Василий Лобов - Дом, который сумасшедший
Убитых и раненых понесли в машины. Бывший братец Иван Грозный XVIII изящным ударом отсек верхний конец бывшего братца Бисмарка VII. Все троекратно прокричали «ура!» и стали расходиться.
Когда я вышел на прицирковую площадь, ее уже красиво украшали красивые транспаранты с гениальными мыслями Самого Братца Президента, только что произнесенными в ложе номер двадцать один. Я перечитал их несколько раз и несколько раз поразился гениальности.
На площади меня уже поджидали братец Клеопатра II, братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна. К их глубочайшему огорчению, они на этот раз не получили даже именную благодарность.
Братец Мадонна была высокая братец блондинка с крайне стройными двумя ногами, двумя бедрами, одним телом и с восьмизубой короной на голове. Он посмотрела на меня так, будто бы тут же очень хотела сделать со мной то, что хотела. Я было тоже очень захотел, но мы пошли к братцу Великану.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Братец Малюта Скуратов XXXII, прихватив с собой братца Мадонну, отправился на кухню составлять меню, а мы с братцем Клеопатрой II прошли в кабинет.
Сев за стол, мы с минуту молчали. Братец Клеопатра II повертела в пальцах черную салфетку, по углам которой были вышиты миниатюрные белые братцы Великаны, и спросила:
— Тебя устраивает синекура пятого зама?
— Устраивает.
— Нет, не устраивает. Если бы ты поменял доминанту полушарий желудка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья, братец Цезарь X стал бы Великим Ревизором, а Великому Ревизору ничего не стоит устроить тебе синекуру начальника департамента.
Придав выражению лица крайне таинственный вид, я как следует навострил корону и спросил:
— Ты знаешь про смену доминанты? Откеда?
— От велосипеда, — загадочно ответила братец Клеопатра II.
Намек я понял и, придав выражению лица крайне незаинтересованное выражение, спросил:
— Ты член полулегального отдела активных акций правосторонних? Пароль?
— Я — начальник отдела активных акций правосторонних на полставки. Пароль: сегодня тень. Отзыв?
— Отзыв: завтра — день.
На наших глазах, согласно инструкции, выступили слезы, мы поднялись из-за стола и немножко, согласно инструкции, обнялись.
— Планы? — прошептал я.
— Ситуация может в любую секунду измениться до полной неузнаваемости, — ответила братец Клеопатра II. — Она может измениться и после домового переворота, когда сегодняшняя оппозиция, завтра ставшая не оппозицией, послезавтра снова окажется в оппозиции. Братец Белый Полковник заботится не только о сегодняшнем, не только о завтрашнем дне, он уже заботится о послезавтрашнем! Точно так же, как братец Цезарь X… Зубья так и посыплются, так и посыплются в наши короны!
— Постой, братец Клеопатра II, я что-то совсем запутался в твоих мыслях. Ты на чьей стороне: левой или правой? В чью корзину ты играешь?
— Вот еще! — воскликнула, позабыв о конспирации, братец Клеопатра II. — В чью… Не строй из себя идиота, конечно, в свою. Каждый в этом Нашем замечательном Доме играет только в свою корзину!
— Домовые интересы превыше всего! — гордо сказал я.
— Плевать на все домовые интересы! Мы будем играть сразу в две корзины, играя только в свою. столкнем их всех так, чтобы от них ничего не осталось, а потом создадим свою, истинную партию: партию праволевосторонних, в которой станем на пару Самим Братцем Президентом. Понимаешь? А сначала нужно поменять доминанту полушарий желудка нынешнего дурачка Самого Братца Президента, дай ему Сам Братец Президент здоровья. Потом — еще раз. Еще и еще… С каждым разом мы будем опускаться все ниже и ниже…
На этой заманчивой перспективе опускания, от которой у меня похолодело в мыслях, наш разговор оборвался — в кабинет вошли братец Малюта Скуратов XXXII и братец Мадонна, которая все еще очень хотела, сопровождаемые братцем Великаном и братцами официантами, сопровождавшими подносы с разнообразными закусками и бутылями с божественным нектаром.
Переставив закуски и бутыли с подносов на стол, братцы сопровождающие удалились. Я провозгласил тост за лишние зубья в корону Самого Братца Президента и наших славных братцев мыслеводителей. Мы выпили. В нашей среде повеселело. Когда повеселело, я сказал:
— Ну-ка, братец Малюта Скуратов XXXII, налей-ка нам в бокалы божественного.
