Андрей Валентинов - Нуар
— Сколько они еще хотят? — поморщился я. — Тысячу? Больше?
— Две с половиной. Крысаки поганые!..
Марселец, сплюнув, негромко помянул кровь христову вкупе с его же ребрами, затем бросил взгляд на темный силуэт катера.
— Понимают, гады, что у нас выхода нет. Как поступим, Рич?
Я пожал плечами:
— Заплатим. Деньги нужны сейчас?
— Да…
Надо было спешить. Вторая группа уже стояла у кромки прибоя, & что-то негромко рассказывала, то и дело указывая на невидимый в темноте горизонт. Наверное, о корабле, который обязательно дождется, примет на борт, отвезет в спасительную даль…
Я шагнул к самой воде, махнул рукой:
— Эй, на борту! Я Ричард Грай. С кем я могу поговорить?
Несколько секунд темнота молчала, затем донеслось негромкое:
— Со мною, Ришар-сейид.
Кто-то невысокий, крепкий, широкоплечий с легким плеском спрыгнул в воду. Выбрался на берег, шагнул ближе.
— Маса эльхер, сейид![33] Это действительно вы?
Голос, молодой, немного хриплый, показался знакомым. Неудивительно, в последнее время с местными приходилось встречаться почти каждый день.
— Собственной персоной. Добрый вечер, я принес деньги.
Широкоплечий подошел ближе, всмотрелся. Трудно сказать, что он сумел разглядеть. Лично я увидел лишь голову, обмотанную платком-куфией.
— Да, это вы… Ришар-сейид, я не знал… Мы не знали, что вы в этом участвуете!..
Я вновь поглядел на берег, на замерших в ожидании людей. Две с половиной тысячи — еще ладно, но на восточные церемонии времени уже не оставалось.
— Деньги у меня с собой. Подсветите фонариком.
Голова в платке нерешительно качнулась.
— Ришар-сейид, мне, право, очень неудобно. Вы помогали нам лекарствами, ваше новое средство спасло мою племянницу. Если бы мы знали, сейид, что это — ваша затея…
Он замолчал и внезапно дернул рукой, указывая на берег.
— Марселец сказал, что это яхуди… евреи. Ришар-сейид, зачем вы спасаете евреев? Они бы пальцем не пошевелили, если араба или русского ставили бы к стенке. А раз они хотят убежать от тюрьмы, пусть платят!..
— Тюрьма — это одно, — сдерживаясь, проговорил я. — Печь крематория — совсем другое. Слово «крематорий» вам понятно? Кстати, там не только евреи, есть даже двое русских, если уж вы их помянули.
Платок на голове широкоплечего еле заметно качнулся. Смех — короткий, злой.
— Печь… Ришар-сейид, яхуди умеют оплакивать свои бедствия, но их слезы быстро оборачиваются жемчугом. Однако сейчас не время спорить. Вы спасаете наших детей, значит, имеете права спасать и всех прочих. Пусть грузятся, мы доставим их на корабль. Вы будете должны нашей семье тысячу франков, но с отдачей можете не спешить. Да пребудет с вами Аллах, сейид!..
Поклонился, махнул рукой кому-то на катере. Негромко заворчал мотор.
— Сэр! Одну минутку, сэр! Мне надо с вами переговорить!..
Почти все уже погрузились, этот же, длинный словно жердь, с заметной картавинкой в голосе, вернулся с полдороги. Заступил путь, выставил вперед узкую худую ладонь.
— Это не займет много времени, сэр! Моя семья не смогла заплатить, у нас просто нет денег. Но я не бедняк, мне лишь надо попасть на корабль и послать радиограмму. На чей адрес оформить перевод? Я понимаю, это все нелегально, вы очень рискуете.
Вновь не увидеть лица. Но выговор не спутаешь — Штаты, Восточное побережье.
…И снова деньги. Но этот человек прав, иного оружия у нас пока нет.
— Потратьте то, что должны, на своих спутников. Не все могут посылать радиограммы. Идите, вам пора на катер.
Он кивнул, но не сдвинулся с места.
— Сэр! Чем я могу помочь вам и вашим друзьям, когда вернусь в Соединенные Штаты? Поверьте, у меня есть возможности. Скажите, чем?
— Молчите, — даже не думая, ответил я. — Даже когда кончится война, все равно молчите. У арабов есть пословица: сделай добро и брось его в реку. В нашем случае — в океан.
Уже поднимаясь на борт, человек внезапно обернулся, поднял руку:
— Отпускай хлеб твой по водам…
Мотор заработал в полную силу, маленький кораблик рванулся вперед.
— Потому что… по прошествии многих дней… опять… найдешь его…
Катер уходил, черный силуэт исчезал в повисшей над океаном безвидной мгле. Неясное пятнышко… Точка… Еле слышный звук мотора слился с шумом прибоя, а я все стоял, смотрел, смотрел.
