Макс Мах - Хищник
— Без оружия, — показал Че левой рукой.
— Без одежды, — добавил он, сбрасывая набедренную повязку.
Без ограничений на пол и происхождение. — Он был готов драться с женщинами, мужчинами и гермафродитами, на что решались немногие люди его круга, и с простолюдинами — на что не пошел бы, пожалуй, ни один жемчужный господин нынешней эпохи.
Без ограничений времени. — Теоретически, поединок мог затянуться на многие дни, пока истощение не погубит блистательного Че, возомнившего себя богом и забывшего, что пока — и на самом деле — он всего лишь человек из костей и мяса. Однако у Че на все имелось собственное мнение. И по данному вопросу тоже.
Он пришел за обновлением, искать которое с равными основаниями можно и в любви, и в смерти. Он пришел сюда сегодня и объявил Подвиг, потому что устал жить. Такое случалось порой с жемчужными господами, но каждый решал эту проблему, как мог. Че решил драться. Если он не умрет на арене Дуэльного Поля в этот день, кто знает, что он решит сделать потом? Может быть, объявит новый Подвиг, но, возможно, что пролитая кровь и принесенные богам жертвы не пропадут зря, и перед ним откроется смысл жизни. Не смысл жизни вообще, — Че в отличие от философов старо-имперской школы в такое извращение не верил, — а некий частный смысл, личный жизненный интерес, способный разогреть остывающую от старости кровь. Что-то, что заставляло бы жить, а не тянуло умереть.
— Сейчас. — Открытая ладонь сжалась в кулак.
— Здесь, — указал он на дуэльный круг.
— Я жду, — чуть шевельнул он опущенной рукой, и увидел, как ряды амфитеатра словно бы окутались дымкой. Это зрители вызывали проекции, чтобы увидеть крупным планом его лицо — идеальную маску «Молчания Небес», — золотые глаза, или отдельную особо впечатляющую группу мышц. Впрочем, возможно, кого-то в особенности заинтересовал член или крепкая мужская задница, но самому Че это было более чем безразлично: там, за алой линией, ограничивающей дуэльный круг, у него не было ни друзей, ни врагов, ни любви. Ничего.
Я жду.
— Я принимаю твой вызов, путник. — Человек, вышедший из-под западной арки, должен был заранее знать, что здесь сегодня затевается, или, во всяком случае, предполагать. Но Че зарезервировал время и площадку еще позавчера днем, так что не узнать об этом мог лишь тот, кому такого рода события изначально не интересны. Однако высокий великолепно сложенный мужчина, появившийся сейчас на арене, был из тех, мимо кого такие новости не проходят.
Гонор герцога Шаенса простёрся выше Аханских гор. Его спесь не знала границ, а искусство танцора ставило едва ли не вровень с самим Че. Но, разумеется, герцог считал иначе. Шаенс полагал, что он лучше, и пять очных поединков, в которых ему так и «не удалось победить», так ничему его и не научили.
«Путник», — без гнева и раздражения отметил Че.
В принципе именно так приглашали друг друга на танец герои древности. Вот только Шаента не был и вполовину настолько утончен и образован, чтобы играть словами. В его жесте содержалось прямое оскорбление, но оскорбить господина Че не мог даже император. Убить — мог, а оскорбить — нет. К настоящей стали грязь не липнет.
— Я здесь, — сказал Че на охотничьем языке, выходя в центр дуэльного круга. — Рад видеть тебя, Шрой. Пусть твой танец изумит богов!
— Умри! — ответил герцог и сразу же атаковал.
Но сегодня был не его день. Совсем нет. И, в любом случае, ему стоило смирить свое жадное нетерпение и хотя бы немного обождать. Однако ненависть плохой советчик, а гнев и поспешность не друзья, а враги. Возможно, Шрой, герцог Шаента, мог бы когда-нибудь стать первым танцором империи, но не стал. И помешал ему в этом не Золотоглазый Че, Че Саарьяран, а собственный дурной нрав. Среди выдающихся игроков в «Жизнь» всегда было полно отвратительных личностей, но никто из них никогда не путал атрибуты танца с характером своих фрустраций.
Два такта для птицы, парящей в небесах…
Узнал ли кто-нибудь на трибунах этот старый напев? «Слышал» ли вообще когда-нибудь? Видел ли танец «Черного тигра»? Может быть… возможно… И все-таки, вряд ли. Редкая песня. Древний напев. Сокровенный танец…
Такт на глоток сладкого вина…
Прыжок, разворот, атакующая связка…
Полтакта на взгляд в глаза любимой…
Блок, поворот, прыжок, падение…
Четверть на вздох…
Удар, удар, удар…
Чу! Это шаис вышел на охоту…
Удар, удар, прыжок и атакующая связка.
