Джон Бересфорд - Только женщины
- Вас, - ответил Трэйль и, быстро отвернувшись, зашагал по направлению к реке.
- Я действительно видела Пана, - сказала себе Эйлин и, уже чуждая страха, счастливая, вернулась в Марлоу.
* * *Настроение, испытанное Эйлин в этот вечер, подсказало ей единственную причину, казавшуюся достаточной для объяснения внезапного приступа набожности в миссис Дженкинс и некоторых других обитательницах Марлоу. Страх перед неизвестностью, страх перед будущим, перед борьбой - чего понятнее и проще - а Эйлин, подобно многим философам до нее, сама жаждала простого и всеисчерпывающего объяснения.
Вначале эта тенденция воскресить прежнюю обрядность проявлялась слабо. Десятка два-три женщин сходились в здании школы для бесед и молитвы при свете единственной, заботливо оберегаемой лампы; большинству не хватало конкретного воплощения религии в виде человека в длинном черном сюртуке и белом галстуке.
Но в начале сентября, когда пошли дожди, когда березы, вместо того, чтоб расцветиться золотом и багрецом, роняли на землю увядшие мокрые листья, когда над городком повис угрозой страх наводнения и нечем стало отвлечь мысли, так как даже физической работы почти не было - к первоначальному ядру стали присоединяться многие сочувствующие, и сравнительно невинные вначале коленопреклонения и общие молитвы перешли в попытку навязать общине нравственный закон.
Милли Гослинг, возвратившаяся в Марлоу в половине октября, дала поборницам религии превосходный предлог для первой демонстрации.
Милли вернулась со спокойным лицом, но с сердцем, замиравшим от страха. Она покинула Вайкомб, не выдержав насмешек женщин, которые так недавно еще завидовали ей, когда она, в качестве любимой фаворитки, разъезжала в Дионисовском ландо. Низвергнутая, она почувствовала себя горько одинокой; она нуждалась в сочувствии и надеялась, что Бланш, может быть, поймет ее. И приготовила в свое оправдание целую длинную историю. Но Бланш оказалась даже более снисходительной, чем она надеялась.
Бланш была ревностной последовательницей Джаспера Трэйля, проповедовавшего новое Евангелие, догматы которого Бланш формулировала теперь сама.
- Искать прецедентов в старом для суждения о новом незачем - мы живем в новых условиях и должны приспособиться к ним. Если мужчине иметь теперь одну жену, род человеческий может вымереть. Долг женщины - рожать детей. - Таково было учение Джаспера Трэйля; он ждал возвращения Милли и старался подготовить к нему своих учениц.
Эйлин, Бланш и некоторые другие молодые женщины дивились, почему же он сам на себе не применяет своего учения, но его собственное воздержание только придавало больше веса его мнению. Даже мисс Дженкинс не сочла возможным сказать, что Джаспер защищает самого себя, и могла только уверять, что этот проповедник, проповедующий одно, а сам делающий другое, одержим дьяволом и говорит по его наущению - но заставить поверить этому было труднее, чем тому, что его проповедь своекорыстна.
Таким образом, Милли, вернувшись в дождливый октябрьский вечер, нашла, что оправданий от нее никто не требовал. Бланш встретила ее ласково и вопросов никаких не задавала; после заката солнца к ним пришли Джаспер Трэйль и Эйлин и отнеслись к блудной дочери с дружелюбием, новым для нее и потому особенно приятным. Решено было, что она на другой же день снова пойдет на мельницу. Но в школе, напротив, ей готовили иной прием.
Наиболее энергичные из дженкиниток, позабыв на этот вечер о молитве, требовали немедленного извержения из лона общины паршивой овцы, грязнящей своей близостью других. Каждая из этих фурий с чистой совестью могла заявить, что она неповинна в грехе Милли, и каждая жаждала первой бросить в нее камень.
Страсти слишком раскипелись и перелились, наконец, на улицу. С дюжину оскорбленных в своей добродетели воинствующих христианок обступили домик Гослингов и принялись колотить в дверь. Они пришли обличить грех и насильно вышвырнуть грешницу из общины. Каждая в душе почитала себя невестой Христовой.
Дверь отворилась. На пороге стоял Джаспер Трэйль.
- Мы пришли, чтобы прогнать паршивую овцу, - высоким резким голосом воскликнула мисс Дженкинс.
- О чем вы говорите?
- Она должна быть извержена из нашей среды, - еще звонче закричала мисс Дженкинс, и ее спутницы хором повторили: - Извержена!
- Она виновна столько же, сколько ваша праматерь Ева, - возразил Трэйль. - Разойдитесь по домам и не глупите.
- В нем дьявол сидит, - закричала нараспев мисс Дженкинс, - сам Господь посылает нас отстоять Его честь и славу. И человека этого мы тоже не можем терпеть в своей среде.