Мы выпили. Повеселело веселее. Чтобы повысить веселье, мы выпили снова. Потом стали есть. А когда стали есть, стали пить. Веселье крепчало…
Когда оно достаточно окрепло, мы стали петь песню о том, как нам всем радостно живется в Нашем замечательном Доме. Еще в этой веселой песне пелось о том, что в других Домах Нашего Общего Дома братцы не умеют петь так радостно, как умеем петь мы… Но в этом самом месте песни братец Пилат III вдруг подумал умом о том, что никто из нас ни в одном другом Доме Нашего Общего Дома никогда не бывал и не имел ни малейшего представления о том, насколько где радостно поют. От этой вражеской думы мое веселье чуть потускнело.
Братец Мадонна, которая продолжала хотеть, наступила мне под столом шпилькой туфли на мой ботинок. Видимо, ее хотение стало нетерпеливым. Мне тоже чего-то захотелось такого, и я наступил ей ботинком на шпильку. Но было не место. К тому же тут к моему правому уху нагнулся братец Малюта Скуратов XXXII и зашептал в его дырку:
— Надеюсь, наши деловые отношения теперь войдут в новую фазу. Теперь перед нами открылись совершенно новые, я бы сказал, грандиозные возможности.
— Одиннадцатизубочникам разрешено провозить в Наш Дом не более одиннадцати килограммов фруктов.
— Э… Все привозят больше, тележками привозят. Но нам одной тележки мало! Нам нужно много тележек, очень много! Миллионы тележек! С братцами спецтаможенниками я договорюсь, ты будешь провозить в Наш Дом тонны и тонны фруктов. Да что там… ух… монеты в наши карманы так и посыплются, так и посыплются…
Я представил себе, как в мои карманы сыплются монеты. Потом представил себе, как в мою корону сыплются зубья. От этих представлений мне захотелось утолить жажду, возникшую в горле.
Мы выпили. Братец Малюта Скуратов XXXII протянул каждому из нас и из них по пакетику с пыльцой. Я разорвал свой, закрыл глаза братца Пилата III и вдохнул аромат пыльцы. По телу, которое было на мне, что-то разлилось. Оставив в забегаловке братца Великана сыплющиеся в мои карманы и в мою корону монеты и зубья, я полетел, плавно размахивая крыльями, в синее небо ядовитой окружающей среды, туда, где рядом со светящимся над лесом полукольцом меня ждала братец Принцесса. А где-то далеко-далеко была сытая физиономия братца Малюты Скуратова XXXII, который, откинувшись на спинку стула, пускал изо рта пенные пузыри, где-то далеко-далеко была братец Клеопатра II, наклонившаяся к столу так низко, что прядь его волос лежала в тарелке с салатом, где-то далеко-далеко была очень хотевшая братец Мадонна… В синеве неба я достал из фрака часы, щелкнул крышкой, и над деревьями заиграла, заискрилась чудными звуками музыка, заглушая, уничтожая нудный скрип Железного Бастиона…
В общем, я дошел от нашего веселья до ручки, открыл дверь и стал переступать порог. Но меня взяли руки братца Малюты Скуратова XXXII, братца Клеопатры II, братца Мадонны и усадили на положенное место. Братец Клеопатра II стала наставлять меня на путь:
— Ты куда это собрался? С минуты на минуту тебя захочет увидеть братец Цезарь X.
Мой язык сказал:
— Плевать на братца Цезаря X!
— Что такое? — поразились все моему языку.
— Плевать на братца Белого Полковника! Я хочу к Принцессе, я хочу за Железный Бастион.
— Вражеские иллюзии действуют на некоторых выходящих братцев самым странным образом, — констатировали все, а потом провозгласили: — Пять зубьев в корону самого братца Пилата III!
И влили мне в глотку целую бутыль божественного нектара.
Все иллюзии из меня вышли, в меня вошла темнота, а когда она вдруг рассеялась, я увидел удивленными глазами, что лечу по Великой Мечте…
Я летел по Великой Мечте в персональном автомобиле братца Цезаря X, сидя в ванне. Через открытые окна летевшего автомобиля в мои легкие проникал пьянящий воздух двадцать первого яруса. Братец Цезарь X был рядом.
Прервав сильно затянувшееся молчание, он сказал:
— Ну ты и шалун, братец Пилат III… Божественный нектар разумотворящ, но и творя собственный разум, надо знать меру. Разве можно так надираться? Говоришь, плевать?
Я затрепетал. От моего трепета вода из ванны стала выплескиваться на братца Цезаря X, обрызгивая братца Цезаря X.
Братец Цезарь X нажал соответствующую кнопку, и я выбрался из ванны на сиденье, причем уже одетым и причем одетым уже в новенький не по рангу широкополосый фрак с моими прежними медалями, а также с новой медалью «За службу» на груди фрака.
