Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)
– Лимоны, мандарины и киви – сюда, прямо на стол. Остальное на кухню.
Надо же, какой хороший, достоверный сон. С хозяйственными подробностями. Надо будет им потом рассказать.
А какое-то время спустя, я просыпаюсь и обнаруживаю себя в раю. Потому что только в раю может так нежно и яростно пахнуть корицей, апельсинами, дымом и еще чем-то упоительно жареным – неужели котлетами? Господи, Твоя воля.
В комнате горят разноцветные свечи, на люстре под потолком болтается плюшевый Санта с веревочной лестницей и мешком, оконное стекло залеплено бумажными снежинками. Настоящая рождественская галлюцинация, не кот начхал. В камине сварливо потрескивают сырые поленья, купленные на заправке – ясно теперь, откуда дым.
– Нет дыма без огня, – говорю я вслух.
– Надо же, не помер, – радуется Томка. – А мы уже возомнили себя богатыми наследниками и начали делить твои чистые носки. До драки, впрочем, пока не дошло, потому что у Йонки что-то там невовремя закипело. А теперь, получается, и драться незачем, ничего нам не светит. Бедные мы сиротки. Ни один богатый дядюшка так и не помер! Поучительная рождественская сказка с печальным концом.
Томка сидит в кресле, поставленном в изголовье моего одра. В руках у Томки какой-то бурый мохнатый ужас, больше всего похожий на шкуру неубитого медведя – вон как шевелится. Впрочем, приглядевшись, я узнаю в буром ужасе свой старый меховой плед. А шевелится он потому, что коты поймали тот конец, который свисает на пол, и теперь убивают. Томка тянет плед на себя и одновременно тычет в него большущей, чуть ли не сапожной иглой. Что эти трое вытворяют с бедным заслуженным стариком? Впрочем, ладно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы продолжало мерещиться. С Томкой хорошо.
– Кружку воды тебе подать? – спрашивает Томка. – Если что, я могу.
И протягивает кружку. Красную, керамическую. У меня такой, вроде, нет.
– Это подарок, – говорит Томка. – Что подарить на Рождество умирающему другу, вот вопрос! Решили привезти тебе кружку воды. Ту самую, ради которой заводят жен, детей, внуков и этих, ну как их?..
– Кого?
– Ннннуууу… Этих! Шуринов, деверей, золовок и свояков. И прочий институт семьи. Мы решили, что тебе эта кружка должна достаться даром, без предварительных страданий.
– Прекрати травить умирающего холодным оксидом водорода! – вопит Йонка.
Он врывается к нам из кухни с кастрюлей наперевес. Над кастрюлей клубится божественный пар. К гадалке не ходи, Йонка сварил глинтвейн.
Я залпом допиваю воду и протягиваю Йонке красную кружку. Говорю:
– Вообще-то, у меня обычная простуда. Зря вы так подорвались.
– Конечно, зря, – кивает Йонка. – Обычная простуда, остроумно замаскировавшаяся под воспаление легких. Ты вообще отвратительный симулянт. Видеть тебя не могу.
Блин. Откуда он все знает?
– Элементарно, Ватсон, – говорит Томка. – Во всем виноват врач. Вернее, виновата.
– Что за врач?
– Доктор Эрика. Со «Скорой», которая к тебе приезжала. Она тебя и заложила. Мы же вместе танцуем, а ты к нам пару раз приходил посмотреть. Ты ее не узнал, а она тебя – да. И позвонила мне: какой кошмар, твой знакомый в больницу ехать отказывается, телефоны родственников не дает, что делать, что делать?
– В больницу свою пусть сами едут, – говорю я. – Какая может быть больница, когда у меня коты. Вместо родственников. А Ленкин телефон я никому не дам даже под пытками. Она до этой поездки почти год дни считала. И кстати, билет у нее с фиксированной датой, не факт, что сможет раньше времени вернуться. Только с ума сходить будет. Не надо ее сейчас дергать.
– Мы тоже так подумали, – кивает Томка. – И не стали ей звонить.
– А вместо этого приехали дать тебе в глаз, – сердито говорит Йонка. – Потому что уж мне-то ты позвонить мог. Я не на краю света. И билет из Берлина стоит копейки.
– Я…
– Бум!
Йонка снова подносит кулак к моему лицу. Такова жизнь: стоит немного ослабнуть, и лучший друг тут же примчится из-за тридевяти земель, чтобы безнаказанно тебя избивать. И насильственно поить глинтвейном собственного приготовления. Божественным, как все, что выходит из Йонкиных рук.
– Не слушай его, – говорит Томка. – На самом деле, мы надеялись, что ты помер и примчались делить твои носки и котов. Пока Ленка, как дура, лезет на свою Махараштру, или как там эта штука на самом деле называется, я намеревалась отжать Бесика. Такой у тебя хороший плюшевый Бес!
