Анатолий Величковский - Богатый
Пришел врач, осмотрел его и, обратившись к зрителям, сказал:
— Самый настоящий рак мозга. — После этого выскочила негритянка и сообщила, что она лично ни за какие деньги не променяла бы своего прекрасного цвета кожи на нездоровый бледный цвет своих бледнолицых братьев.
Толпа однако снова собралась перед фирмой Богатого, но на этот раз она вела себя скромнее, вместо требований моментальной перекраски слышались требованья вернуть задаток.
Тут вышел на сцену подметальщик и наклеил на стену огромный плакат. На плакате стояло:
«По параграфу тринадцатому тем, кто отказывается от изменения своего цвета, задаток не возвращается».
Вскоре клиенты Богатого плюнули на свои задатки, они ведь сравнительно были ничтожны. Возбуждать судебный процесс было бы в десять раз дороже. Да и многие к тому же были жителями далеких стран. Так что Богатый постепенно окончательно успокоился. После сильных нервных испытаний он решил отдохнуть. В газете была статья о том, как Богатый плавал на моторной лодке по Дунаю.
Было известно, что однажды, сидя в этой лодке, Богатый приказал подать себе бокал вина. Половину бокала он отпил, а другую половину широким жестом опрокинул за борт и воскликнул:
— Эх, ты, мой Дунай широкий, половина бокала мне, другая половина тебе.
И статья по этому поводу была отдельная. Заглавие ее было: «Богатый пьет вино пополам с Дунаем».
Вернувшись благополучно, Богатый тут же стал крупным акционером заводов: Шиномаз и Дрин Дрон.
Заводы расширялись. Техники старались найти завлекающие клиентов новые улучшения в новых фрабрикациях. Как будто все уже было достигнуто, но они все же нашли нечто новое и обещали выпустить серию «Шиномаз 11», который должен был оказаться еще быстроходнее «Шиномаза 10». «Дрин Дрон 16» должен был оказаться еще мягче, чем был «Дрин Дрон 15».
Но для автомобилей необходимо было строить новые трассы. Иначе их никто не покупал бы, ибо вчерашних трасс уже не хватало и, не будь новых, быстроходные машины, попадая в дорожные пробки, должны бы были двигаться со скоростью, не превышающей десяти километров в час. Следовало так обставить автомобильное дело, чтобы некий «икс» мог примчаться хотя бы к ужину под сень деревьев. Мчаться этому «иксу» приходилось все дальше, ибо деревья все дальше уходили от городов.
Словом, Богатый понимал это и, посоветовавшись с ординатором, затеял еще и строительство новых, широких, очень удобных трасс.
В новом бюро сидели за подвижными партами чертежники. Они болтали всякую чушь, но, когда Богатый вошел, все чертежники прилежно склонили головы над работой.
Тут гудело — работала машина, делающая копии. Там стрекотали пишущие машинки. Там одна девушка непрерывно работала рычагом противно гудящей машины. Там звонил телефон. Там стучал молоточком электротехник, делая новую проводку к только что полученной машине.
Богатый шел, на нем звенела индустриальная амуниция. Перед ним раздвигались механические двери. Богатый вошел в кабинет своего директора. Этот человек сидел за столом, перед ним было восемнадцать трубок, посредством которых он разговаривал с восемнадцатью шефами. По правую руку стояла машина, имеющая прямую связь с ординатором. На машине было четыре тысячи кнопок. Директор давил кнопки и в то же время посредством педалей пускал трубки в ход и произносил речи. В глубине комнаты сидела санитарка в белом халате с готовым шприцем. Директора мог в любую секунду хватить удар. Несчастный этот человек представлял из себя чучело, обмотанное со всех сторон проводами. Он не жил, но переносил жизнь свою, как обязанность. Знания у него были потрясающие.
Поздоровавшись, Богатый приказал показать ему проект новой дороги, которая должна разрядить главную магистраль. Директор повернул рычаг, надавил восемь кнопок. На стене, на экране показался план. Директор вооружился указкой.
— Ага, понимаю, — сказал Богатый, — дорога тут вот проходит через владения общества «Крест и Лира».
— Так точно! — подтвердил директор.
— Я хочу, чтобы под замком проходил туннель, — сказал Богатый. Директор показал указкой на знак, обозначающий туннель.
— Видите, так и будет, — сказал он, — ибо разрушение было бы обозначено иначе. Вот тут мы будем разрушать церковь, поэтому знак стоит другой.
— Проект утвержден? — спросил Богатый.
