Вадим Бабенко - Черный Пеликан
Ночью ко мне опять пришла Сильвия. Я не ждал ее, полагая, что ей будет не до меня после утомительного похода, да и мне самому хотелось только спать и спать, не просыпаясь до следующего полудня, но что-то внутри возликовало, едва я, еще не вполне вынырнув из сновидения, почувствовал рядом ее тяжелое тело. Сильвия, впрочем, была отстраненна и задумчива, будто вовсе и не зная, где она, и зачем здесь я. После торопливых ласк она попросила сигарету и отсела на край кровати, завернувшись в одеяло, как большая птица с грустным наклоном взлохмаченной головы. Мы молча курили, далекие друг от друга, а потом она заговорила монотонно и безучастно, рассказывая незначимые вещи, раскрывая свои владения, но не пуская в них дальше порога, словно давая посмотреть издали и не заботясь ничуть о приглядности обозреваемого.
Оказалось, она содержит небольшой ресторан на окраине города, прямо у главной дороги – я должен был его видеть, когда въезжал в М., но наверное не обратил внимания. В ресторане всегда полно народу, но еда отвратительна – на поварах экономят, ведь клиентура все равно состоит из одних приезжих. К тому же и прислуга подворовывает, и Сильвия порой ловит за руку особо наглых, но что сделать – так принято в этом городе, где давно уже нельзя никому верить на слово, как впрочем и в других местах – по крайней мере в тех, в которых она бывала. Ей нужна компаньонка – а где найти хорошую компаньонку? Разве что предложить Стелле, но и ту она знает без году неделя – никогда нельзя быть уверенным в этих гордячках из обедневших семей…
Я хотел ее еще, хотел владеть ее телом, забываясь в объятиях и пылкой неге, но слова возводили барьер, перенося нас обоих из спасительной темноты в скучный мир дневных забот и тягот, так что я думал с тоской, что, наверное, больше не прикоснусь к ней по-настоящему этой ночью. Наконец, заскучав, я прервал ее каким-то вопросом невпопад, и она замолчала, лишь посматривая искоса сквозь сигаретный дым. Время остановилось, словно сомневаясь, в какую сторону двинуться теперь, и мы, казалось, не могли пошевелиться без его команды.
«Нравлюсь тебе?» – спросила вдруг Сильвия, докурив. Я кивнул утвердительно. «Почему не говоришь? Боишься?» – поинтересовалась она. Я не нашелся что ответить. «Да, ты робок, робок, пусть и не новичок, – протянула она насмешливо. – Ты не можешь повелевать, можешь лишь просить, хоть тебе самому наверное представляется по другому… – Она расхохоталась. – Признайся, видишь себя покорителем? Соблазнил меня, да? А я и не устояла, дуреха?»
Я хотел сказать правду, но Сильвия отмахнулась небрежно: – «Да какая разница, не трать попусту слов – разве ты не видишь, что со мной тебе не тягаться? Тебе нужна не женщина, а подруга, я не гожусь, да и ты мне подходишь не очень, сказать по правде…»
«Подруга?..» – начал было я обиженно, но Сильвия только посмеивалась, будто вовсе не желая меня слушать. «Что ты станешь делать с женщиной? – говорила она лукаво. – Мучить любовью? Это скоротечно, а к остальному ты не сможешь даже и подступиться. Чем ты заткнешь ей рот, когда она бранится? Где наберешься силы, чтобы скрутить ей руки и швырнуть на кровать, когда она холодна и не хочет знаться с тобой? Сможешь ли отвернуться к стене, когда она пристает с расспросами, не понимая, что ты хочешь молчать?.. Нет, ты не из той породы, ты спасуешь при первом же случае – станешь юлить и путаться, не умея проявить твердость, как могут те, к кому женщины тянутся, к кому они льнут. Признайся, так уже было? Ну, ну, признайся…»
Я молчал раздраженно, а Сильвия рассматривала меня, блестя в темноте глазами. «Обиделся, – рассеянно проговорила она, – нечего обижаться, я старше, я тебя поучаю. А ты еще мальчик для меня, ты совсем еще глуп…» Она сбросила одеяло, встала с постели и прошлась по комнате нагая, едва различимая в ночном мраке – лишь от окна брезжил чуть заметный свет, не позволяющий видеть многого. Но и одного силуэта было достаточно, чтобы вновь грубо ее захотеть – я вскочил следом и бросился к ней, но она ускользнула неуловимым движением, оставив мне лишь пустоту. «Птица в клетке, птицы нет. Пуста ловушка, – услыхал я ее смех где-то сзади. – Поиграем в игру? Ну ладно, иди сюда…» – и она сама повлекла меня к кровати, сама набросилась на меня, не давая опомниться, нападая и заставляя подчиняться, а потом, пока я еще приходил в себя, отодвинулась, как ни в чем ни бывало, поправляя волосы, и вновь закурила.
