Виктор Колупаев - Рассказы
И я увидел, как их ловили, чтобы бросить на землю и топтать ногами. В них стреляли, давили руками, тащили к костру и с размаха бросали в огонь. Человеческие беззащитные улыбки. Я видел, как несколько улыбок все же появилось на лицах людей. Одни со страхом пытались сорвать их, срывали и отбрасывали куда-нибудь подальше, чтобы никто не успел увидеть. Другие, растерянные, не знали, что делать. Третьи старались спрятать их, но делали это робко и неуклюже. Замеченная на лице улыбка срывалась с человека теми, кто стоял рядом. Срывалась с кожей, с кровью, с криком разорванного рта.
У меня не было больше улыбок Андрея.
Нет, люди не могут так поступать, не могут не понять. И я отдал им улыбки Ольги, Любы, Светки, Толи Крутикова, Игоря. Улыбки встреченных мною когда-то прохожих. Улыбки знакомых. И еще бессмысленные, такие беззащитные улыбки моей маленькой Бекки.
И все-таки я привел их в смятение. Я видел, как, пряча под пиджак книгу, исчез в толпе человек. Я видел, как многие поспешно расходятся, как в бешенстве топают ногами перепуганные насмерть мещане, слабые даже с оружием в руках.
У меня осталась только одна улыбка. Улыбка Энн. Она была слишком горькая, чтобы отдать ее им. Но она была и слишком жаждущая жить. И я отдал им последнюю улыбку. Я заметил, как испуганно вскинула брови стоящая неподалеку девушка и спрятала что-то на груди. Я уверен, это была улыбка Энн.
Они еще жгли книги, но толпа уже бросилась прочь от костра. И ни крики, и ни выстрелы не могли ее удержать.
И тогда Афанасий указал на меня пальцем.
Дальше я ничего не помню...
9Я очнулся лежащим на полу лаборатории на чьих-то пиджаках.
- Где Афанасий? - спросил я.
- Какой Афанасий? - удивленно спросил Игорь. - Что там произошло?
- Где Афанасий Навагин?
- Успокойся. Успокойся. О каком Афанасии ты говоришь?
- Афанасий, который слишком тщательно изучил свое "подшефное время". Где он? - Я вскочил на ноги.
- У нас не было никакого Афанасия. Ты что-то перепутал.
В лаборатории было очень много людей. Все они смотрели на меня чуть-чуть испуганно и непонимающе.
- Афанасий ненавидел улыбку! Разве вы не помните?
- Такого у нас не было.
- Ну хорошо, об этом позже. Как я выбрался оттуда?
- Тебя вытащил Андрей, - сказал Игорь. И такая боль почувствовалась в его словах! Светка плакала. Слезы... - Он умер. Его уже увезли.
- Умер! - закричал я. - Почему?
- Его убили выстрелом в спину, когда он спасал тебя.
10
Прошло несколько дней. Я стараюсь ни с кем не встречаться. Я понимаю, как трудно сейчас со мной людям...
Дальнейшие эксперименты отложены на неопределенное время. Никто не помнит Афанасия Навагина. Его не было. Он не родился. Значит, все же где-то в прошлом что-то изменилось так, чтобы Афанасий не родился.
Может быть, та девушка, что спрятала улыбку Энн, оттолкнула от себя какого-то предка Афанасия. Может быть, он, увидев эту улыбку, сам не посмел подойти к ней. Как бы то ни было, но Афанасий не родился.
Значит, этот эксперимент сделал людей хоть чуть-чуть, но лучше.
Ведь Афанасия нет.
Но нет и Андрея.
Неужели каждый раз, чтобы не было такого, как Афанасий, должна появляться могила такого человека, каким был Андрей?
У меня больше нет улыбок. Я не могу улыбаться. Меня все понимают и стараются чем-нибудь помочь. Все, кроме Бекки. Ей я еще ничего не могу объяснить. Это ужасно - стоять над кроватью дочери и не иметь сил улыбнуться.
В газете я прочел одну статью. Кто-то открыл закон "отталкивания улыбок". Такой закон открыл когда-то и Афанасий. Значит, он не один. Далеко не один. Их еще много.
Ко мне приходят друзья. Я часто вижу Ольгу. Они улыбаются мне осторожными бодрыми улыбками, как тяжелобольному.
Не бойтесь!
Мне нужны улыбки. Детские и взрослые, несмышленые и глубокомысленные, радостные и горькие, счастливые и печальные. Мне нужны улыбки, идущие от самого сердца, из самых светлых уголков души.
Люди, мне нужны ваши улыбки!
Я снова вернусь к тому пылающему костру.
Люди, мне нужны ваши улыбки...
На асфальте города...