— Не только утвержден, но даже уже послан заинтересованным лицам акт об отчуждении территории под дорогу. Высланы землемеры.
Богатый начал прощаться. Но директор его задержал.
— Видите ли, — сказал он, — некоторые служащие просят прибавки. Как быть?
— Какая отсталость! — гневно воскликнул Богатый. — Пора, кажется, понять, что век всяких таких требований прошел. Разъясните им, наконец, что жалованье назначается ординатором, а не нами. Так что никаких возражений быть не может!
С этими словами Богатый повернулся и ушел. Видя, как у начальника покраснел лоб, санитарка приготовила шприц. Но багровая краска постепенно начала сходить со лба этого несчастного человека, который несчастья своего даже не замечал. Работа не ждала, уже сыпались вопросы со всех сторон, все трубки гудели, директор начал снова нервно дергаться.
XXIV
Деньги за проданную городскую виллу Марта получила с большим опозданием. К чеку было приложено извинительное письмо, возлагающее вину за это опоздание на ординатор. Замечательная безошибочная машина, оказывается, иногда все же ошибалась.
Деньги быстро разошлись на закупку кормов. Они едва покрыли нанесенные бурей убытки.
В хозяйстве образовалась некоторая пустота: собирать и молотить было нечего, а начинать подготовку к озимым посевам было еще рано. У колонистов оказалось много свободного времени. Намечалось несколько свадьб: Иллона — Игнат, Мария — Саша, Марта — Марк, Лукерья — Володя. Виктория оставалась в запасе. По вечерам отец Илларион играл на рояле, молодежь танцевала. К внешнему миру, к его бумажным напоминаниям Марта почему-то относилась с небывалым легкомыслием.
Приезжал чиновник контролер. Приняли его, как говорится, «мордой об стол». Огромным сюрпризом для всех оказалось утверждение чиновника, будто бы все члены общества получали жалованье. Опровергнуть это утверждение было невозможно. Чиновник словам не верил. В ответ на опровержения членов общества, он показывал книгу, составленную сбежавшим адвокатом. В книге находились расписки в получении жалованья. Благодаря этой книге выходило, что дирекция общества вела свое дело нелегально. С жалованья полагались отчисления в кассу взаимопомощи, а так же налоговые проценты. Все это не было уплачено. Сроки прошли, полагался штраф. В грозном настроении уехал чиновник. К неописуемому возмущению Марты, он пренебрег запрещением передвигаться на земле общества при помощи автомобиля. Его красная машина целый день портила своим отвратительным видом подъезд замка.
Вскоре пришли письма со штрафами за всякие упущения и опоздания. Быть может, если бы они пришли раньше, Марта, заложив замок, могла бы как-то выкрутиться. Беда пришла главным образом оттого, что за день перед этими письмами пришло такое письмо, перед которым все несчастья и даже буря показались членам общества пустяками.
Письмо это было тем самым письмом, что послал директор Богатого. Когда Марта из этого письма узнала, что новая магистраль должна разрезать пополам ее владения и что под замком должен быть для этой магистрали вырыт туннель, ей стало дурно.
Потрясение было огромным. Марк буквально заболел. У него начались перебои сердца. Дядя Петя и отец Илларион, словно библейские старцы, разорвали на себе одежды. Даже Игнат приуныл. Продолжать борьбу истомленные этой новой моральной казнью жители замка больше не могли.
На тонущем корабле какое же дело может занимать матросов? Все начали шататься без дела, не зная куда приложить руки. Лошадей перестали чистить, вывозить навоз из конюшни не хотели, не доили коров. Отец Илларион сам их доил из жалости. Чтобы не видеть запустения, Марта и Иллона целыми днями пропадали на своих жеребцах в полях и лесах. Им хотелось насладиться последними днями еще не загаженных, еще чистых и веселых просторов. Они со своих лошадей смотрели на восходы солнца, любовались закатами. Любовались вечерней и утренней звездой.
— Как жаль, что уходит солнце, — восклицала Марта.
— Мне кажется, что и ему нас оставлять трудно, — отвечала Иллона. Две всадницы стояли рядом, озаренные последними лучами заката. Все ниже падало солнце, все невыносимее делалась печаль темнеющего пространства. Так уходит любимый, оставляя провожающих, спрашивающих себя в глубокой тоске: «Увидим ли мы тебя? Доживем ли до счастья новой встречи?» Обе девушки так чувствовали, составляя как бы одно целое с грустным вечерним шепотом трав, цветов и листьев.
