Александр Кашанский - Антихрист
Ясницкий молчал. «Жизнь кончилась. Какой удар», — подумал он.
— Хорошо, я ухожу. Мне очень, очень жаль, Наташа. Нет, жаль — это не то слово. Говорю честно, вряд ли я смирюсь с этим. Не знаю, как я буду жить и что делать, поэтому и говорить ничего не буду. Мне уйти?
— Да, Игорь, уходи. — Наташа встала. — Извини, что так вышло. Прощай.
Ясницкий подошел к двери, постоял немного в проходе, потом повернулся и сказал:
— И все же — до свидания, Наташа.
Ясницкий ушел. Наташа закрыла дверь на замок.
— Ну что, верхолаз, явился вовремя? Вовремя, вовремя! Если бы ты сейчас не влез в это окно — не видать бы тебе меня, как своих ушей.
Наташа подошла к Ивану и обняла его, прижавшись к груди.
— Ну, скажи что-нибудь, Дон Жуан, — услышал Иван тихий Наташин голос. Иван молчал, как рыба. Ему казалось, что он онемел и вообще не в состоянии говорить. — Скажи, что заставило тебя залезть в окно?
— Не знаю, это произошло внезапно. Я очень испугался за тебя. Я боялся, что с тобой что-нибудь случилось.
— А почему именно в окно?
— Так получилось, мне так было проще.
— Вот-вот, Ванечка, — ты из тех, кто ходит путями, которые им проще и которые другим неведомы или непонятны. — Наташа вскинула голову. — Поцелуй меня.
Иван стал целовать Наташу, а она его. Наташе казалось, что она вся горит, ничего подобного с ней никогда не было. Щеки Наташи пылали, глаза блестели. Иван же совсем растерялся, он был, как камень. Наташа взяла Ивана за руку и повела в свою спальню.
Иван крепко обнял Наташу, и они не размыкали объятий долго, очень долго.
Несколько раз стучали в дверь. Наташа говорила про себя: «Прости меня, Господи» — и крепче прижималась к Ивану, как бы ища у него защиты.
Иван оказался нежным, отзывчивым и настойчивым любовником. Была уже глубокая ночь, когда Иван уснул, а Наташа еще долго не спала, она то и дело смотрела на него и гладила его по голове.
3
Светлая комната, узорчатые шторы, на подоконнике цветы. «Неужели это не сон?!» — такой была первая мысль Ивана, когда он проснулся и открыл глаза. Где-то, видимо в кухне, звенели посудой, и был слышен шум бегущей из крана воды. «Нет, не сон — это все было на самом деле, я в Наташиной постели». Ему казалось, что все, что произошло вчера, не произошло на самом деле, а было им выдумано или приснилось, и что этот счастливый сон сейчас развеется, он вернется в реальный сегодняшний день. И перед глазами Ивана начало прокручиваться, как видеофильм, то, что ему довелось увидеть вчера утром.
Тут в комнату вошла улыбающаяся, с сияющими глазами Наташа. Она скользнула под одеяло и уткнулась губами в Иваново ухо:
— Завтракать хочешь?
Иван повернулся набок и стал молча рассматривать Наташино лицо. Он внимательно рассматривал ее глаза, будто бы стараясь запомнить узоры радужной оболочки, Длинные пушистые ресницы, нос, улыбающиеся губы.
Стол в кухне был накрыт для завтрака. Красивая посуда была слабостью Наташиной матери, а желание все делать красиво — ее призванием. Сегодня Наташа сделала все, как ее мать делала для отца. На столе в фарфоровой салатнице стоял салат, только что сделанный по особому рецепту, — специальный салат для завтрака. Мясо и колбаса были тоненько нарезаны и аккуратно разложены на тарелке. В стаканах был лимонный сок. В кофейнике был ароматный кофе. Иван сел за стол и, как показалось Наташе, растерялся. Он смотрел на блюда, не решаясь начать есть.
— Ешь давай. Что ты ждешь?
Иван рассмеялся и посмотрел на Наташу.
— Знаешь, чем я в основном питался в общежитии?
— Так чем ты питался в общежитии?
— Хлебом и молоком. А когда хотелось горячего — я варил кашу, обычно из риса. И знаешь на чем?
— На чем ты варил кашу? — смеялась Наташа.
— На «Малыше» — это детское питание, потому что в магазин ходить мне было лень. Я набирал этого «Малыша» и ел его в сухом и разбавленном виде. И так было лет пять.
— Потому ты такой, наверное, и вымахал, весь бронированный, что питался материнским молоком до тридцати лет.
— И я всегда, сколько себя помню, с тех пор, как уехал из дома, хотел есть, Наташа. Ты даже не представляешь, как хочется есть, когда набегаешься!
— А сейчас ты хочешь есть?
— Как волк.
— Ну, а чего не ешь?
— Не хочется разрушать эту красоту.