На проезжей части дороги собралась толпа прохожих, какая обычно возникает, если кого-то сбило машиной. "Вот вам и еще пример, - подумал Игнатьев. - Очистить надо улицы от машин. Автострады можно строить и под землей". Игнатьев возвращался с трудного совещания, и в голове у него гудело, а тут еще солнце жарит, как в тропиках. Он возглавлял областную комиссию, которой было поручено изучение вопроса о переносе дорог и автострад для машин под землю. Сам он был ярым сторонником такого мероприятия, но, являясь председателем, старался воздерживаться от эмоций. Все учла комиссия: и стоимость предстоящих работ, и уменьшение загрязнения воздуха, и количество автокатастроф. Все "за" и "против" были взвешены, и воображаемая стрелка решения застыла где-то около нуля. Нужен был еще какой-то факт, какая-то мелочь, нюанс, чтобы сдвинуть стрелку с мертвой точки.
Игнатьев поровнялся с толпой и вдруг услышал крик своей младшей дочери:
- Папочка!
Папочка мгновенно перепугался и врезался в толпу, тоже негромко выкрикивая: "Танечка! Танечка!"
Перед ним расступились. Сначала он увидел темно-вишневую "Волгу", затем своих дочерей. Всех четверых живых и невредимых. Они стояли перед автомобилем, обнявшись за плечи. За ними было пустое пространство, круг, в который никто из прохожих почему-то не вступал.
Шестилетняя Танечка отчаянно трусила. Это было заметно. Она бы и убежала давно, но старшая, десятилетняя Ира, крепко держала ее за плечо. Рядом стояли Оля и Марина, близнецы, им недавно исполнилось по восемь лет.
Старшая, конечно, понимала, что нет ничего хорошего в том, что они собрали такую толпу. И по ее глазенкам было видно, что она лихорадочно ищет выхода из этого неприятного положения.
Близнецы поглядывали исподлобья и были полны решимости. Первой увидела папу Танечка, резко вырвалась и с плачем (теперь, раз папа был близко, можно было и зареветь) бросилась к нему.
- Мы тут игра-а-а-ли...
- Ох, сейчас начнется, - вздохнула Ира.
- Все равно мы не пустим их, - сказала Оля.
- Поиграть и то негде, - вздернула носик Марина и отвернулась в сторону.
Но все трое не сдвинулись с места.
Папа прижал к себе Танечку, растерянно спрашивая:
- Что тут у вас произошло? Что опять натворили?
Пора бы ему и привыкнуть к беспокойному характеру дочерей, а все не может. Все еще кажется, что недавно научились ходить. И когда только успели вырасти?
- Послушайте, дорогой товарищ Игнатьев, - дверца машины открылась, на тротуар вышел слегка взбешенный товарищ Чичурин, начальник отдела строительства при горисполкоме, оппонент Игнатьева по проблеме подземного транспорта. - Хоть ты и одержим своей прекрасной идеей, но по улицам еще разрешается ездить на автомобилях. И потом, с каких это пор взрослые стали брать себе в союзники маленьких детей, да еще своих собственных?
- Дети, - строго спросил Игнатьев, - что вы тут делали?
И только сейчас он прислушался к шумевшим вокруг него людям. Говорили о его дочерях неодобрительно, слышалось даже слово "безобразие". Многие не знали, что здесь происходит, но на всякий случай останавливались. А один студент художественного училища сначала присел на корточки на асфальте, потом выпрямился и сказал:
- Это же искусство!
- Да что тут происходит? - спросил папа.
- Встали вот твои дочери поперек дороги и не дают проехать. Что прикажете делать?
- Ира, вы зачем здесь безобразничаете? Ведь это дорога!
- Во-первых, здесь очень редко ездят, - начала Ира.
- Мы здесь город строим! - сказала Оля. - Вот так!
- Да-а, а разве по домам ездят? - взбунтовалась Марина.
- Папочка, папочка, этот дядя разрушит наши домики! - Танечка уже перестала плакать, хотя еще боялась оторваться от своего папочки.
- Ну, Игнатьев! - вспылил Чичурин.
- Хоть бы разошлись, что ли, - вздохнул Игнатьев, устало оглядывая собравшихся. - Ничего ведь не произошло. Сейчас мы разберемся. Товарищи, расходитесь, пожалуйста.
Собравшиеся стали расходиться.
- Закурим, что ли, - предложил Мичурин. - Все равно опоздал. Хотел на седьмой объект съездить. Не успею теперь... Ну и дочери у тебя. С характером.
- Да, этого им не занимать. Всегда вместе, вот у них сил, баловства и чудачеств всяких получается в квадрате. А почему они тут выстроились-то?
Трое девочек стояли, не сходя с места. Немного сердитые, но нисколько не испуганные и даже радостные, потому что отстояли свое, не испугались ни "Волги", ни только что окружавших их прохожих.
- Еду я, - сказал Чичурин. - А они на асфальте на коленках ползают. Рисуют что-то. Я сбавил скорость. А сам думаю - разбегутся сейчас. А они словно и не замечают. Я даже просигналил им, благо тут автоинспекция редко появляется. Не услышать меня они не могли. Нет, ползают, словно не замечают. Сигналю еще. Поднимается твоя средняя...
