причина... Вы следите?

«Да».

Алексей Николаевич с сомнением поглядел в мою сторону. Несколько секунд он разными способами щурил глаза, а потом сказал:

- У нас загорается все «да» и «да»... Я не уверен, что между нами сохраняется контакт. Попробуйте коснуться букв «А» и «Я».

Я выполнил его просьбу, и озабоченное выражение исчезло с его лица.

— Все хорошо, — сказал он. — Так вот, Ваше Величество, я перехожу к главному. Дело в том, что Павел... вовсе не считал себя Павлом. Это был, если можно так выразиться, невообразимый случай амнезии, развившейся у потустороннего существа. Павел нашел способ как бы перевоплощаться внутри своего миража, изменяя и достраивая себя и свой причудливый субъективный мир. Может быть, правильнее сказать, что каждые несколько десятков лет он терял память, как змея кожу, — и обзаводился новой. Вместо двухсотлетнего старца он ощущал себя молодым и полным сил человеком, ничуть не растратившим своей способности любить - и изумляться окружающему миру. Мало того, в пучине смерти он эпикурействовал, наслаждаясь всеми радостями жизни...

Алексей Николаевич отпил немного воды из стоявшего на столе стакана и продолжил:

— Для этого Павел изобрел в своей загробной фантазии нечто вроде линии престолонаследия, только модифицированной в гражданском духе. Все-таки Французская революция произвела на него впечатление, да. Он назвал себя «Смотрителем» — прямо как мой прапрадед Федор Степанович. У того это была официальная должность — почему они, верно, и сошлись, хе-хе... При каждом перерождении Павел трансформировал свой прежний мир в соответствии со своими свежеприобретенными знаниями, заново шлифуя его историю и устройство, так что результат скоро сделался чрезвычайно убедителен. Обычно его новая жизнь начинается с того, что он видит Ангела, а конца он не помнит сам, забываясь мирно и тихо. Между этими двумя полюсами умещается многое — но видны повторяющиеся циклы, косвенно связанные с его прошлым. Любовь, приход к власти — часто в результате династического убийства, — потом сложная инициация наподобие масонской, постижение тайн мироздания... А затем - Saint Rapport. Вы спросите, кто его этому научил?

«Да».

- У меня есть одно предположение. Павел, как и все мистики восемнадцатого века, имел определенную склонность к учению о перерождении душ. Что только укрепилось, когда он, уже в своем загробии, познакомился с индуизмом, буддизмом, столоверчением, антропософией и прочими теориями, проповедующими это направление мысли — благо с каждым годом ему становилось доступно все больше разнообразных источников, и его знания углублялись. Но как ему было переродиться? Ведь умереть заново он не мог, ибо уже обрел весьма устойчивое загробное бытие. Тупик, не правда ли?

«Да».

Алексей Николаевич погрозил мне пальцем.

— Нет. Так только кажется. Ведь где перерождается ум? Разве он идет в одно либо в другое место? Нет, ум занимает собой все пространство и время, просто по той причине, что создает их сам, ибо это всего лишь категории, которыми он измеряет свой опыт — так учат не только великие мистики, но и нынешние ученые. Так зачем Павлу куда-то идти? Раз за разом он воспроизводит свой поразительный мир с его усложняющейся историей и материальной культурой прямо в самом себе, в глубинах своего сознания, блуждающего в темных коридорах Михайловского замка... Вы понимаете?

«Да».

- Не сомневаюсь. С годами эта мистерия становилась для духа только проще: помогало то, что в советское время Инженерный замок занимало множество разных контор, и у его бесплотного смотрителя не было недостатка в информации любого рода. Духом своим Павел и сегодня присутствует в замке, и вступает изредка в контакт с «Ветхим миром» - так он его называет... В остальное время он целиком погружается в свой выдуманный «Идиллиум», выстроенный вокруг сказочного Михайловского замка. Материал, используемый Павлом для создания миража, никак не отличается от его тонкой посмертной телесности — это эктоплазма, субстанция, с которой вступают во взаимодействие спириты. Сам Павел, насколько я понимаю, называет ее Флюидом -хотя в прошлый раз он пытался объяснить мне какую-то замысловатую разницу. Как бы там ни было, он достиг весьма высокого мастерства в деле управления этой энергией.