"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть третья: "День очищения" - Павел Сергеевич Иевлев
— Очень вам сочувствую, — сказал я, даже не пытаясь изобразить искренность.
— Роберт, — вздохнул Заебисьман, — я вас понимаю. Вы думаете, что встали в позицию наблюдателя. Получится у нас, не получится — зафиксируете результат и уедете. Но вы поймите, наблюдатель разрушает суперпозицию. То, что вы увидите, зависит от того, что это увидите именно вы. Я прав?
— В большей степени, чем можете себе представить.
— Ну, хоть с этим заебись. Тогда я прошу вас, уберите её.
— В каком смысле?
— В каком хотите. Девушки не должно быть в городе к полуночи. Я понимаю, что вы вряд ли воспользуетесь уникальной возможностью оттащить её в подвал и безнаказанно дать волю тёмным инстинктам, как это делает ведьмин помёт. Но придумайте что-нибудь! Выпроводите её обратно. Уговорите на суицид. Дождитесь Палача. Просто не смотрите, куда не надо, и за вас всё сделают местные. Они пожирают друг друга, как вылупившиеся головастики доедают икру с неуспевшими, это так экологично!
— Не вижу не единой причины это делать, — сказал я равнодушно.
— О, — сказал Заебисьман, вставая, — об этом не волнуйтесь. Причинами мы вас обеспечим.
***
В зале «детский час». Подростки едят сладости и слушают радио. Если взрослых с каждым вечером в баре всё больше и больше, то школьников с каждым днём всё меньше и меньше. Не хочется думать, что кто-то из постоянных посетителей уже медитирует на потолок подвала, может быть, у них просто настроения нет.
— Нет, я не надену платье! — шипит в подсобке Швабра. — На твоём фоне я буду выглядеть в нём особенно глупо.
— Ну, перестань, — уговаривает её блонда, — я хочу тобой любоваться.
— Собой любуйся. В зеркале!
— Скажите ей, Роберт!
— Что сказать?
— Что она красивая.
— Она красивая, — послушно повторил я.
— Вот, слышала?
— Он просто так сказал, потому что ты его попросила. Я знаю, какая я!
— Никто не знает, какой он, — заметил я философски, — самый непредсказуемый для нас человек — это мы сами. Живёшь-живёшь, а потом раз — и себя в зеркале не узнал.
— …Он согласился, — вещает на стойке радио. — Сделает то, что должен.
— Проследи, чтобы в последний момент не передумал. Он действительно любит это отродье.
— Если б не любил, пришлось бы искать другого. Палача иначе не сделаешь.
— Всё равно, проконтролируй.
— Ни за что не пропущу такое зрелище!
— Извращенец.
— От ханжи слышу. Если ты Судья, это не значит, что тебе не хочется. Просто для тебя репутация — это деньги, вот и кроишь брезгливую рожу. А я, вот, не стесняюсь правды. Двойное блюдо — юная красотка под ножом и чёртов трактирщик, ставший Палачом. Когда у нас будет Палач, остальные возьмутся за ножи сами.
— Не боишься остаться без работников?
— Моя шахта кормит город. Поля засолились, урожая который год нет, а соль хорошо покупают. У них нет выбора. И знаешь, что я тебе скажу? Им понравится. Они ходят в церковь, но возлегают с ведьмой. Они знают, что грешны, и они хотят искупления. Каждый из них скажет: «Ни за что! Никогда! Да как вы могли предложить такое!» — но каждый уже наточил ножи, подготовил свечи и проверил крючья. Им нужно лишь оправдание, и им станет Палач. Они смогут развести руками и облегчённо выдохнуть: «Мы не хотели, доченька, но выбора нет. Пошли уже, наконец, в подвал, не зря же мы тебя восемнадцать лет растили, как родную, чёртово отродье!»
— Ты не очень хорошо думаешь о соседях.
— Я их очень хорошо знаю…
***
— Виски? — спросил я зашедшего в бар Депутатора, но он даже фуражку не снял, задумчиво рассматривая сидящих за столиками подростков.
— Роберт, у вас найдётся час времени?
— У меня теперь на одну помощницу больше, могу себе позволить, — согласился я, показав на девушек.
Блонда всё-таки уговорила Швабру надеть платье, и они стоят рядом как позитив с негативом. Уборщица моя определённо расцвела. Детские психотравмы постепенно растворяются вслед за тем, кто их нанёс. Сейчас ни у кого не повернётся язык назвать её уродиной.
— Это та, о ком я думаю? — спросил Депутатор, глядя на блондинку.
— Да, — кивнул я.
— Пожалуй, мне всё же виски, — вздохнул он, снимая фуражку. — Два. С содовой.
— Уже наливаю.
— Подумаешь, в баре работает мёртвая школьница, — задумчиво сказал полицейский, выпив первую, — обычный день для этого города, верно?
— Её смерть не была зафиксирована, — напомнил я. — Девушка пропала, тело не найдено, могла уехать. Вот, к примеру, вернулась.
— Да-да, разумеется. Интересно, отец её теперь тоже объявится?
—