Бес бросает терзать плед и смотрит на Томку влюбленными глазами. Он явно не против похищения. Ну я ему покажу! Неделю никакой курицы, одни консервы. Не‑де‑лю! Так наказывают предателей.
Я залпом выпиваю глинтвейн и снова протягиваю Йонке кружку.
– Ну и здоров же ты винище жрать! – радуется он. – Как есть симулянт.
– Наливай. Такова моя последняя воля, – говорю я.
Комната начинает кружиться, медленно, как разгоняющаяся карусель. Сил все-таки пока совсем нет. И это почему-то смешно.
– Если ты не сожрешь хотя бы одну котлету, я тебя прокляну, – говорит Йонка.
Чертова карусель немедленно останавливается. Йонке надо идти в шаманы. Будет исцелять умирающих наложением своих чудотворных котлет. Сколько народу спасет – заранее страшно подумать. Перенаселения не миновать.
– Всего одну?! – спрашиваю я. – То есть я правильно понимаю, что вы специально приехали хрен знает откуда морить меня голодом?
– По-моему, он действительно симулянт, – озабоченно говорит Томка. – Не видать мне Беса, как собственных ушей. Ну хоть одеяло ему испортила. Пустячок, а приятно.
– Вот да, кстати. Что ты сделала с моим одеялом?
– Пока ничего. Я в процессе. Это будет костюм…
– Что?!
– Костюм чудовища.
– Какого чудовища?!
– Сложно пока сказать что-то определенное. Какого получится. Я, ты знаешь, не очень хорошо шью. Зато вдохновенно. Не рычи. Мы привезли тебе новый плед, в сто раз краше. Полосатый, как все самое лучшее в твоем доме. В смысле, как коты. Ты им сейчас укрыт.
Я и правда укрыт – поверх прочих трех одеял – зеленым шерстяным пледом, причем не клетчатым, как это у них обычно заведено, а полосатым. Полоски тонкие, бежевые и синие. Красивый плед. Но зачем?..
– Зачем мне новый плед? – спрашиваю я.
– Это мистическая история, – говорит Томка.
– Я бы даже сказал, эзотерическая, – подхватывает Йонка. – Штука в том, что с нами в аэропорт ехал старый китаец. Сидел напротив в электричке. Очень общительный. Легко переходил с немецкого на английский и обратно; ужас в том, что оба языка в его исполнении звучали как все тот же китайский. Мы разобрали всего несколько фраз. Сперва: «Красивый мальчик». Приятно думать, что он говорил обо мне, но на самом деле, по вагону носился какой-то толстый малыш. Потом дед сказал что-то вроде: «Праздник к счастью». А под конец: «Зеленое одеяло». Уж не знаю, о чем мы в это время, по его мнению, беседовали. И допускаю, что мы неправильно его поняли. Но на всякий случай решили считать китайца добрым пророком и, скитаясь по аэропорту, купили тебе первое попавшееся зеленое одеяло. Чтобы уж точно «праздник к счастью». Хотя «красивый мальчик» – это у нас все-таки я.
– Да не вопрос, – с набитым ртом мычу я. – Это поэтому Томка шьет костюм чудовища? Чтобы красоту твою несказанную от людей скрывать? Чтобы не сглазили?
– Еще чего, – хмурится Томка. – Обойдется! Я себе шью. Потому что с Рождеством уже все ясно, сравнительно легко отделались. Снежинок тебе настрогали, Санту на люстре повесили по приговору суда Линча, жратвы наготовили…
– Мы пахали, – ядовито вставляет Йонка.
– Я лук чистила!
– Точно. Извини.
– То-то же. Но впереди у нас гораздо более суровое испытание: Новый год. Ты нетранспортабелен, следовательно, мы остаемся тут. Я уже сто лет Новый год дома не встречала. Все время куда-нибудь уматываю. В чужом городе Новый год меня не бесит. И вообще не считается. Как будто и не наступал! Но если уж мы все равно приехали, значит устроим карнавал. Чтобы все по-честному.
– Надеюсь, не доживу, – говорю я, картинно откидываясь на подушки.
Боюсь, с куском котлеты во рту это выглядит недостаточно убедительно.
Будем честны, это выглядит настолько неубедительно, что Томка хихикает, а Йонка расплывается в улыбке. Я молодец.
– У меня есть тельняшка, – говорит Йонка. – И платок с черепами. Буду пиратом. Всю жизнь мечтал.
– Тогда я буду штормом, – говорю я. – Для этого даже специального костюма не надо. Вы вырядитесь, как придурки и устроите дискотеку, а я буду на вас рычать. И бушевать. Рвать и метать!
– Будешь новогодним штормом? Зашибись! – радуется Йонка. – А сил хватит?