«Хочешь знать, почему еще женщины тянутся не к тебе?» – спросила она деловито.
«Нет, – покачал я головой, – что мне за печаль».
«Ну и правильно, – согласилась Сильвия. – К тому же, кое-кому ты нравишься – тем, которым претит животное, пусть до поры. Если вывести тебя на свет, ты такой пушистый, такой легковерный и безвредный… Кажется, что можно убедить тебя в чем угодно, даже придумывая о себе кучу небылиц. Можно разжалобить тебя и жаловаться подолгу, можно врать напропалую, а ты и будешь слушать – не мудрено, что некоторых тянет прислониться, когда они сыты другим по горло. Подруги… Но не обольщайся, когда-то и они сбегут прочь. В каждой подруге живет женщина, не забывай – те соки, что бродят, не смиришь до конца. Самые верные бросают порой, становясь вдруг похотливыми кошками, шарящими по сторонам… Знаешь с кем они уходят? Опасайся улыбчивых. Твои подруги сбегают с улыбчивыми проходимцами, у которых только и есть, что жесткие усы и тигриная походка…»
Темнота чуть заметно пульсировала биением черной крови, в нее мягко падали звуки, очищенные от милосердной шелухи. Сильвия сидела на краю кровати, будто огородившись крепостной стеной. «Ты зла и разобижена, – сказал я ей, – на кого? Думаешь, все виноваты перед тобой? Это не ново, но я тут ни при чем». Она надоела мне, очень хотелось заснуть, но я не мог выгнать ее просто так. «В чем-то она права про меня и женщин», – подумалось с досадой.
«Вовсе я не зла, – спокойно ответила Сильвия, пожав плечами. – Никто не виноват, но и я не причем, если все мерзости видны в открытую. А если про меня, то и я не лучше других. Посмотри, кто я по-твоему? – она докурила очередную сигарету и повернулась ко мне затененным лицом. – Отчего я отдаюсь тебе – от страсти, от обреченности, от желания нового?.. Наверное, нелегко себе представить, что у меня больше нет желаний, и они есть, что лукавить, только я и сама уже не знаю их природы».
Ее тон изменился, повеяло усталостью, от которой у меня стали слипаться веки, но Сильвия не собиралась уходить. Она набросила простыню на плечи, завернулась в нее, словно улитка в раковину и сразу стала казаться беззащитной и хрупкой, хоть я и понимал, что это иллюзия, обманчивая донельзя. «Потерпи меня еще, – говорила она, – я сейчас не могу спать, я тебе расскажу… У меня были мужчины как ты, были и другие – не думающие обо мне, пользующие меня, как вещь, как игрушку. Таких как ты, хотелось обманывать, а тем другим – делать больно, не заботясь об обмане, не прикрываясь ложью. Я швыряла им в лицо свои измены, и они сходили с ума от бессилия, иногда – били меня, унижая как могли, но я чувствовала свою силу, и они видели ее, не признаваясь в открытую. Я не зла, просто я не знаю, что думать… Какую силу я могу почувствовать в себе с тобой? Для нее нет названия, ее нужно объяснять долго и нудно, так что не хватит терпения, и станет уже все равно. Потому-то я всегда предпочитала грубость – и оба моих мужа были настоящие мужланы, самодовольные и тупые. Я принадлежала им и видела их насквозь, но мне было радостно от себя, непокорной невольницы, тайной хозяйки. Со вторым я жила бы и до сих пор, если б он не свихнулся на всяких штуках, которые мне совсем уж не по нутру. Сам виноват – полюбил хлысты и уздечки, а я не лошадь, чтобы с таким смириться, есть пределы, за которые меня не затащишь. Потому я теперь одна – одна и не жалею, хоть это и тягостно, как ты конечно знаешь сам – знаешь, только мне не говоришь».
Она опять курила, запустив свободную руку в свои густые темные волосы, красивая и жестокая, жалкая в своих откровениях и свободная от жалости к другим. Ее убежденность раздражала – казалось, ей вовсе незнакомо сомнение – так что хотелось оскорбить ее и сделать ей больно, но это было то, чего я не умел и чему не хотел учиться сейчас. Повисла вязкая тишина, настороженная упоминанием об одиночестве, стало тревожно, и не хотелось лезть дальше в эти дебри, где, я знал, нет ответов, и – капкан на капкане. Но все же нужно было что-то сказать, чтобы разорвать молчание, и я спросил наудачу: – «А как же Гиббс?» – не имея ничего в виду, просто гадая на пустом месте.
Сильвия опять повернулась и внимательно осмотрела меня, словно выискивая подвох, потом протянула руку и сжала мне плечо больно и зло, впившись ногтями. «Не говори о том, чего не знаешь, – сказала она холодно, – Гиббс – это оттуда, куда тебе нет хода. Это там, где страсть, где звериная тяга, а не робкая ласка. Жаль только, что большинство мужчин – такие скоты…»