- Долой его! Долой его! - закричали другие. Они были так взвинчены, что в этот момент готовы были пойти на мученичество.
Мисс Дженкинс была увядшая старая дева лет сорока пяти, маленького роста и слабая физически; но тем не менее, опьяненная своей ревностью о Господе и собственными выкриками и поощряемая сочувствием своих приверженцев, она подскочила и кинулась на Джаспера Трэйля с явным намерением выцарапать ему глаза. Она жаждала крови Милли Гослинг и Джаспера Трэйля с той же неотступностью, с какой некогда женщины добивались ненужного им права голоса.
Джаспер Трэйль небрежно протянул руку и оттолкнул ее назад; она упала на руки сопровождавших ее женщин, но тотчас же вскочила и, подталкиваемая толпой, силившейся протиснуться в узкую дверь, возобновила нападение с яростью разозленного котенка.
- Послушайте. Еще немного, и я тоже выйду из терпения, - сказал Джаспер Трэйль; шагнул вперед, стал в дверях и принялся расшвыривать направо и налево разъяренных женщин.
В сущности, ничего другого и не оставалось, но на крик прибежали другие обитательницы Марлоу, в том числе леди Дургам, и ее спокойный звучный голос подействовал на истерически взвизгивающих дженкиниток, как холодный душ.
- Клара Дженкинс, что вы тут делаете?
- Мы хотим прогнать отсюда Милли Гослинг, ответила растрепанная маленькая женщина, но
этот раз последовательницы не поддержали ее.
- Этот вопрос надлежит решить комитету. А теперь, прошу вас всех - разойдитесь по домам.
Мисс Дженкинс пустилась было в объяснения. Но Эльзи Дургам вошла в дом и заперла за собой дверь.
За дверью Эйлин и Бланш силились успокоить перепуганную Милли. А на улице вновь прибывшие, более здоровые и уравновешенные, более сильные физически, безжалостно издевались над невестами христовыми, вздумавшими распоряжаться в общине без согласия комитета.
* * *Но обитательницам Марлоу пришлось на личном опыте убедиться еще раз в старой истине, что религиозного энтузиазма не погасить ни гонениями, ни насмешками. Джаспер Трэйль понимал это и считался с этим, но комитет не мог одобрить предложенного им плана действия.
- История учит нас, - доказывал он леди Дургам,- что гонения только разжигают жажду мученичества. Единственный способ бороться с такими эмоциями - это дать им полную свободу. Сделайте, как они хотят. Сейчас пламя разгорелось так, что вам не потушить его - вы только подольете масла в огонь. А если вы не будете трогать его, оно погорит-погорит и погаснет, само собою.
Эльзи Дургам пожала плечами. - Все это прекрасно. Я думаю даже, что вы совершенно правы. Но ведь они требуют удаления не только Милли Гослинг - ее бы мы могли устроить в Финджесте - но и вас. А мы без вас не можем обойтись.
- Почему не можете? Я, ведь, и не собирался жить здесь до скончания века. Теперь вы отлично справитесь и без меня, а я выполню свое первоначальное намерение и посмотрю, что делается на Западе.
- Нет, милый мой, мы не можем и не хотим Вы нам необходимы.
- Нет такого человека, без которого нельзя было бы обойтись.
- Бросьте вы вашу метафизику, Джаспер. Мы вас не отпустим - так и знайте. «Мы» - т. е. большинство в Марлоу, не один только комитет. А с фанатичками как-нибудь уж справимся.
Большинство, на которое ссылалась Эльзи Дургам, дружно стояло за оставление Джаспера Трэйля/ Большинство это заключало в себе две наиболее многочисленные партии из трех, имевшихся в Марлоу. Первая из них и самая многочисленная была партия умеренных,, приверженцев епископальной церкви, нонконформисток и кучки католичек, находивших исход своим религиозным чувствам в посещении по воскресеньям ратуши, или церкви, где происходили митинги, религиозные чтения и нечто вроде богослужения, совершаемого Эльзи Дургам и вдовой покойного местного ректора. Вторая по многочисленности партия объединила всех тех, кто не признавал религии или был равнодушен в ней. Третья, дженкинитки, как их прозвали, отличалась от первых двух прежде всего физически. В ней было мало членов моложе тридцати пяти лет, очень мало толстых и еще того меньше хороших работниц для наиболее тяжелых полевых работ; у всех у них были голодные глаза и беспокойные движения; и такое выражение лиц, как будто они искали чего-то, не нашли и навсегда остались неудовлетворенными. Женщин этого ярко выраженного типа, всего было семнадцать, но вокруг этого ядра сгруппировалось до сотни других, в большинстве также отмеченных той или другой характерной чертой главного типа; а остальные примкнули, из бравады, ради забавы, или с корыстной целью.