Отпускай хлеб твой по водам…
Самое время давать сигнал к отходу. Что бы ни случилось там, в темном море, мы уже ничем не сможем помочь. Можно лишь надеяться — и ждать. Но я все медлил, стоял, прислушивался, вглядывался во тьму. Еще немного, чуть-чуть…
Пора!
Тонкий острый луч прочертил в темном небе восьмерку — раз, другой, третий. Я спрятал фонарь, обернулся.
— Это я, — сообщила &, беря меня за руку. — Дядя Рич, ты чего такой мрачный? Все же хорошо прошло?
Я пожал плечами.
— Штатно. Можешь веселиться. Разрешаю петь и плясать.
— Правда?
Отступила на шаг, улыбнулась.
Время вишен настает,И соловей поет,И дрозд летит на праздник...
Я открыл рот, дабы пресечь, но из темноты кто-то подхватил хриплым шепотом:
Все сердца любви полны,И в солнце влюблены...
На меня надвинулось нечто большое, черное. С немалым трудом я сообразил, что это всего лишь плащ — хорошо знакомый черный плащ, форменный с капюшоном. Сержант Прево экипировался по погоде.
— Я дал команду снимать посты, мсье, — Анри привычно улыбнулся, став похожим на пришедшего к финишу рысака, от радости вставшего на задние ноги. — У меня машина, могу подвезти вас и мадемуазель Анади…
Мы с & переглянулись.
— Лучше заберите Арнольда с его пулеметом, — рассудил я. — А то нарвется на патруль…
Я поглядел на едва различимую в темноте горку. Парни из группы «Зет» опять будут недовольны. Не удалось пострелять!
Внезапно & дернула меня за руку.
— Дядя Рич. Там, впереди… Кажется… Точно! «Порядок любит он и слог высокопарный…»
— Где? — поразился я. — Не может быть!
— Ну, отчего не может, Рич? — бодро возразила темнота. — «Делец и семьянин, весьма он трезв умом…»
Господин Прюдом гордо соткался из мрака. На нем оказался такой же черный плащ с капюшоном, надвинутым на самый нос. Руки в карманах, незажженная сигарета в зубах.
— О, шеф! — растерянно проговорил сержант, отступая на шаг.
— Да! — победно отозвался Даниэль, доставая зажигалку. — Специально не курил, чтобы не нарушалась маскировка. А чего вы так удивлены? Я выполняю свой долг! Долг патриота и… И официального представителя Сражающейся Франции, черт побери! Да-да! И не зря, у нас все прошло великолепно. Что значит мое руководство!..
Закурил, покосился на обомлевшего Прево.
— А вы, сержант, считали, что ваш начальник — приспешник преступного режима? Напрасно! Без моей помощи вы бы и шага не сделали. Да! Кстати, вы же, кажется, ловите контрабандистов? Так не стойте на месте, ловите!..
— Да-а, шеф. Как прикажете, шеф!
Анри покосился в мою сторону. Я кивнул. Так будет даже лучше, пусть нас по домам развезет сам заместитель городского комиссара.
— Видишь, Рич, — Прюдом подошел ближе, гордо расправил плечи. — Я не остался вдали от битвы!..
— Вы не остались, дядя Даниэль, вы спрятались, — без излишней вежливости рассудила &.
Из-под капюшона донеслось веселое хмыканье.
— О, наша маленькая героиня! А-на-ди. Как я понимаю, Диана, только буквы переставлены. Ваше второе имя, мадемуазель, насколько я помню?
Что значит полицейский! Я бы полгода соображал. Действительно, второе имя — но не настоящее, а то, что в документах.
— Дядя Даниэль не спрятался, а занял наиболее удобную позицию для осуществления общего руководства, мадемуазель. Да-да! Кстати, Рич, я все слышал, не удивляйся, у меня превосходный слух. Да!.. Ты правильно предупредил этого американца, чтобы лишнего не болтал. Сейчас! Но когда высадятся союзники, несколько статей в серьезных газетах нам совсем не помешают. Ну, ничего, этим займусь я сам. Да!.. У меня есть целый план…
Я отвернулся и вновь поглядел в пустой черный океан. Где-то там — корабль, нейтрал-португалец. Катера… Люди… Хлеб по водам. А здесь… Здесь господин Прюдом со своим планом, зловещим и коварным. Ну и пусть!
Время вишен… & не права, мое время вишен давно уже прошло. Ничего, кое-что я все-таки успел.
Время вишен настает,И соловей поет,И дрозд летит на праздник...
Общий план. Эль-Джадира.
Февраль 1945 года.
— Рич, я могу занять тебе денег, — озабоченно молвил комиссар Прюдом, появляясь на пороге. — Не слишком много, конечно…