Восьмая — для мизинца, пробивающего броню!
Герцог упал на доски дуэльного круга. Его глаза были открыты, но уже ничего не видели. Сердце остановилось. Дыхание пресеклось. Он был мертв, а Че жив, и их стремительный танец длился ровно пятьдесят семь секунд. Всего. Однако те, кто умел смотреть и видеть, довольно скоро осознали, что сподобились увидеть один из поистине великих танцев. Танец десятилетия. Наверняка. Танец столетия. Возможно. Танец тысячелетия… Ну, не стоит торопиться. Красивые танцы случались и в прошлом, могут случиться и в будущем. Но этот будут помнить долго.
Спасибо, — поклонился Че под шквал оваций. — Вы очень великодушны. Я польщен…
Но, разумеется, все это было лишь данью традициям. Фигура вежливости, часть дуэльного кодекса, никак не больше. Равнодушное спокойствие владело его разумом, холодное безразличие лежало на сердце.
Я польщен…
Потом он дрался с двумя дилетантами, одному из которых даже сохранил жизнь, изувечив, впрочем, как и требовал дуэльный кодекс, так, что идиоту, вышедшему на арену против самого господина Че, придется теперь долго и тщательно поправлять свое здоровье. Но жизнь бесценна. Во всяком случае, для некоторых.
После любителей настал черед профессионалов. Один наемный убийца и три соискателя высших почестей. Все четверо легли к его ногам грудами «тщательно отбитого» мяса. Поистине, это был день, когда в уставшем сердце Че неожиданно взошло Солнце Полудня. Боги благоволили ему, все получалось на диво хорошо, но не было радости, и танец не увлекал и не пьянил, как случалось, раньше. Не вдохновение, похожее на голубизну высокого неба, пронизанную солнечным золотом, а темное отчаяние, которому не видно конца. Усталая безысходность, поселившаяся в душе полубога, обреченного на победу.
А потом в обведенный алой линией круг вошла она, и на арену упала тяжелая, давящая тишина. Зрители затаили дыхание, а Че неожиданно для себя почувствовал, как на мгновение сбоил безупречный механизм сердца, без устали и напряжения гонящий древнюю кровь по бесконечному лабиринту вен и артерий.
Она была хороша собой — высокая, стройная, с маленькой элегантной грудью и изящной линией бедер — но не в этом дело. Как и не в том, что золото ее жестких вьющихся волос, окружавших широкое характерное лицо с высокими скулами сияющим ореолом, заставляло думать о солнце, а глубокая голубизна глаз о холодных озерах высокогорий. Вторая Младшая О считалась — и, судя по тому, что приходилось видеть Че, вполне заслуженно — одним из лучших игроков в «Жизнь». Она танцевала безупречно, если иметь в виду технику, и завораживающе красиво. Изящно. Изысканно. И естественно. Но никогда, ни разу не танцевала против Че.
До этого дня. До сегодняшнего дня…
Вот ты, и вот я!
Он легко блокировал смертельную атакующую связку Ши'йя Там'ра О и, пробив левой кистью ее защиту, толкнул девушку правой открытой ладонью, однако она выдержала удар, обычно разрывающий противникам Че мышцы живота.
«Неплохо».
Как фиалками многими
И душистыми розами…
Че едва не пропустил удар. Ши удалось его удивить и едва не обезоружить.
«Эта песня…»
Сам он танцевал под старый обрядовый речитатив, не то чтобы вовсе забытый, но редко и с неохотой используемый в последние годы из-за вычурной сложности, однако песня, которую выбрала Младшая О для танца с господином Че, была настоящим раритетом и указывала на отменный вкус «поющей» ее женщины.
Как густыми гирляндами
Из цветов и из зелени…
Три безошибочных удара, мощь которых способна расколоть камень… Че ушел от двух, но третий пришлось блокировать голенью левой ноги.
И как нежной рукой своей
Близ меня с ложа мягкого…
Она была завораживающе красива и безупречно смертоносна. Ее мышцы, проявлявшие себя только при запредельном напряжении, перекатывались под золотисто-белым атласом кожи с грацией скользящих по барханам затшианских песчаных змей. Длинные ноги с невероятной легкостью выбрасывали Младшую О на четыре-пять метров вверх, а от мощи ее ударов, казалось, не было спасения. И все-таки она не была ни Цшайя, ни Чьер. Она была…