— Разрушай уж. Если после разрушения не наешься, я тебе разогрею суп и жареное мясо. Иван, а кто был твой отец? — почему-то спросила Наташа.
— Я его не помню. Меня воспитывала мать. Она никогда мне о нем ничего не рассказывала. Он с матерью, похоже, и не жил вовсе. Мать всю жизнь прожила одна.
— Ты, наверное, очень любил свою мать?
— Да, я был хорошим сыном и не доставлял ей особых хлопот. Кажется, она очень гордилась мной.
Выпив кофе, Иван вытер салфеткой рот и сказал:
— Спасибо, Наташа. — И, сделав длинную паузу, добавил: — Что ты собираешься сегодня делать?
— Иван, знаешь что?
— Что?
— Пошли гулять по городу. Под ручку.
— Пошли, — с готовностью согласился Иван. — Нам же еще это, как его, заявление подать надо. Может, как раз и сходим?
— Нет, Иван. Заявление мы с тобой подать успеем.
Я хочу пройтись с тобой по всем улицам и показать тебя подругам. Только, если ты не возражаешь, сначала пойдем купим тебе брюки, рубашку и ботинки.
— Это что — обязательно?
— Да, это обязательно. Я-то оденусь нарядно, как всегда. А ты-то себя видел со стороны в своем наряде?
— А как я выгляжу со стороны?
— Как вешалка, на которой болтается снятая с чужого плеча одежда. Майка у тебя, наверное, пятьдесят шестого размера и вся полиняла уже. Брюки… Где ты такие взял! Колени торчат на полметра вперед. Руки как у киллера. Глядя на твои хватательные мышцы на запястьях, хочется сразу перейти на другую сторону тротуара. Взгляд быстрый, оценивающий и недобрый. Так что со стороны — ты человек опасный.
Иван вскочил и сделал молниеносный выпад кулаком в сторону воображаемого противника. Раздался свист рассекаемого воздуха.
— Да, я человек опасный! Но денег у меня нет.
— Я тебе займу.
— Хорошо, пошли! Где мои линялые штаны?
4
Собиралась гроза. Издалека уже доносились раскаты грома. Наташа с Иваном вышли на улицу. Постояв немного у подъезда, Наташа решила все же вернуться и взять зонт. Пока она ходила, Иван наблюдал, как во дворе дети играли со щенком овчарки. И дети, и щенок были очень счастливы и выражали свою радость криками, смехом и задорным щенячьим лаем. Иван тоже улыбался. Когда гремел далекий гром, щенок останавливался и крутил головой, стараясь понять, откуда надвигается опасность. Дети не давали ему сосредоточиться и вновь вовлекали в игру.
Наташа прервала размышления Ивана, взяв его под руку, и они пошли по улице.
Иван вдруг увидел, что из-за газетного киоска вышел Риикрой. Он улыбался своей омерзительно-ослепительной улыбкой киноактера и махал Ивану рукой.
— Привет, Иван. Ты не забыл о встрече?
— Нет, не забыл, — сказал ему Иван и отвернулся.
Наташа проводила тревожным взглядом странного человека, совершенно не похожего на обычного горожанина.
— Я должен уехать, Наташа, — сказал Иван. — Мне надо решить некоторые свои проблемы.
— Ты уедешь. А как же я? Сколько тебе надо времени, чтобы решить эти свои проблемы? — спросила Наташа с тревогой в голосе.
— Думаю, дней тридцать-сорок, может быть, меньше.
Наташа опустила голову и долго шла молча.
— Иван, скажи мне честно: ты бы мог серьезно увлечься другой женщиной?
Иван посмотрел на Наташу и спокойно, без раздумий ответил:
— Нет.
— Значит, мне придется мириться с этими твоими заплывами дней на тридцать-сорок, как с временными увлечениями, — сделала вывод Наташа.
В магазине Наташа купила Ивану костюм.
Иван надел костюм и встал перед зеркалом. «Где же я видел похожих мужчин? — думал Иван. — А, в американских боевиках. В этом костюме я похож на принарядившегося гангстера».
— Как ты меня находишь в этом костюме? — спросил Иван у Наташи.
— Теперь ты мне нравишься еще больше, Ванечка. Ну ка, повернись боком. — Иван как-то неуклюже повернулся. — Ничего, сойдет. Теперь тебя можно показать подругам и представить как моего жениха.
— Слово-то какое — жених, — пробурчал Иван. — Оно тебе не режет слух?
— Не режет. А ты бы как хотел называться?
— Я — твой мужчина. Или сокращенно — муж.
— Ишь ты какой! — Наташа рассмеялась. — Сразу в мужья.
— Но ты же моя женщина. Или, сокращенно, жена.
— Откуда у тебя такое необычное увлечение филологией, Иван?
— Обожаю осмысливать значение слов, — отчетливо выговаривая слова, ответил Иван. — У меня есть большое желание заняться структурным анализом языков. Надоела мне теоретическая физика до тошноты.
